Среди камней шныряли томимые жаждой ящерицы, из нор вылезали погреться на солнышке скорпионы. В пору дождей сюда приползали черепахи и карабкались, тараща круглые глазки. В застоявшейся воде колдобин плавали водяные змеи, над ними с писком роилось комарье
К гранитным скатам гор, словно ласточкины гнезда, лепились кособокие, обветшавшие каменные лачуги. Одни белели рисовыми зернышками, другие скорей были похожи на отвалившиеся от скалы камни, серые и замшелые.
От реки до самого горизонта тянулся иссиня-черный шиферный простор с прослойками сухой травы, с ложбинками, волнообразными буграми. То там, то здесь причудливо вздымались наслоения шифера. Со стороны просторная равнина напоминала взбудораженное и застывшее море.
Одно из многих селений, примостившихся у подножия гор, называлось Вилья Эрмосо. В тех местах каждый клочок земли на счету, и потому жилище люди строили на голых скалах. По крутым, каменистым тропам верхом на ослах и мулах крестьяне поутру отправлялись обрабатывать свои разбросанные вдоль реки крохотные участки.
На изгибе горной гряды, там, где река образовывала петлю, раскинулось богатое поместье с виноградниками, оливковыми рощами, пшеничными полями. Большой белый дом, обнесенный высоким каменным забором, стоял у реки в окружении гранатовых и персиковых деревьев. В доме жили сеньор Монте и его сын Луизо, командир отряда местных фалангистов, да еще служанка Лаурен-сия, дочь крестьянина.
Неподалеку от богатого поместья сеньора Монте стояла серая шиферная хибарка с узкими прорезями вместо окон. Здесь не шумели на ветру смоковницы, не румянились виноградные грозди, не тянули к солнцу свои ветви персиковые деревья. Колючие кактусы росли между слоеными глыбами шифера. В этом домике, более похожем на овчарню, чем на жилье, обитал батрак сеньора Монте — Эдуардо Бласкез с женой Изабеллой. От хибарки к дому Монте петляла берегом тропа. Каждое утро по ней отправлялись на работу Бласкез с женой, чтобы вернуться домой лишь с заходом солнца.
Чуть в стороне, увитый виноградными лозами, находился вырубленный в граните колодец — единственный источник вблизи Эрмосо. Никто в селении не смог бы рассказать, почему этот бурый, с виду такой унылый каменный столб с округлым, похожим на чашу водоемом, куда беспрерывно с плеском стекала вода, называли Белым колодцем. Быть может, оттого, что вода в нем всегда прозрачна, и женщины, словно светлой радостью, наполняли ею глиняные кувшины и потом с весёлым говором, шутками, смехом по крутым уступам уносили их в свои тесные ласточкины гнезда.
Хибарка Бласкеза днем казалась вымершей, и женщины, отправляясь по воду, частенько говорили:
— Вы только гляньте на дом у Белого колодца! Там и людей никогда не увидишь. Сеньор Монте из своих работников умеет последние соки выжать. Ни минуты роздыха не даст. От зари дотемна спин не разгибают. Не приведи господи!
Как-то женщины дольше обычного задержались у колодца, рассуждая об участи бедного Бласкеза. Вспомнили и его сына Адольфо, о котором давным-давно не было никаких известий. Во время гражданской войны Адольфо стал коммунистом, командовал отрядом республиканцев. ^
— Бедный мальчик! — вздохнула одна из женщин.— Наверное, тебя заживо сгноили в какой-нибудь французской тюрьме или в лагере! А теперь сеньор Монте угрожает твоему отцу и заставляет работать на себя с утра до ночи...
— Ну, положим, не всем в доме сеньора Монте живется худо,— усмехнулась другая женщина.— Помните невесту Адольфо Лауренсию? Подумать только — у Монте в прислужницах ходит! Да меня хоть режь, я бы к этому живодеру в услуженье не пошла! Да еще, говорят, сынок Монте, Луизо — ее любовник.
От реки донесся мелодичный девичий голос:
Вода, чистая, прохладная, Ты развей печаль, И пусть песня моя звонкая С ней умчится вдаль...
— Вон и сама она идет, видать, сеньору Монте захотелось промочить ненасытную глотку свежей водой. Пойдемте, женщины! Глаза б ее не видели... Ну погоди, Фернандо со своими молодцами доберется и до вашего осиного гнезда!
С двумя кувшинами — один на голове, второй на бедре — к колодцу подошла Лауренсия. Поставила кувшины у гранитной чаши, зачерпнула пригоршнями прокладной воды, стекавшей по зеленоватому, обомшелому медному стоку, отпила глоток. Мокрой рукой провела
391
по смуглому лбу, потом задумчиво оглядела образ стеганой простор, будто надеялась кого-то увидеть в нем. В горах эхом прокатился далекий выстрел. Девушка словно очнулась, взяла крутой кувшин, подставила его под тонкую струю. Наполнив кувшины, двинулась обратно к дому Монте.
Пыльной тропой верхом на осле навстречу ехал крестьянин. Лауренсия сразу узнала его — Эдуардо Бласкез, батрак "Монте. Осел, помахивая хвостом, прядал ушами и плелся с таким видом, будто нес на себе всю тяжесть мира. Бласкез болтал обутыми в веревочные сандалии ногами, свисавшими чуть не до земли, и тростниковой хворостиной погонял осла.
Лауренсия поравнялась с Бласкезом как раз напротив его серой хибарки. Девушка сошла с тропы, но осел, почуяв прохладную воду, остановился.
— Как поживаешь, Лауренсия? — усталым голосом спросил старик. Его бурое от загара, морщинистое лицо расцвело вымученной улыбкой.— Заглянула бы к нам, мать навестила! Все от малярии никак не оправится.
— Я бы навестила вас, Эдуардо,— немного смешавшись, ответила девушка,— да боюсь, как бы сеньор Монте меня не хватился. Надоели его вечные попреки.
Девушка с кувшином на голове стояла перед ним, стройная, словно газель. Веки стыдливо опущены, длинные ресницы, смуглый румянец...
— Зайди, дочка, зайди! Никто по тебе не хватится. Хозяева взяли собак, ускакали в горы на охоту. Обратно вместе пойдем! Кувшины уложим в корзину, осел их дотащит.
Не дожидаясь ответа, Бласкез стегнул осла, который, раздувая ноздри, все еще принюхивался к воде.
— Ну, шевелись! До дома два шага осталось! Пока Эдуардо привязывал и поил осла, Лауренсия
поставила в тень кувшины, чтобы не нагрелись на солнце. У серой стены жужжали осы, садились на отвалившиеся пластины шифера, забивались в щели, стараясь отыскать местечко попрохладнее.
Бласкез отворил дверь. Навстречу пахнуло холодком. В нос ударил горьковатый запах. После слепящего света глаза не сразу привыкли к полутьме.
Напротив двери чернел проем очага. На железном крюке висел котел. Угол был заставлен пузатыми кувшинами, лопатами, граблями. На стене висела полка с глиняной посудой, серым от пепла караваем хлеба и деревянными ложками. Часть жилища была отгорожена — зимою там держали осла. На низкой лавке в груде тряпья лежала Изабелла, жена Бласкеза, высохшая, желтая, как степная трава.
— Эдуардо, врача бы позвать,— тихо молвила Лауренсия.
Эдуардо повесил на колышек мятую соломенную шляпу и тяжко вздохнул.
— Врача, говоришь? Где ж его найти? От наших мест до врача целый день ехать. Даже если "бы Монте отпустил меня дня на два, скажи, на чем бы я врача привез? На чем и на что? У меня за душой и ломаного гроша нет.
— Нельзя так, Эдуардо,— настаивала девушка,— врача надо найти. Я дам тебе несколько песет.
Больная шевельнулась, открыла воспаленные глаза. Узнав Лауренсию, повернулась на бок, заговорила слабым голосом:
— Проведать пришла меня, дочка? А вот Адольфо все нет и нет. Так и умру, не повидав его напоследок. Ой беда!
Лауренсия подсела к ней, поправила свисавшее с лавки рваное одеяло.
— Придет он, мать, не убивайся! После того, как фалангисты одолели, почти полмиллиона наших ушло за Пиренеи во Францию. И Адольфо там. Он сильный, все вынесет. Вот увидишь, наш Адольфо вернется. Я в этом ни капельки не сомневаюсь.
Слова Лауренсии как будто успокоили больную. Но разговор ее утомил, она закрыла глаза. Эдуардо сидел на каменной скамье у очага, жевал хлеб с олива ми. Видя, что Лауренсия собралась уходить, он сказал:
— Погоди немного, сейчас вместе пойдем. Я ведь тоже тороплюсь. Вот только съем еще оливок, вторая половина дня самая долгая и трудная.
Лауренсия не ответила. Должно быть, не расслышала слов старика, ее мысли были далеко. Девушка стояла посреди комнаты и смотрела в открытую дверь на синие горы. Они, казалось, слегка дрожали в зыбком мареве. Лауренсия пришла в себя, когда старик поднялся и, стряхнув с колен хлебные крошки, сказал:
— Пойдем, дочка! Я тоже думаю, он вернется... Бласкез рассовал кувшины с водой по корзинам. Потом вместе уселись верхом на осла, и Бласкез крикнул:
— Пошел!
Осел, спотыкаясь, затрусил со двора. На краю сада Бласкез первым спрыгнул в бурую пыль, помог слезть Лауренсии, передал ей кувшины.
— Ну вот, дочка. А я поеду на бахчу. Будь здорова!
— До свидания, отец! Только бы хозяева не вернулись!
— Не бойся! С охоты так быстро не возвращаются. Эдуарде снова оседлал осла, и тот лениво потопал к
речной заводи, где находилась бахча.
Лауренсия тенистой аллеей заспешила к дому. Подножия серебристых тополей опоясывали голубовато-серые муравленые плитки. На проволочной сетке, образуя сплошной зеленый свод, вились виноградные лозы. Солнечные зайчики скакали по песчаной дорожке.
Лауренсия открыла кованную железом калитку и невольно ахнула. Во дворе стояли оседланные кони. Охотничья свора радостно кинулась ей навстречу. Значит, сеньоры вернулись! Проскочила двор и юркнула на кухню в непритворенную дверь. Из соседней комнаты доносились негромкие шаги с позвякиванием шпор. Обычно так расхаживал по комнате Луизо, когда бывал не в духе. Эти звенящие шаги всегда пугали девушку.
Не успела Лауренсия поставить на место кувшины, как дверь распахнулась и на пороге появился Луизо, длинный, худой, в желтой фалангистской портупее. На ремне висели кобура, бинокль, планшетка с компасом. Узкий лоб, раздвоенный треугольником черных волос, был перечерчен множеством морщин, отчего казался еще меньше. Черные усики поверх припухлых губ. Острый, в темной щетине подбородок слегка вздрагивал. Луизо постоял на пороге, пытливо глядя на девушку.
— Лауренсия,— сказал он, прикрыв за собою дверь,— ты уже знаешь о нашем несчастье?
— Нет, сеньор,— ответила девушка.
— Отец ранен.
— Сеньор Монте? Кто его ранил?
— Пуля. Пуля, пущенная одним из бандитов Фернандо.
— Фернандо? — удивилась девушка.— А сеньор тяжело ранен?
— Доктор сказал, что положение безнадежно,— ответил Луизо и подошел так близко, что Лауренсия ощутила на щеках его горячее дыхание.— Теперь скажи мне, где ты была? В селении у отца?
— Нет, сеньор— несмело ответила Лауренсия.— Вы же знаете, я туда не отлучаюсь без вашего разрешения. Я ходила по воду.
— К Белому колодцу? И там никого не встретила?
— Нет, никого. Только Бласкеза. Он подвез мне тяжелые кувшины.
— А он ничего не рассказывал? — сверля ее взглядом, продолжал допрашивать ЛуйГзо.
— Нет, сеньор. Как будто нет,— смущаясь, ответила девушка.— О чем он мог рассказать?
— О партизанах. О главаре их Фернандо.
— Нет, ничего не рассказывал.
— Ты лжешь, Лауренсия! — стиснув кулаки, закричал Луизо.— Вся округа знает партизанского главаря Фернандо. Только Бласкез и ты ничего не знаете. Возможно ли это? Нет! Ты бессовестно лжешь, глядя в глаза своему господину!
Заложив руки за спину, Луизо забегал по комнате, потом остановился, пытливо посмотрел на девушку.
— Лауренсия, не путайся с Бласкезом! Я не желаю этого, слышишь? Пора забыть старое. Адольфо не вернется, не надейся. С коммунистами в Испании покончено раз и навсегда. А если ты будешь встречаться с Бласкезом, я вас обоих упрячу в подземелья Кабезо Месады! Ну вот, а теперь перестань плакать, Лауренсия,— уже спокойнее продолжал Луизо, подходя к ней.— Что, испугалась? Не бойся, детка! Ты ведь знаешь, я люблю тебя. Мы говорили о Фернандо. Скажи, что ты о нем знаешь?
— Ничего не знаю,— тихо ответила девушка.— Знаю, что он главный у партизан и что его никак не могут поймать. Вот и все.
— Ну уж завтра-то мы его поймаем! Соберутся наши люди из окрестных селений...— Луизо осекся.— А кто тебе о нем рассказывал?
— Не помню. Никто...
— Как это — никто? Откуда же ты знаешь?
— Да я больше ничего не знаю! А то, что он главный у партизан и что не могут поймать, об этом вы сами с сеньором Монте каждый день говорили. Я же не я.
— Плохо ты ко мне относишься, Лауренсия,— буркнул Луизо и опять заметался по комнате.— Не ценишь моей любви. Да пойми ты, стоит мне захотеть — и тебя не станет. Только за то, что ты когда-то путалась с ком-
Луизо остановился, глянул на заплаканную девушку и продолжал совсем другим тоном:
— Ну хорошо! Отведи лошадей на конюшню, покорми собак, потом можешь навестить своих родителей! Да, да, сходи к ним, поговори... Поболтай с подружками. Ты давно не была дома.
Лауренсия сделала все, что велел хозяин, и вышла
за ворота. Она направилась к Белому колодцу, откуда по каменным ступеням можно было подняться в Эрмосо. Еще издали девушка заметила, что у колодца стоит человек, а подойдя поближе, разглядела, что это дряхлый, оборванный нищий. Медленно повернувшись к ней, незнакомец сказал:
— Добрый день, дочка! Не поможешь ли подняться к селению? Одному не под силу, ноги не держат.
Голос его странно дрожал, наверное от слабости.
— Хорошо, падре, я провожу вас.
Подождав, пока нищий напьется, Лауренсия подставила ему свое плечо, чтобы он мог опереться, и они стали медленно подниматься по ступеням.
— Скажи, дочка,— заговорил нищий,— кто живет в том сером, как улитка, домике?
— Там живет Бласкез, батрак сеньора Монте. Рука нищего на ее плече дрогнула.
— Погоди, дочка, передохнем немного! Сердце совсем никудышное.
Они остановились.
— Бласкез, говоришь. Я как будто знавал его в былые годы. Были у него жена и сын?..
— Да, падре. Жена его, Изабелла, больна малярией, а сын пропал без вести.
— А у сына, слышал, невеста была, самая красивая девушка в Эрмосо. Теперь будто в услужении у сеньора Монте и спуталась с его сыном...
Нищий искоса глянул на девушку и заметил, как густая краска разлилась по ее лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90