Сеньор Фулано, должно быть, успел задремать, а может, ему изрядно надоели бессчетные убийства и он не желал на них смотреть. Трескастро распахнул дверцу и крикнул:
— Следующие! Да поживей!
Первым из машины вылез тореадор Галади. Он имел вид человека, давно смирившегося с неизбежностью судьбы. На корридах он укротил и заколол множество разъяренных быков, но здесь, перед лицом вооруженных людей, чувствовал полнейшее бессилие, и его трезвый, холодный рассудок подсказывал, что пуля — не рог быка, от нее не увернешься.
Затем из машины вытащили Федерико Гарсиа Лорку, все в той же полосатой серой пижаме. Только теперь до него дошло, что всему конец и спасения ждать уже неоткуда. Когда Трескастро ударил поэта по спине прикладом и стал подталкивать, Федерико ухватился за крыло машины. Трескастро изо всех сил оторвал от крыла его тонкие пальцы и снова ударил прикладом по спине.
— Что? Сопротивляться вздумал! Пошел, пошел, красный мерин! Могила по тебе стосковалась. Скоро будешь лежать в обнимку с червями, а мы сверху поплюем на твой могильный камень. Рифмоплет несчастный! Издеваться вздумал над нашими славными жандармами! Хоть перед смертью вызубри лозунг: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!»
Трескастро захихикал, а Федерико поднял склоненную голову и посмотрел на восток. Сказочной фиолетовой розой там распускалась заря: фиолетовый цвет — предвестие утра родной Андалусии — основной цвет республиканского флага. Скоро восток озарится золотистым и желтым, потом вспыхнет алой ой тореадора. День всегда начинается с цвета любви и жизни — алого. Цвета мужества и свободы...
Очередной удар приклада вернул поэта к действительности. Где-то своим нескончаемым плачем рыдал источник Слез. Подножие скалы, должно быть уже поглотившее тысячи невинных жизней, приоткрыло холодную пасть могилы. Наткнувшись на камень, лязгнула лопата могильщика, и, глянув на уготованное ему место, поэт содрогнулся...
— Встать! — скомандовал Трескастро.— Пахареро, приступай!
Пахареро послушно исполнил приказ: подвел обоих обреченных к скале, где лежали тела учителя и его сына, а сам отошел назад.
— Раз!.. Два!.. Три!
Грянули выстрелы, поэту показалось, будто над ним раскалывается и рушится небосвод, осыпая его фиолетовыми обломками. Но сам он все еще стоял. Плодородная земля Андалусии, живительный воздух Невады и солнце держали его на ногах. Снова выстрелы... Поэт покачнулся, но устоял. И тогда Пахареро с искаженным от злобы лицом вырвал из кобуры пистолет, подбежал к поэту, прицелился в голову, выстрелил. Федерико упал.
Фиолетовый небосвод окончательно раскололся, рассыпался вдребезги. Звонко осыпались обломки, своей тяжестью прижимая его к земле. Словно моля о помощи красную, бурьяном поросшую землю, поэт выбросил вперед руки, сжал тонкие пальцы. Но земля была тверда, холодна. Вместо горсти земли в ладони оказался острый, ребристый камень, а потом весь мир провалился в темноту.
Пахареро вытащил из чехла подвешенный к поясу охотничий нож, подбежал к еще теплому телу, встал на колени и своими негнущимися пальцами пытался нащупать застрявшую в затылке пулю. Эту пулю ему захотелось взять в качестве сувенира. Лезвием ножа он осторожно выковырнул ее, положил в карман пиджака, вытер окровавленные пальцы о полосатую пижаму Лорки, потом подмигнул могильщику.
— Ну вот, опять задали тебе работы.
— Как их зарывать? В одной яме?
— Конечно,— отозвался Трескастро.
— А в каком порядке? Кого последним?
— Не все ли равно? — ответил Пахареро.— Все мерзавцы, один другого стоит.
— Этого последнего я положу сверху. Крепкий оказался. На шее платок повязан, такие художники носят. Сдается мне, я где-то его видел. Может, станут еще разыскивдть,— пробормотал могильщик.
Трескастро усмехнулся:
— Кто их станет разыскивать! Никому они теперь не нужны.
Но могильщику показалось, что этим утром источник шумел сильнее, чем раньше, хотя в горах давно не выпадало дождя.
Озабоченный состоянием , сгорая от нетерпения поскорей увидать наследника, сеньор Фулано при появлении Трескастро и Пахареро поспешил распахнуть дверцы машины и, едва они сели, помчался обратно в Гранаду.
— Так кто кому должен бутылку? — со смехом спросил Пахареро и сам же ответил: — Вы мне, сеньор Трескастро. Без моего пистолета вам бы не справиться. И кто это сказал, что прикончить человека совсем нетрудно?
— Это был не человек,— проворчал Трескастро.— Это был сукин сын.
Вернувшись в Гранаду, доложили маойру Вальдесу, что приказ его выполнен, и, выслушав похвалу начальника, Трескастро с Пахареро отпустили домой обеспокоенного сеньора Фулано, а сами, довольные собой, отправились посидеть в «Пассаж». Войдя в бар, Трескастро громко крикнул, что они только что спровадили на тот свет сукина сына Федерико Гарсиа Лорку, и с важным видом заказал вино.
Когда официант принес полные бокалы, Пахареро вынул из кармана пулю и бросил ее в бокал с вином. В тот момент он не догадывался, что тем самым положит начало отвратительному ритуалу, который позднее станет популярным среди фашистских громил в Испании.
ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА
Высоко над волнами развевая пенистую косматую гриву, море ревело и бушевало, точно вырвавшийся из клетки лев. Упругий ветер гнул в дугу медно-красные стволы сосен. Налетая порывами, он сдувал с дюн легкий песок и уносил его белой поземкой, метался по улицам рыбацкого поселка, завивая жгутами прошлогоднюю солому, ломился в двери, хлопал ставнями. Третьи сутки чайки не вылетали в море, отсиживаясь под прикрытием дюн вблизи поселка на рыжеватом лугу, где в ложбинках местами еще белел последний снег. И рыбаки третий день не выходили в море, отдыхая у семейного очага, или, собравшись в кругу друзей в местном трактире, обсуждали свои дела. Чем
же еще мог заняться человек, поневоле оторванный от работы!
В этот неуютный апрельский вечер недалеко от поселка, на дороге, соединяющей пустынное побережье с остальным миром, показались двое парней, одетых по-городскому, в беретах и с заплечными мешками. Борясь с порывами ветра, они энергично шагали вперед. Возле одной из лачуг парни остановились и изо всех сил принялись стучать в дверь, словно боясь, что из-за рева моря и шума ветра их не услышат. Дверь отворилась, в ней показалась средних лет женщина с ребенком на руках и сердито спросила:
— Чего барабаните?
— Господин Мартын Кадикис дома? — спросил тот, что постарше.
— Господ здесь нет, только рыбаки,— резко ответила женщина и уже приветливо добавила: — Входите! Разве в такую погоду рыбак выходит в море?
Впустив людей в темные сени, она с силой захлопнула дверь.
— Проходите дальше. Он сидит там, в большой комнате.
«Большая комната» оказалась узким, темным помещением с закопченными стенами и потолком. За столом сидел седоватый мужчина в поношенной рабочей куртке, с обветренным, загоревшим на весеннем солнце лицом. Взглянув с недоумением на входивших, он вдруг поспешно встал и кинулся на шею старшему.
— Ян Олинын! — радостно воскликнул он.— Каким ветром тебя занесло?
— Весенним ветром,— ответил тот, целуя заросшую щетиной щеку Мартына. Освободившись от объятий друга, Ян Олинын повернулся к своему спутнику, который стоял рядом, комкая в руках синий берет.— Мартын, познакомься с моим другом! Эдгар Слейнис, студент университета, журналист.
—г Никогда еще столь высокие гости не посещали мою лачугу,— засмеялся Мартын, подавая Эдгару Слей-нису жесткую руку.— Ну что? Бросьте куда-нибудь свои рюкзаки, снимайте пальто и будьте как дома! Истинные друзья бедности не стыдятся. Салака для голодного желудка найдется, спать уложу на пол. Садитесь за стол, дорогие гости!
Молодые люди сбросили рюкзаки, сняли пальто и сели за стол. Мартын Кадикис тем временем принес
бутылку горькой и несколько десятков нанизанной на водоросли копченой салаки. Паулина положила на стол каравай хлеба и отрезала каждому по душистому ломтю. Кадикис наполнил стаканы и стукнул кулаком по столу.
— Черт побери, вот это событие: такие гости! А помнишь, как несколько лет назад мы с тобой стояли у рижской биржи труда в очереди безработных? Помнишь?
— Как же можно об этом забыть! — воскликнул Олинып,
— А помнишь, как мне здорово попало от полицейских, когда была демонстрация безработных?
— Но им тоже от тебя досталось,— смеясь, добавил Ян.
— Еще бы! — гордо сказал Мартын.— Уж если кого ударю, так почуэствует.
— Он и теперь все такой же сумасшедший,— заметила жена, ставя на стол масленку и усаживаясь с малышом на руках.— Знала бы, не вышла за него замуж.
— Теперь уж не то...— покачал он головой и поднял стакан, чтобы чокнуться.— Если бы не ты, Паулина, и наш маленький Петерит, меня бы давно здесь не было.
— Куда ты опять надумал бежать?! — возмутилась жена.— Будто бес в нем сидит и не дает покоя.
— И не будет покоя,— решительно сказал Мартын.— Пока не сломают себе шеи Гитлер и Муссолини,, не может быть покоя. Друзья, выпьем за тех, кто сегодня в Испании борется против фашизма! Выпьем за свободу испанского народа! За победу республиканцев, друзья!
Все чокнулись и выпили. Оба гостя заметно повеселели.
— Мы с Эдгаром думаем так же.
— Думать-то думаете,— наполняя стаканы, начал Мартын.— А я бы так долго не стал думать. На вашем месте я бы уже находился там. Как называется бригада в Испании, которая состоит из иностранных добровольцев?
— Интернациональная бригада.
— Ваше место там,— убежденно проговорил Мартын.— А я не могу. Сами понимаете, жена, ребенок, да еще долг за эту лачугу камнем висит на шее. А вы что?
— Мы? — впервые вмешался в разговор Эдгар Слей-нис, и в его глазах, обращенных к хозяину дома, засветилась надежда.— За этим-то мы и пришли сюда. Но скажите, пожалуйста, как туда добраться?
— Не каждый может получить заграничный паспорт,— заметил Ян Олиньш.— Кроме того, законом запрещен въезд в республиканскую Испанию. Ну скажи, Мартын, как туда добраться? Посоветуй нам. Мы к тебе за этим и пришли.
— Ну и хитрецы! — воскликнул Мартын и задумался. Немного погодя он поднял голову и пристально посмотрел на юношей.— Вы это серьезно говорите?
— От всей души! — воскликнул Ян.— Ты угадал наши мысли.
— Только мы боялись...— хотел помочь другу Эдгар. Мартын возмутился:
— Что? Бояться меня?! Да я вас сегодня ночью за море переброшу. Хоть сегодня, даже в шторм.
— Ври, да знай меру! — сердито вмешалась жена.— Известно, пьяному море по колено. Никуда ты не поедешь и никого не перебросишь. Кончайте — и живо спать! Вам, молодые люди, .я постелила на сеновале. Пойдем, старик! Спокойной ночи!
Отправив мужа с сыном спать, Паулина сама проводила гостей на сеновал и устроила их на ночлег. Когда хозяйка с фонарем спустилась по лесенке вниз и закрыла за собой дверь, Эдгар прошептал:
— Видишь, как нехорошо получилось!
— Я еще не теряю надежды,— укутываясь плотнее одеялом, ответил Ян.— В крайнем случае он подскажет нам выход. Назад мы не вернемся. Я уже передал товарищам свою подпольную работу, отказался от меблированной комнаты.
— В последние дни за мной неотступно следовали шпики,— озабоченно проговорил Эдгар.— Наверно, пронюхали, что я пишу фельетоны в нелегальной печати...
— Да и я еще не арестован только потому, что они хотели выследить местонахождение нашей подпольной типографии. А теперь спать! — решительно приказал Ян.— Утро вечера мудренее.
Ян заснул сразу, а Эдгару не спалось. Как обычно, в незнакомом месте, его мучила бессонница, а тут еще прибавилась тревога за дальнейшую судьбу. Удастся ли осуществить заветную мечту — попасть в республиканскую Испанию и в рядах Интернациональной бригады бороться с фашизмом? Не хотелось думать, что начатый путь оборвется на морском побережье, содрогающемся
в эту ночь от шторма и ударов волн. Может быть, отправиться в Лиепайский порт и попытаться проникнуть в угольный бункер какого-нибудь иностранного корабля? Или тайно перейти границу и дальше отправиться пешком? Ян рассказывал, что одному подпольщику это удалось. Он дошел до Испании пешком. Шесть раз ловили его на границе, шесть раз сидел он в тюрьме, но, выйдя оттуда, опять пускался в путь. Через семь месяцев он все-таки успешно добрался до заветной цели и теперь сражается в Мадриде.
Ветер злобно трепал дранку на крыше и раскачивал скрипучий журавель на колодце. И вдруг сквозь этот шум Эдгар услышал, как хлопнула дверь хлева. Внизу кто-то кашлянул, сонно промычала корова, заблеяла овца. В отверстие люка блеснул луч света. Кто-то с электрическим фонариком в руках поднимался вверх по лесенке. Наконец в освещенном квадрате люка показалась голова. Это был Мартын.
— Мальчики, вы уже спите? — спросил он, направляя на лежащих луч света.
Эдгар поднялся, сел и стал будить друга, Мартын присел рядом.
— Вот какое дело: хочу поговорить с вами наедине. Не слушайте жену. Что поделаешь, она боится за меня. Но я вас отвезу на тот берег, к шведским шхерам. Дальше добирайтесь как знаете! Как только все стихнет, отправимся в путь. Лишь об одном прошу: жене ни слова. И не попадайтесь на глаза соседям! О том, что вы здесь, никто не должен знать. Я скажу Паулине, что мне нужно вас тайно доставить в большой порт и устроить на корабль. На это она согласится. А дальше будем действовать, как захотим. Понятно?
Крупная фигура Мартына тихо скользнула в освещенный люк. Хлопнула дверь хлева, и свет погас. А за стенами по-прежнему бушевал и злобно, по-собачьи выл ветер, раскачивая покосившиеся изгороди. Волны яростно бились о берег, точно хотели перехлестнуть через дюны и затопить погруженную во мрак землю.
На следующий день шторм утих. Поздно вечером моторка вышла в море. За рулем сидел Мартын. Ян и Эдгар лежали на дне лодки под брезентом, чтобы их не заметил чей-нибудь недобрый глаз. Они еще не могли привыкнуть к мысли, что родной берег уже покинут и начат далекий путь в Испанию.
В открытом море Мартын повернул лодку на северо-запад и крикнул:
— Поднимайтесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90