— Будем драться,— нехотя отвечает Элкснитис.
— Но я же говорил, что не умею стрелять. Ей-богу, никогда не стрелял.
— Тогда пристрелят тебя.
— Меня? Нет, я еще хочу жить. Я хочу поступить в консерваторию, хочу учиться и петь в опере.
Ян смотрит на этого чудака и добродушно говорит:
— Тогда тебе придется стрелять. Ничего не поделаешь, за победу революции надо бороться.
За холмистыми предгорьями начинались могучие Алтайские хребты. Обнаженные южные склоны покрыты толстым слоем снега, северные — заросли темной непроходимой тайгой. До лесничества остается всего верст пятнадцать. Элкснитис дает команду зарядить винтовки.
Черепов вынимает из кармана наган и осматривает его.
— Уже заряжен.— Элкснитис берет оружие и показывает, как с ним обращаться.— Чтобы выстрелить, нужно снять предохранитель, прицелиться и нажать курок.
— Тяжелый, черт! — усмехается Черепов и сует наган за пазуху.
По узкой речной долине отряд поднимается в горы. Здесь ветра нет, но снежный покров еще толще, и лошади вязнут чуть не по брюхо. Их мокрые спины дымятся, с морд хлопьями валит пена. Опустив головы, они с трудом перебирают ногами, изредка оглядываясь и как бы спрашивая, далеко ли еще до цели.
Наконец на краю тайги, на высоком берегу реки, возникает небольшая деревенька. Из труб тянутся вверх синие струйки дыма. В долине царят мир и покой. Лишь в глубине тайги горит гигантский костер. Там, вероятно,
работают лесорубы, которые спиливают стройные высокоствольные ели могучие кедры и лиственницы.
Навстречу приезжим бегут из домов полуодетые, обо рванные дети, с любопытством разглядывают вооруженных людей.
Кто вы? — спрашивает курносый мальчишка.-Зверевцы?
Лучше покажи-ка дом лесничего! — кривит ему Элкснитис.
И вся ватага ребятишек вперед, к дому лес ничего.
Кони останавливаются у жердяной изгороди, на пороге дома появляется седой старик и, бросив тревожный взгляд на приехавших, говорит:
Никого нет дома. Сам уже несколько дней назад выехал на участок.
Элкснитис вылезает из саней, улыбаясь, подает ему руку.
Не бойся, свои. Если нет дома, подождем.
Свои? — недоверчиво спрашивает старик.— Теперь ничего не поймешь, где свои, а где лесные братья. Все одинаково одеты.
— Свои, свои,— успокаивает Элкснитис.— Иди зови пусть принимает подкрепление.
Старик еще колеблется с минуту, затем поворачивается, входит в дом и запирает дверь на засов. Вскоре по глинобитному полу сеней слышатся нерешительные мужские шаги, и в дверях появляется седой мужчина лет пятидесяти, с широкими густыми бровями и усами. Он внимательно оглядывает приезжих и наконец спрашивает:
— Откуда?
Элкснитис подает командировочное удостоверение. Мужчина читает его, возвращает и подает руку:
— Хорошо, что приехали. Жить стало совсем невозможно. Зверевцы три дня пировали с местными кулаками, расстреляли активистов, все разграбили и растащили. Рабочие умирают с голоду. Третьего дня послал им из своих запасов пять мешков кедровых орехов. Больше ничего нет.
— Скоро наведем порядок,— уверенно заявляет Элкснитис, стараясь не показать своей тревоги.— Поставим коней, вызовем сторожей и начнем действовать. Со мной приехал бухгалтер. Где бы нам расположиться?
— Милости просим! — указывает лесничий на дверь.— Хватит места и для работы, и для отдыха.
Мужчины выпрягают лошадей, отводят их в конюшню и, сбив с валенок снег, входят в дом. Полчаса спустя два вооруженных бойца приводят кулаков, грабивших заодно с бандитами.
— Керосин брали? — спрашивает Ян Элкснитис. Все молчат.
— Картофель воровали?
— Это не мы, это зверевцы,— отвечает кто-то.
— Муку растащили? Опять все молчат.
— Значит, так.— Элкснитис кладет на стол наган.— Здесь находится бухгалтер из уезда,— и он указывает на Акима Никитича.— Чтобы сегодня и завтра все до последнего зернышка было возвращено на склад. Кто не подчинится, того будем считать участником банды Зверева и станем судить революционным судом.
Кулаки, тревожно переглядываясь, молча уходят. Аким Никитич, забрав учетные документы и счеты, в сопровождении лесничего и одного из караульных отправляется на склад.
Вдруг с печи свешиваются старческие ноги и показывается седая голова. Это отец лесничего. Тихим, дрожащим голосом он говорит:
— Мне, барин, восемьдесят лет. Много я кой-чего повидал и пережил на своем веку. Уж больно ты горячишься! Ты, барин, еще не знаешь, что такое банда Зверева. С волками да ведмедями легче справиться, они не так хитры.
— А что же нам еще остается делать? — восклицает Элкснитис.
— Уезжайте отсюда,— шамкает беззубым ртом старик.— Иначе быть беде.
— Нет, мы этого не сделаем. Нас послала революция. Старик невесело усмехается.
— Революция! Это вещь хорошая, ничего не скажешь, но жизнь-то дороже. Уезжайте, а то и моего сына застрелят. Он тоже такой, что лезет на рожон.
— Никуда мы, отец, не поедем,— резко бросает Элкснитис.— Лучше скажите, где нам на ночлег устроиться.
— Можно бы и здесь, да только я по ночам сильно храплю и разговариваю во сне. Лучше ложитесь там,— он указывает на соседнюю комнату.
Пока Элкснитис с бойцами вносит солому и устраивает постели, со склада возвращается Черепов с известием, что кулаки вернули большую часть расхищенных продуктов. Если и завтра пойдет так же, то к вечеру все будет в порядке. Нет только продуктов, увезенных бандитами.
Чтобы не тревожить людей, Элкснитис никому ничего не сказал о разговоре со стариком, а с наступлением темноты выставил секретные посты — один в деревне, другой у наружных дверей. Остальные легли спать вдоль наружной стены под окнами, чтобы не достала пуля в случае обстрела. У каждого бойца винтовка или револьвер в полной боевой готовности. Укрывшись тулупами, люди вскоре заснули.
Около полуночи всех будит истошный крик: «Ой! Спа- сите! Спасите! На по-омощь!»
Кто-то бежит в соседнюю комнату. Черепов, дрожа как осиновый лист, хватает в темноте руку Элкснитиса и втискивает в нее наган: <ъ\ — Возьмите, возьмите! Я ведь... не умею... ч5ч. Элкснитис, сжимая в каждой руке по нагану, кидается гсч в соседнюю комнату. У дверей стоит караульный с горя-{ щей лучиной в руке. На печке, вытирая потный лоб, сидит, свесив ноги, дед. — Ох-хо-хо-хо-хо! — тянет он.— Во сне с ведмедем
схватился. Лезет на меня, нечистая сила, вырвал ружье, а сам норовит за горло. Ладно, что проснулся.
Караульный с сердцем задувает лучину. Элкснитис, стиснув зубы, возвращается обратно, и через несколько минут в доме снова водворяется тишина.
Вдруг Элкснитис просыпается. Ему кажется, что по деревне кто-то скачет галопом. Так и есть! Это топот копыт. Кто-то мчится прямо к избе лесника. Так и кажется, что всадник в темноте врежется в стену. Нет, на секунду остановившись, верховой опять скачет во весь опор.
Элкснитис идет к караульному:
— Что там случилось?
— Вот передали вам пакет.
— Мне? — удивляется Элкснитис.,
— Да. Велели сказать, что от лесорубов! Элкснитиса охватывает недоброе предчувствие.
— Дурак,— сердито бормочет он, вырывая пакет из руки караульного.— Надо было задержать, понятно? В случае неповиновения — стрелять!
Элкснитис идет к лесничему и рассказывает о случившемся. Хозяин завешивает-шшо, зажигает, крптилку. Элкснитис при неверном разглядывает конверт. Он склеен из листа зеленых керенок трехрублевого достоинства. Адрес написан грамотно, четким каллигра фическим почерком: «Командиру советской грущш Здесь».
Они вскрывают конверт. В нем сложедный желтоватый лист керенки двадцатирублевого достоинства, на ко -гором тем же почерком написано:
Даю двенадцать часов сроку — убирайтесь. В противном случае — смерть.
Капитан Зверев
- Что делать? - спрашивает побледневший лесничий.
Пусть идут,— отвечает, комкая листке денежных знаков и бросая их в крестьян, лесорубов.
— Какие там крестьяне лесорубы! лесничий безнадежно машет рукой. Кто отважиг я идти под пули и сабли с голыми руками? Надо просить помощи Вот телефон, звони.
Элкснитис садится к телефону и долго звонит, пока наконец сонная телефонистка не соединяет его с уездом
— Алло! Алло! — кричит Элкснитис и поспешно сообщает о случившемся.— Как нам быть, товарищи
— Во имя революции — держитесь! — еле доносите далекий голос.— Мы вам...
Разговор прерван. Возможно, провода оборвал снег а может быть, их перерезал нож бандита. Долго пытается Элкснитис наладить связь, но напрасно: телефонная трубка молчит.
Он возвращается в свою комнату и ложится, но сна нет. Ему вспоминается его славная девушка Женя. Интересно, что она делает в эту страшную ночь? Ей, наверно не снятся медведи, она не стонет, не кричит, а тихо и спи» койно спит и видит во сне его, Яна. Какое огромное про странство разделяет их, какие снежные равнины и метели! Будь поближе, можно бы вскочить верхом на коня и — айда! — одним духом туда и обратно. «Женя, Женя,— в сотый раз думает он одну и ту же думу.— Какое прекрасное имя, какая чудесная девушка!»
Ясное морозное утро. Солнце уже довольно высоко, а замшелая старая деревушка еще дремлет у подножия Алтая. После скудного завтрака Аким Никитич Черепов с двумя караульными отправляется на склад, лесничий
с двумя другими запрягает лошадей и везет на лесосеку продукты лесорубам, а Ян Элкснитис с остальными вызывает и допрашивает кулаков, участвовавших в расстреле советских активистов. Расставаясь, договорились, что к полудню все должны быть на месте, чтобы в случае налета зверевцев защищать деревню.
За обедом Элкснитис ознакомил товарищей с планом обороны. Через деревню проходит одна-единственная дорога. Следовательно, противника можно ожидать только с двух сторон. Включая лесничего, насчитывается девять вооруженных бойцов. Трое охраняют дорогу в одном конце деревни, трое — в другом, а трое — лесничий, Черепов и командир Элкснитис — в боевой готовности остаются в доме, чтобы в случае необходимости прийти на помощь той или другой группе.
Когда все расходятся по указанным местам, Черепов, вдруг застонав, валится на солому.
— Ян Янович,— шепчет он с болезненной гримасой, схватившись руками за живот,— видимо, я отравился. В животе точно ножами режет и мутит. Кто-то из кулаков отравил продукты. Господи! И зачем только я попробовал это сало? Разве мог я думать, что здесь жулик на жулике сидит! О господи, о господи!..
— Подходящий момент выбрал,— досадливо ворчит Элкснитис.— Кто из кулаков принёс тебе это сало?
— Разве теперь упомнишь? — стонет Черепов.— Все перемешал и свалил в одну кучу. Потом думаю, дай попробую, давно такого не доводилось есть. И видишь, что случилось. О боже, боже!
— Разведи в воде табак,— посоветовал дед, спуская с печи ноги, сведенные ревматизмом.— Выпей, стошнит, и все пройдет.
Но Черепова не так-то легко уговорить.
— Нет, я табачного духа не терплю. Лучше так помучаюсь, авось пройдет.
Не успевает Элкснитис укрыть его тулупом, как на улице раздаются выстрелы и крики «ура». Когда лесничий с Элкснитисом, прячась от пуль, выбегают на улицу, трое караульных, охранявших въезд, уже убиты. А по деревне, вздымая вихри снега, скачут дикого вида всадники с черным знаменем, на котором изображен череп на скрещенных костях. Отовсюду несутся ругань, крики, выстрелы.
Вскинув над головой винтовку, падает в снег лесничий — пуля попала ему в живот.
Элкснитис стреляет по всадникам из нагана, его поддерживают бойцы, прибежавшие с другого конца деревни. Настигнутые пулями, сползают с коней бандиты, взбесившиеся животные мечутся вокруг домов, прыгают через изгороди, цепляются поводьями за пни и коряги... В тот самый момент, когда у Элкснитиса кончились патроны и он поднимает наган, чтобы последнюю пулю пустить себе в лоб, сзади на него наваливаются двое, скручивают руки лязгающей цепью. Избивая прикладами, его выталкивают на дорогу.
Шум схватки утих. Видимо, никого из отряда уже нет в живых. Бандиты спешиваются и окружают пленного. Последним подъезжает обвешанный оружием мужчина в белой папахе. Бандиты почтительно расступаются перед ним. Всадник соскакивает с коня и, постегивая короткой плеткой по голенищу, приближается к пленному.
— Это, господин Зверев, ихний командир,— указывает кто-то из подоспевших кулаков на Элкснитиса,
— Он нам грозил! — кричит другой.
— Он отобрал у нас муку, сало, керосин! — орет третий.
— Керосин? — переспрашивает атаман и после некоторого раздумья приказывает: — Хорошо, принесите охапку соломы и ведро керосину.
Кулаки бросаются исполнять приказание. В этот момент бандиты выволакивают из дома Черепова и, подталкивая его прикладами, ведут к атаману.
— Ты кто такой? — сурово спрашивает Зверев.
— Я помощник старшего бухгалтера, из уезда.
— Что, что? — оживившись, кричит атаман. Черепов плачет, как ребенок.
— Я не виноват. Меня прислали сюда, силком привезли. Я не виноват...
— Как тебя звать? — голос атамана дрожит и, кажется, вот-вот сорвется.
— Аким Никитич Черепов...
— Аким! — Зверев протягивает руки и делает шаг вперед, словно желая обнять своего пленника, потом оглядывается, видит удивленные лица сообщников, отступает назад и с прежней неумолимостью спрашивает: — Ты знаешь, кто я?
— Ты капитан Зверев...— обливаясь слезами, говорит Аким.— Отец, родной, я не виноват! Прости меня ради бога!
— Бога ты предал, Россию предал, Что у тебя, Аким, может быть общего с этими...— и он кивает на связанного Элкснитиса и умирающего лесничего,— с этими подонками? Для того я тебя вырастил, чтобы ты, как змея, родного отца тайком ужалил?
Спазмы сжимают горло Акима, ему трудно говорить:
— Отец, я не хотел ехать. Они заставили. Прости, отец, прости!
Зверев приказывает своим людям привязать Элкснитиса к столбу во дворе лесничего. Кулаки приносят солому и керосин. Сухие охапки пшеничной соломы летят под ноги Яна, его одежду обливают керосином.
Капитан Зверев достает из кармана спички.
— Хорошо, Аким, я прощу тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90