И как хорошо у вас...
— Разве в вашей землянке холодно?
— У нас тоже тепло. Но все как-то иначе. Может, потому, что я выпила вина.
— Один глоток-то? — сказал я, усмехнувшись.— Хотите еще?
Она так энергично помотала головой, что на лоб упали темные прядки волос.
— Нет, нет! Я ведь не пью. Только сегодня. Ужасно замерзла.
— Работали в кабаре и не пили?
— Как раз поэтому,— ответила она с улыбкой.
Мне приходилось наблюдать такие сцены и видеть таких людей... Крепких напитков я вообще не признаю. И ненавижу пьяниц. А теперь я пойду.
— Останьтесь,— попросил я, вновь наполняя стаканы.— Побудьте немного со мной. Первый раз вижу такую...— Мне хотелось сказать «красивую», но я произнес: — ...такую бесстрашную...
Она, конечно, все поняла и, лукаво улыбнувшись, чокнулась со мной.
— Да что вы, товарищ старший лейтенант! Какая я бесстрашная? Боюсь смерти, как и все. Но если я вас не задерживаю, с удовольствием погреюсь у вашего огня. На улице холод. А у вас так хорошо...
Я смотрел на пляшущие языки пламени, и в душе моей происходило что-то необычное. «Неужели это любовь? — думал я.— Или просто наплыв чувств?» С тех пор как я увидел ее, она не выходила у меня из головы.
Взглянув на меня в упор, Снегурочка спросила:
— Товарищ старший лейтенант, обещайте мне откровенно ответить на один вопрос.
— Обещаю. У меня от вас нет секретов.
— Скажите, но только откровенно, хорошо? После того как вы узнали о моем прошлом, ваше отношение ко мне не изменилось?
Я в недоумении пожал плечами.
— Отчего же?
— Мне показалось, вы стали со мной более сдержанна. Почему?
— Почему?.. — повторил я в смущении.
В самом деле: почему? Не мог же я сразу признаться, что влюблен как мальчищка. А что еще я мог сказать? Ведь я обещал ей быть откровенным. Снегурочка смотрела мне прямо в глаза, и я начал, запинаясь:
— Не то чтобы я стал с вами более сдержан... Но даже есш это так... Поверьте, ваша профессия к этому не имеет никакого отношения. Вы наш лучший снайпер. Вы самая красивая...
— Вы так считаете? — тихо спросила она.
— Так оно и есть.
Наступило молчание. На улице мела метель, ветер яростно бился в тонкую дверь.
Она была так близко, что я чувствовал на щеке ее дыхание. Темные блестящие глаза надвигались на меня, и я уже не отдавал себе отчета в том, что делаю. Я обнял ее и крепко прижал к себе.
06
В печурке рассыпались сгоревшие поленья. Выл ветер, поблизости загрохотали орудия. Точно дятел по сухой сосне, застучал пулемет. А мы, две былинки, в этой кровавой, заснеженной пустыне были счастливы...
По глубоким сугробам я проводил ее до землянки. Мы еще не раз бывали вместе, но в одном из боев ее тяжело ранило. Снегурочку вывезли в тыл. До сих пор не могу поверить в то, что мне рассказывали друзья: по дороге в госпиталь состав бомбили фашистские самолеты, Снегурочка погибла...
НА ВОЕННОЙ ДОРОГЕ
Взломав оборону противника, войска стремительно продвигались на Запад, но к вечеру третьего дня наступления смолкла артиллерийская канонада и вся округа, припорошенная свежим пушистым снегом, объятая едким дымом пожарищ, погрузилась в гнетущую тишину.
По истерзанной гусеницами танков дороге еще время от времени двигались запоздавшие автоколонны тыловых частей. Местных жителей гитлеровцы по большей части угнали с собой, а те, кто успел укрыться в непроходимых болотах и лесных чащобах, не спешили пока возвращаться домой. На разоренной врагом земле теперь не было никого, если не считать регулировщиц на перекрестке да волчьих стай, в поисках поживы кочевавших вслед за фронтом. Днем волки отсиживались в бору, а ночью шныряли по опустевшим окопам, забирались в брошенные землянки, обнюхивали все, что попадалось на пути, разрывали в поле каждый подозрительный снежный бугорок. В лунные ночи они давали о себе знать зловещим воем, а иногда, остервенев от голода, затевали между собой отчаянную грызню, и в тех местах, обычно под окопами, тогда вздымалось снежное облако, постепенно смещавшееся к бору. Затем оттуда доносился душераздирающий вой. Растерзав кого-то из своих собратьев, хищники вновь отправлялись в набег на заброшенные окопы.
Для девушек регулировщиц, с флажками в руках и автоматами за плечами поочередно дежуривших на перекрестке, у опушки бора, самыми трудными были ночные часы — тянулись медленно, как раненые в медсанбат. Зато короткие зимние деньки проносились самолетами-штурмовиками: вот они над тобою, не успеешь оглянуться — а их уж след простыл. И опять призрачный лунный свет да ночь, оглашаемая волчьим воем.
В свободное время девушки отдыхали в натопленной бане, оставшейся от разрушенной усадьбы. Несколько дней тому назад в ней, очевидно, жили связисты — под лавкой лежала забытая катушка телефонного провода. А еще после связистов остались заготовленные дрова, сухие смолистые поленья. Хотя печка дымила и у девушек частенько слезились глаза, топили, не жалея дров. Через день-другой, как только передислоцируются последние тыловые части, за ними должен был приехать комвзвода лейтенант Андрей Скворцов и на своей машине перебросить регулировщиц в другое место.
От бани до перекрестка было меньше километра, но в морозные зимние ночи каждой из них приходилось по нескольку раз вставать с теплого полка, надевать непросохшие валенки, облачаться в овчинный полушубок, кроличью ушанку — иначе попробуй высунись на тридцатиградусный мороз! — и топать к перекрестку. Ночное одиночество на развилке дорог! Когда много машин, еще ничего, всегда найдется с кем словом или шуткой переброситься. А иногда за все дежурство ни одной машины! Лес шумит, да волки воют. И тогда зубы начинали стучать не только от холода. Кто знает, возможно, в окрестных лесах, подобно волкам, рыщут и гитлеровцы, по тем или иным причинам оставшиеся в тылу Советской Армии. А потому Даже в свободное от дежурства время девушки держали под рукой автоматы.
Их было трое — Мария, Светлана и Ольга. Три подружки, давно и со всеми подробностями пересказавшие друг другу незамысловатые истории своих жизней. Они были, как сестры, похожи, но в то же время у каждой что-то свое — во внешнем облике, в душевном складе.
Мария была статная, рыжеволосая, с такой прозрачной, нежной, шелковистой кожей, что на морозе ее лицо, как наливное яблоко, покрывалось густым румянцем. Мария была хороша собой, хотя ей не всегда хватало чисто женского уменья позаботиться о своей внешности. Да и условий для этого не было. И лишь когда к перекрестку приближалась машина комвзвода лейтенанта Андрея Скворцова, Мария спешила достать из кармана полушубка заветное зеркальце с видом Кремля на обороте и наскоро поправляла выбившиеся из-под ушанки рыжие кудряшки. Смущенная улыбка и рдеющие щеки
Марии наводили Андрея на мысль, что Мария к нему неравнодушна. И ему она нравилась, иначе бы не заводил с ней долгие разговоры, как и на этот раз.
— Что тут у вас нового, Мария?
— Все по-старому, товарищ лейтенант. Ничего нового.
— Ну зачем же так официально? Зови меня просто Андрюшей.
— Все по-старому, Андрюша.
— Мороз-то какой! Не замерзла?
— В бане отогреюсь.
— Щеки — прямо розы пунцовые.
Мария не ответила, только еще больше покраснела.
— Скоро увезу вас отсюда в чудесный польский городок.
— А как он называется? — оживилась Мария, как будто название городка могло обрисовать ей их будущее место нахождения.
Но Андрей ответил с лукавой улыбкой:
— Военная тайна. Но будь спокойна, вам понравится4.
Потом он по привычке пригладил свою бороду, поправил съехавшие на нос очки, простился и укатил по своим делам. Мария на прощанье взмахнула флажком, как бы говоря: «Путь свободен. Счастливого пути, Андрюша!» /
Повышенное внимание лейтенанта Скворцова к Марии давно уже не было секретом для подружек, и не сказать, чтобы они этим восторгались.
— Ну, что он тебе хорошего сказал? — ревниво осведомилась Светлана, плотная блондинка, в прошлом садовница подмосковного колхоза, как раз пришедшая сменить Марию.— Если это, конечно, не тайна?
— Ничего особенного,— еще. не оправившись от смущения, ответила Мария.— Сказал, нас скоро отсюда увезут.
— Это нам и без него известно,— разочарованно проговорила Светлана.— Сколько можно тут мерзнуть! Почти все машины проехали. А куда — не сказал?
— В какой-то красивый польский городок.
— Ух ты! Уж там наверняка он пригласит тебя в кафе. Давно обхаживает. Лично мне он не нравится. Бородатый, к тому же еще и очкарик!
— Как не стыдно, Светлана! — возмутилась Мария, впрочем довольно беззлобно. По ее тону можно было заключить, что и сама она рассчитывает на такое приглашение. Хотя сочла нужным усомниться: — Какие кафе в военное время! После победы в Москве погуляем.
— Так он тебе уже пообещал?
— Угадала! Он только что дал клятвенное обещание! — уходя, отчеканила Мария, но подруга так и не поняла, всерьез она сказала или в шутку.
А Мария с радостным сердцем шагала к своему временному жилищу. После короткого разговора с Андрюшей даже сумрачный день вроде бы посветлел. Бывший московский учитель, Андрей Скворцов и впрямь был прекрасным человеком. Никто из девушек от него не слышал грубого слова, со всеми он ровен в обращении. «Со всеми»,— про себя повторила Мария и опять смутилась. Может, с нею чуточку ласковей, чем с остальными, но самую малость... А какая у него отличная офицерская выправка! Только вот очки в металлической оправе на туповатом носу казались немного смешными. Да где же в военное время взять другую оправу? Ничего, после победы он закажет новые очки в темной роговой оправе, вид у него будет солидный.
Мария открыла дверь бани, навстречу пахнуло парным теплом. Топилась печка, в котле бурлил кипяток. Ольга грела ноги у огня.
— Чаю хочешь?
— Еще как хочу! — Мария положила автомат на лавку и стала стягивать с себя полушубок.— А знаешь, мороз сегодня не такой уж зверский, как кажется поначалу.
— Не скажи,— возразила Ольга,— оконце все заледенело. Наверное, у тебя гость был, вот и не замечаешь холода...
— Да, Андрюша проезжал,— призналась Мария. И, чтобы избавить себя от дальнейших расспросов, продолжала: — Говорит, нас скоро перебросят в другое место. Куда — не сказал. Военная тайна.
— У них кругом сплошные тайны,— проворчала Ольга.— Но тебе-то мог шепнуть.
— Не все ли равно — куда,— с деланным безразличием отмахнулась Мария и, плеснув в алюминиевую кружку чаю, поднесла ее к губам, но тут же отдернула.— Ой, какой горячий! Губы обожгла!
— Как же ты теперь с Андреем будешь целоваться! — съязвила Ольга.
— А ну тебя...— рассердилась Мария.— Помогла бы лучше валенки снять!
Ольга поднялась с лежанки, стянула с подруги валенки, поставила их сушиться на теплые кирпичи.
— Скорей бы весна приходила! — сказала она, усаживаясь рядом с Марией.— А то снег, морозы, длинные ночи и волки...
— По мне, лучше снег, чем весенняя распутица,— ответила Мария.— Другое дело — в городе.
— У нас в Иванове весной благодать,— вздохнула Ольга, вспомнив родной город.— Улицы сухие, чистые. А зацветет сирень... Расчудесное время.
— И у нас...— подхватила Мария.— Тебе случалось на Первое мая бывать в Москве? Весь город украшен кумачом, по вечерам на площадях играют оркестры, народ веселится, танцует...
— Страсть как хочется потанцевать! — воскликнула Ольга, вскакивая с полка и увлекая за собой Марию.— Давай покружимся, а то и танцевать разучишься. На ткацкой фабрике по праздникам устраивали вечера. Правда, у нас женщины в основном работают, если не считать мастеров. У кого свои ухажеры, те с парнями танцуют, остальные — друг с дружкой.
Крепко обнявшись, они закружились по тесной баньке, сами себе подпевая:
Бьется в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза, И поет мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза...
— Послушай, Мария,— сказала Ольга, не переставая кружиться,— а твой Андрюша умеет танцевать?
— Не знаю, наверно, умеет,— не очень уверенно ответила Мария. Ей еще ни разу не приходилось танцевать с Андреем.
— Вот закончится война, вернусь домой, у нас на ткацкой фабрике устроят настоящий бал. В честь девушек-фронтовичек. Ох, как я буду танцевать! Ты себе не представляешь, Маруся, как я буду танцевать!
Этот нечаянный вальс, горячие мечты ткачихи о доме и в душе Марии всколыхнули мысли о родной Москве. Вскоре Ольга оделась и ушла сменить Светлану. Мария осталась одна. Поворошила обгорелой можжевеловой палкой угли в печи, и в пляшущих языках перед ней возникали картины недавнего прошлого: последний закат на Москве-реке, огни прожекторов и черные аэростаты про-
воздушной обороны в ночном небе над столицей, свет равнодушных звезд, на каждом шагу суровые приметы военной Москвы...
Интересно, что сейчас поделывают родители, подумала Мария. Отец, должно быть, уже вернулся с автозавода и в ожидании ужина просматривает сводки Сов-информбюро о новых победах на Западном фронте. Догадывается ли он, что на одном из направлений, где наши войска прорвали вражескую оборону, сейчас находится его дочь? А мама, за день намаявшись в длинных очередях, сейчас, верно, готовит ужин, украдкой вздыхая о погибшем в боях за Москву сыне Саше, ее брате. Это он в свое время убедил сестру поступить в геологоразведочный институт, считая, что у геологии великое будущее. Саша сгорел в танке на заснеженных полях Подмосковья, после чего Йария бросила институт и теперь вот на дорогах польской равнины бесконечным автоколоннам указывает путь на Запад...
Дверь распахнулась, дохнуло холодом, на пороге появилась Светлана. Обмела снег с валенок, положила автомат на лавку.
— На дороге машин почти нет,— сообщила она.— Похоже, скоро покатим дальше. Теперь дело за твоим Андрюшей.
— Ох, не терпится тебе меня сосватать,— со смехом сказала Мария.
— Ты давно уже сосватана,— ответила Светлана.— Представляешь, на днях он меня спрашивает: «Света, как по-твоему, Мария хорошая девушка»? Это он меня спрашивает!
— И что ты ему ответила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90