Возьми свою гитару и веди меня! Хотя бы на хлеб себе заработаем.
Изо дня в день бродили они по дворам богатых кварталов, по площадям и улицам Валенсии. Не очень-то им везло. Когда Марко с отцом появлялись во дворе, румяные, нарядно одетые мальчишки смеялись над ними, а бывало, что вместо серебряной монетки на асфальт летел гнилой арбуз или пожелтевший кактус вместе с горшком. Случалось и так: старик затянет песню, поднимет незрячие глаза к верхним окнам, а в одном из них раздвинутся занавески и какой-нибудь нахал, набравши полный рот воды, выпрыснет ее прямо в лицо певцу.
Марко в таких случаях сам себя не помнил от ярости. Попадись ему в руки эти негодяи, уж он бы их проучил! Но Марко не решался врываться в чужую квартиру. Да если б и решился, что толку — его бы вышвырнули вон точно так же, как горшок с увядшим кактусом. И потому, смирив злость, он брал отца за руку и спешил поскорей увести его, чтобы никогда не возвращаться в это место.
Из всех дней недели Марко больше всего любил воскресенье. Тогда они с отцом пели на площадях. По воскресеньям там собирались рабочие, толковали о своем житье-бытье, делились новостями.
Вокруг уличных певцов быстро собирался народ. По воскресеньям люди наконец могли распрямить спины после нелегкой работы на фабриках, на рисовых полях, в садах богачей. В такие дни они казались моложе, красивее, веселее. Сначала слушали молча, но постепенно песня захватывала их, они начинали подпевать:
Валенсия, родная, шумят вокруг сады.
Настанет день, мы знаем, отдашь ты нам плоды...
Рабочим нравилась эта песня. И шапка старика быстро наполнялась медяками. Вечером, вернувшись домой, Марко с отцом ели свежий хлеб и вареных крабов. И даже их мрачный подвал в такие минуты казался светлее, уютнее.
Однажды, когда все улицы от жары точно вымерли, окна повсюду были плотно зашторены, отец сказал:
— Марко, а что, если нам попробовать петь на пляже? Все богатые люди сейчас у моря.
На пляже действительно царило оживление. Из открытых окон приморских вилл доносилась музыка. Одна за другой подъезжали сверкающие машины. Пестрели зонтики, шелестели шелка. В открытых тенистых кафе звенели бокалы. Спрятав головы под зонтами, на пляже загорали люди. В море на волнах одиноко качалась рыбацкая лодка, черная, тяжелая, как жизнь слепого старика.
— Давай сядем здесь, под пальмой,— предложил Марко.— Споем про наш город. Вот увидишь, людям песня понравится.
Старик положил шляпу на песок и запел. Марко пощипывал струны гитары. Сидевший поблизости сухопарый и длинный как жердь мужчина медленно поднялся. Подхватив с земли камень, он подошел к певцам.
— Проклятые голодранцы, как вы смеете распевать республиканские песни! Прочь отсюда, нищее отродье, не то вам придется плохо...
Камень звучно шлепнулся в шляпу старика. Песня оборвалась. Только Марко машинально продолжал перебирать струны гитары.
— А тебе что, особое приглашение требуется? Я тебе покажу!
Тяжелый кулак опустился на голову Марко. Мальчик упал на колени, но тут же подскочил и что было сил ударил обидчика по голове гитарой. Зазвенели струны, гитара разлетелась на куски.
Незнакомец на минуту остолбенел, но тут же пришел в себя и с яростью набросился на старика и мальчика... Марко ловко увертывался от ударов, а слепой потерял равновесие и упал на песок. Марко помог отцу подняться и быстро потащил его прочь.
У Марко больше не было гитары. Отец после побоев на пляже совсем обессилел и почти не выходил из подвала.
«Где найти работу?» — с этой мыслью Марко просыпался каждое утро и отправлялся город, надеясь на какой-нибудь счастливый случай. Он уже обошел все базары, расспрашивая торговцев, не нужен ли помощник, но всюду получал один ответ:
— Проваливай, парень! Знаем вас, только и смотрите, что бы стибрить!
Напрасно Марко уверял, что у него дома больной отец, что им нечего есть.
— Какое нам дело до твоего отца! — пожимали плечами торговцы.— Здесь не богадельня, а базар.
Мальчик решил попытать счастья у парикмахеров -^ не возьмут ли его в ученики. Но его даже на порог не пускали.
С каждым днем Марко все больше терял надежду найти работу. Как-то, проходя мимо гостиницы, он увидел, что у подъезда собралась толпа любопытных. Он подошел поближе. Оказалось, произошел несчастный случай, разбился мальчик-лифтер. Марко помог перенести тело, мальчика в комнату и собрался уходить, но тут его подозвала пожилая женщина, погладила по голове и спросила:
— Ты его брат?
— Нет,— ответил Марко.— Просто я ходил по городу, искал работу, и вот...
—- Если бы ты не был таким оборвышем, может, хозяин и взял бы тебя на его место. Пойдем попробуем! Денег за это не платят, но будешь получать чаевые да еще обед в придачу.
На этот раз Марко повезло. Хозяин не пожелал даже взглянуть на него, просто велел сказать, что принимает на работу. Мальчика одели в ливрею с блестящими пуговицами, дали фуражку, на которой золочеными буквами стояло название гостиницы. Показали, как обращаться с лифтом, провели по этажам и объяснили, как прислуживать гостям.
Так Марко стал лифтером. Его блестящим пуговицам и золотому шитью завидовали все мальчишки: рассыльные, ученики парикмахеров, продавцы и носильщики. Но жизнь ненамного стала лучше. Отец по-прежнему хворал, почти не поднимался с постели. Мальчик носил ему объедки из гостиницы, а вот денег на врача и лекарства скопить не удавалось. Иногда он получал чаевые, но их не хватало даже на самые неотложные нужды.
Чтобы заработать деньги для лечения, Марко должен был искать побочную работу. Частенько он таскал с вокзала в гостиницу и обратно чемоданы и саквояжи гостей. Взвалив на себя тяжелый багаж, он шел согнувшись в три погибели, похожий на улитку, несущую на себе свой дом. Хозяева багажа не спеша шествовали налегке, да еще посмеивались:
— Такой маленький, а сильный, как осел...
Однажды, возвращаясь с вокзала, Марко остановился у высокой кирпичной стены, за которой находилась арена для боя быков. Перед пестрыми плакатами собралась толпа. Люди о чем-то возбужденно спорили, потирали руки, хлопали друг друга по плечу. Марко протиснулся вперед и прочитал: «В воскресенье бой быков... 5 000 песет победителю Барбаро, самого свирепого быка Андалузии...»
Марко прочитал и задумался. А что, если попробовать? На обещанную награду можно бьцю бы снять светлую комнатку, пригласить врача.
«Была не была»,— решил Марко.
Он разыскал контору цирка и дрожащей от волнения рукой приоткрыл дверь с надписью «Администратор».
— Тебе чего? — неприветливо спросил его сухопарый человек в белой соломенной шляпе и красными, как у кролика, глазами.— Билеты на галерку давно распроданы.
Марко на мгновение онемел. Это был тот самый тип, что избил отца на пляже! Но тут же Марко понял, что долговязый его не узнал, и потому осмелел. Он сказал, стараясь держаться как можно солиднее:
— Сеньор, я хочу участвовать в корриде. Долговязый взглянул на мальчика и расхохотался:
— Это ты-то... в корриде? Сколько тебе лет, мартышка? Да тебя теленок забодает, не то что бык! — Он трясся от смеха, словно в лихорадке.
Марко обождал немного и продолжал разговор:
— Сеньор, мне уже шестнадцать. Правда, я ростом не вышел, и все думают, что я маленький. Но если б вы, сеньор, разрешили мне принять участие в корриде, я показал бы, на что способен.
— А тебе известно, что Барбаро самый свирепый бык Испании? Да он тебя одним ударом прикончит. А вздумаешь бежать — зрители закидают гнилыми
апельсинами. А теперь убирайся вон, пока я не кал тебя в шею!
Марко упрямо тряхнул головой.
— Сеньор, вы избили моего отца на пляже, а теперь не даете мне заработать деньги на его лечение. Я вам это припомню!
Марко повернулся и направился к выходу, но у двери его настиг сильный пинок, и он стремительно вылетел в коридор.
В субботу утром хозяин отправил Марко на вокзал встречать приезжавших гостей. Под стеклянной крышей перрона, дымя и фыркая, остановился мадридский скорый. В своей фуражке, с золочеными буквами Марко протиснулся сквозь толчею поближе к поезду, чтобы приезжие сразу заметили его.
— Эй, мальчик, ты, должно быть, нас ожидаешь? — послышался за спиной у Марко чей-то голос.
Он обернулся и увидел стройного широкоплечего мужчину средних лет.
— Ну а теперь пошли, Кончита! — продолжал приезжий, обращаясь к молоденькой девушке с чемоданом в руке.— Держись за нами и смотри не потеряйся! Ты ведь тут впервые.
— Не беспокойся, отец! Мадрид побольше Валенсии, а я и там ни разу не заблудилась.
— Сеньорита, позвольте ваш чемодан! День жаркий, вам будет трудно нести,— как можно любезнее заговорил Марко.— И вы, сеньор, пожалуйте свой! Я к тяжестям привычен, мне это ничего не стоит.
— О нет, дружок! Мы сами понесем свои вещи. Ты нас просто проводи до гостиницы.
Впервые Марко видел, что приезжие сами несли багаж. И он не знал, как отнестись к этому. Но, поймав на себе смеющийся взгляд девушки, успокоился.
Возле цирковых касс все еще толпился народ. Марко заметил, что приезжие, проходя мимо, как-то невесело переглянулись. Он стал рассказывать им о завтрашней корриде, а когда заговорил о свирепом Барбаро, Кончита повернулась к отцу:
— Отец, ты слышал? Завтра выпустят на арену самого свирепого в Испании быка.
— Что делать, дочка...— отозвался отец и молча двинулся дальше.
Марко поднял новых постояльцев на шестой этаж и провел их в отдельный номер.
— Если вам что-нибудь будет нужно, можете позвонить,— деловито наставлял Марко.— Меня зовут Марко Сантьяго. Не желаете ли почистить ботинки?
— Нет, Марко, такие вещи мы привыкли делать сами,— ответил приезжий и сунул руку в карман.— Нелегко тебе, должно быть, приходится. Вот, не в обиду тебе, прошу принять немного денег!
Обычно в таких случаях Марко улыбался и благодарил, а тут смутился, вспыхнул, но сказал спокойно и с достоинством:
— Благодарю вас, сеньор, деньги я не возьму. Я ведь ничего для вас не сделал...
— Да возьми же! — уговаривал его приезжий.— Может, матери пригодятся.
— Матери, сеньор, у меня нет. Ее убили фашисты.
— Фашисты? Не произноси вслух этого слова, мальчик! Если твои хозяева услышат, тебя посадят в тюрьму.
Марко вконец растерялся и поспешил уйти.
— До свидания! Если вам что-то понадобится, позвоните...
Впервые он не принял чаевых, отказался от денег. Почему — он и сам еще толком не знал. Просто ему показалось, что неудобно брать деньги у людей, которые по-человечески отнеслись к нему.
Весь день Марко ждал, что в дверях лифта покажутся новые постояльцы, но так и не дождался. Только вечером, когда он уже снял блестящую ливрею и облачился в свои лохмотья, раскрылся лифт и из него, вышла Кончита. Марко застеснялся и попытался улизнуть, но Кончита подозвала его и сказала:
— Марко, ты уже закончил работу? Мне захотелось подышать свежим воздухом. Может, покажешь мне город?
— С удовольствием, сеньорита!
Они вышли из гостиницы. Многолюдные улицы клокотали, как бурные реки. Темно-синее небо мерцало звездами. В вечернем сумраке высокие здания казались сказочными замками. Вспыхнули рекламы, зажглись фонари, и все вокруг наполнилось сиянием.
Марко шел рядом с Кончитой, рассказывая ей о Валенсии, называл улицы и, наконец, остановился невдалеке от своего жилья.
— А теперь я должен идти домой. Меня ждет больной отец.
— А что с ним? — участливо спросила Кончита. Марко рассказал девушке о трудной жизни отца, о
том, как их прогнали с пляжа.
— Ах, Марко,— вздохнула Кончита.— Если бы ты знал, сколько в Испании сейчас таких же несчастных, каковы с отцом! Тяжело живется людям в нашей прекрасной стране!
Марко не совсем понял, что имела в виду Кончита. Он терпеть не мог, когда его жалели, но девушка говорила с такой теплотой и сочувствием, что Марко не рассердился.
На прощание Кончита пообещала достать билеты на корриду и попросила Марко ее сопровождать.
— А разве ваш отец не пойдет? — спросил Марко.
— Нет, отец не сможет пойти со мной,— ответила девушка, и они простились.
Ранним воскресным утром жителей Валенсии разбудили звуки фанфар и грохот барабанов. По улицам несли плакаты, на них был нарисован свирепый бык Барбаро. За трубачами и барабанщиками среди пестрого шествия шли тореадоры, которым предстояло сразиться с андалузским страшилищем. Из раскрытых окон домов им аплодировали, бросали на улицу цветы. Возле касс шло настоящее сражение. В магазинах были распроданы все цветы, а также специально припасенные для корриды гнилые апельсины, тухлые яйца.
В четыре часа пополудни распахнулись ворота цирка. Нескончаемым потоком с разных сторон стекались к ним люди. Ряды быстро заполнялись.
По соседству с загоном в специальном помещении собрались тореадоры в своих красочных костюмах, с блестящими гибкими шпагами. Они торопились выпить последний глоток вина, нарочито громко и оживленно разговаривали.
Заиграла музыка. Начался парад. На арену друг за другом выходили горделивые, самонадеянные тореадоры. Сделав несколько кругов, они ловко перемахнули через барьер, отделявший арену от амфитеатра. Раздался сигнал, распахнулись ворота, на арену трусцой выбежал перепуганный бык. На мгновение он
замер, поднял морду, осторожно потянул ноздрями воздух.
С барьера на арену спрыгнул тореадор со шпагой и мой — красным плащом. Бык, испугавшись, повернулся и побежал. Сверху послышались крики, свист. Растерянное животное металось по арене, не находя выхода, а в него отовсюду летели камни и гнилые апельсины. Раздосадованные зрители ревели:
— Долой его! В стойло! Даешь Барбаро!
Ворота распахнулись, за ними скрылось перепуганное миролюбивое животное, не оправдавшее надежд7 толпы.
Крики и свист прекратились. В нетерпении зрители вытягивали шеи. На минуту все замерло, потом тишину расколол бравурный туш.
Раскидывая песок, на арену выскочил матерый бык с огромными ногами. Свистящее дыхание распирало ноздри, на трясущихся губах белела пена.
— Барбаро! — взревела толпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90