Только над темными зубцами гор еще недолго порумянилась заря, потом опустилась ночь — темная прохладная ночь Андалусии.
Осел споро шагал вниз в долину, и Пабло направил его поближе к обочине, чтобы на крутом повороте на них не налетела шальная машина. Начинались тучные поля дона Роблеса. В темноте их не было видно, но Пабло не только нюхом — всеми порами чувствовал запах виноградных гроздей, приятную горечь миндаля, аппетитный дух созревающей пшеницы. Самый слабый запах, каждый шорох ветки, стеблей рассказывал ему о том, что росло на полях. Помидоры, огурцы, арбузы, дыни... Миндаль и персики... Проклятье вырвалось у старика, и потом он принялся на чем свет стоит честить дона Роблеса, хозяина этих богатств. За долгие годы в душе у Пабло скопилось столько бранных слов, и теперь они друг за дружкой, точно злые плевки, слетали с языка. И никого он не пощадил, потому что никто не слышал, никто не мог его за это посадить в кутузку. Праведный гнев ломился из сердца — так низвергается в долину поток, прорвавший плотину.
Когда остались позади плодородные поля дона Роблеса, Пабло понемногу отошел. Дорога круто забирала вверх, петляла бесконечными поворотами. Мимо промчался туристский автобус, ослепив их яркими фарами. Люди в автобусе пели незнакомую песню на чужом языке, за поворотом песня сгинула вместе с огнями фар. И тогда впервые за день Пабло ощутил усталость. Прошлую ночь он без сна провел на коленях перед гробом Анны, теперь веки до того отяжелели, что Закрыло
вались сами собой. Чтобы отогнать усталость, он отпил большой глоток вина из пустеющего бурдюка.
— Правее держи! — крикнул Пабло ослу, и тот исполнил приказание. «Теперь можно подремать,— подумал Пабло.— А Моро пусть себе топает, в темноте он видит лучше, чем я...»
Пабло даже не успел поудобней устроиться, как глаза сами собой закрылись и на него свалился сон. Во все стороны разбрызгивая искры, яростным пламенем горела старая олива. Вокруг было светло как днем. Рядом с трубой пещерного домика стояла Анна и звала его обратно. Потом, должно быть, случилось * что-то ужасное. От сильного удара все померкло в глазах, как будто Пабло швырнули в темную яму.
Поутру люди дона Роблеса на одном из поворотов дороги нашли в канаве опрокинутую повозку. Кое-какие пожитки валялись на обочине. В сухой, задубевшей траве стоял горшок с цветущей геранью, а на асфальте, раздавленная шинами, лежала оливковая ветка.
СЕВИЛЬСКИЕ КРУЖЕВА
Хотя газеты и радио даже не заикнулись о трагических событиях этих дней, однако весть о них облетела город с быстротой молнии.
И только одна Рамона узнала обовсем этом позже других, потому что с самого утра сидела в своей мансарде и усердно трудилась, спешила закончить кружевную мантилью. К полудню ее необходимо было отнести в магазин сувениров неподалеку от площади Сальвадора.
В туристский сезон — весной и потом во второй половине лета — Севилью посещает множество иностранцев; они приобретают всевозможные безделушки, какие в изобилии заполняют полки магазинов. Богатые сеньоры и сеньориты охотно покупают изготовленные в Севилье кружевные мантильи, платя за них немалые деньги, а мастерицы за свои изделия получают гроши.
И все-таки Рамоне ее заработки позволяли жить много лучше, чем ее жениху Альберто; который работал подносчиком кирпича на стройке — труд тяжелый и низкооплачиваемый.
Закончив мантилью и завернув ее, Рамона прина-
рядилась, как обычно, когда выходила из своей мансарды на улицу. Путь до магазина сувениров был недальний. Магазин находился тут же, на окруженной деревьями и цветами площади Сальвадора, рядом с маленькой кофейней вблизи церкви Сальвадора. И все-таки Рамона стыдилась выходить из дому в затрапезной одежде, потому что на улице ее постоянно встречали и провожали назойливые взгляды туристов. То же самое происходило и в магазине сувениров, который всегда битком набит любопытными приезжими.
— Не понимаю, за что меня удостаивают такого внимания? — однажды спросила она у Альберто, но тот лишь улыбнулся. Для него тут не было никакой загадки. Рамона привлекала взгляды не только высокой, стройной фигурой и гордой походкой. Прежде всего вызывали удивление и любопытство не свойственные испанкам ярко-золотистые, просто-таки сверкавшие на солнце вьющиеся волосы. Кожа у девушки была нежной, шелковистой. Бывало, смутится Рамона — щеки запылают пунцовым румянцем, а синие глаза затуманятся легкой дымкой, будто летними утрами заводи Гвадалквивира. Возьмет Альберто в свою грубую ладонь руку Рамоны и чувствует, как пульсирует в девичьих пальцах молодая жизнь; ему даже удавалось сосчитать сильные удары ее неугомонного сердца. И если бы Рамона не была его невестой, он наверняка все равно бы потерял голову, встретив ее впервые на улице.
Сегодня, выйдя из дому, Рамона заметила, что вместо обычных одного двух полицейских у церкви их стояла целая толпа. Вероятно, приехали какие-то важные гости, подумала девушка, знакомятся с достопримечательностями церкви Сальвадора. Сдав мантилью в магазин, она с чеком, который выписал ей управляющий, подошла к кассе. Пересчитывая деньги, кассирша тихо спросила:
— Сеньорита, слышали, что произошло?
— Вы первая, сеньора, с кем я сегодня говорю.
— А полицейских-то сколько, видели?
— Видел. Наверное, высокие гости посетили.
— Не в этом дело, в церкви скрываются демонстранты,— зашептала кассирша.— На площади Фаланги проходила демонстрация, вдруг налетела полиция, стала избивать людей, потом начали стрелять. На улице остались лежать убитые, а живые и раненые скрылись в церкви Сальвадора.
— Какой ужас! — произнесла Рамона, беря деньги
и кладя их в сумочку.— Кто же они, эти люди? Порт» вые рабочие?
— Строители,— коротко ответила кассирша.
Рамона онемела. Сердце болезненно сжалось от предчувствия беды. Неужели среди них был и Альберто? Строители уже давно выбрали его руководителем своей нелегальной профсоюзной организации. ]А если они забастовали и вышли на демонстрацию, значит, Альберто должен находиться среди них. Господи, уж не ранен ли он? Ведь он обещал прийти к ней в гости сегодня вечером. Но разве она в полной неизвестности сможет дождаться вечера, думала в отчаянии девушка. А вдруг его уже нет в живых или его, раненого, мучают в полиции? Что же делать? Святая Мария, заступись за него, не отдавай на произвол разъяренным полицейским! Сохрани и помилуй, святая Мария!
Едва не теряя сознание, Рамона пробиралась сквозь толпу туристов. Подойдя к кустам, окружавшим площадь, она села на скамью у фонтана. С этого места сквозь зелень деревьев хорошо просматривался главный портал церкви Сальвадора. Из туристического автобуса вышли иностранцы и, не обращая внимания на стоявших цепью полицейских, протиснулись в церковь. И ей нужно поступить так же, решила Рамона. Раз уж дверь открыта, ей тоже удастся протиснуться. Она должна туда попасть. Должна знать, что с Альберто.
Она поднялась и медленно направилась к церкви и здесь смешалась с группой туристов. Хорошо, что она сегодня утром так приоделась, одобрила самое себя Рамона, иначе полицейские заметили бы, что она местная, и задержали.
После невыносимой уличной жары сумрачная церковь пахнула навстречу прохладой подземелья. Глаза должны были привыкнуть к полумраку, прежде чем Рамона стала различать окружающие предметы. Она отлично знала планировку этого огромного собора, потому что почти каждое воскресенье приходила сюда к заутрене. Обычно она забивалась в какую-нибудь нишу, в укромный уголок, желая избавиться от докучливых взглядов, которые на нее то и дело бросали молодые люди. Когда же богослужение кончалось и людской поток утихал, она покидала свое убежище и принималась осматривать сверкающие алтари, фрески и богатую капеллу.
Сегодня в соборе Рамона встретила иных, чем о
но, людей. Они бродили без всякой видимой цели, громко разговаривали на непонятных ей языках, время от времени собираясь вокруг гидов. Всюду слышны были их гулкие шаги.
Кое-кто, давая отдых уставшим ногам, сидел в креслах для прихожан и равнодушно рассматривал высокий сводчатый потолок.
Вдруг Рамона заметила несколько в стороне от главного алтаря в полутемном углу бедно одетых мужчин. Сомнения быть не могло — это рабочие. Один из них отрывал от измятой рубахи широкие полосы, второй перевязывал ими лежавшего на полу человека, вероятно раненого.
Робко, со страхом в сердце Рамона подошла к мужчинам поближе, надеясь среди них обнаружить Альберто. А если его нет? Если он мертв и его отправили в морг или, тяжело раненный, он остался на площади Фаланги, а теперь его упрятали в тюрьму, что тогда?'
У Рамоны подкосились ноги. На минуту она словно застыла и широко раскрытыми глазами глядела на этих угрюмых, молчаливых людей, наблюдавших, как перевязывали их раненого товарища.
В том месте, где лежал раненый, в воздух поднялись две обнаженные руки, из чего Рамона заключила, что пострадавший, наверное, обнажен до пояса и ему перевязывают плечо или грудь. Девушка слегка смутилась, ведь ей никогда не приходилось близко видеть полуголого мужчину. Только вот еще в школьные годы они с Альберто ходили купаться на Гвадалквивир в уединенное место у их родного селения Лора дель Рио. Поэтому она, подгоняемая стыдливостью и робостью, отошла в сторону и, повернувшись спиной к мужчинам, прислушалась к их разговору.
«Все будет хорошо, Альберто, все будет хорошо». Рамона четко расслышала приглушенный голос, и сердце у нее болезненно сжалось. Да, теперь ей все ясно: этим раненым был Альберто. «Все будет хорошо. Конечно, все будет хорошо»,— мысленно повторила она. Значит, сейчас ему плохо, наверное, очень, очень плохо, иначе зачем бы они стали произносить слова утешения?
Позабыв, она, резко повернувшись, быстрым шагом направилась к незнакомцам.
И в самом деле — на скамье, где обычно располагаются богомольцы, вытянувшись, лежал Альберто. Лицо его было совсем белым, будто измазанное мелом. Сквозь
тряпки, которым!! перевязали его грудь, сочилась кровь. Он лежал с закрытыми глазами, ладони были сжаты в кулаки, его же свернутый пиджак был положен ему под голову. Окровавленная рубаха брошена на спинку скамьи» Молоденький кудрявый паренек, пытаясь влить ему в рот из бутылки какую-то жидкость, приговаривал:
— Хлебни, хлебни, Альберто! Ну хоть глоточек, лучше станет...
Но белые, бескровные губы Альберто были плотно стиснуты, он тяжело дышал.
Руки у Рамоны дрожали; сняв свою мантилью, она склонилась над Альберто и прикрыла его голую грудь. Мужчины молча переглянулись, а паренек, пытавшийся напоить Альберто, спросил: - Кто ты такая?
Рамона молчала. Ей трудно было ответить, и парень продолжал:
— Сестра?
— Знакомая,— у Рамоны язык не поворачивался сказать правду.— Я его знакомая... Позвольте мне помочь...
— Нужно бы в аптеку сбегать за бинтами и лекарством каким-нибудь. Мы не можем, нас тут же, за дверью, схватят.
— Куда он ранен?
— Похоже, в легкое, да не одной пулей, а несколькими.
— Я сбегаю в аптеку,— сказала Рамона и, исполненная твердой решимости, выпрямилась.— Я принесу все необходимое. Наверное, следует позвать врача.
— Врач побоится прийти,— ответил все тот же паренек.— Самое главное — стерильные бинты и лекарство. Потом решим, что делать дальше.
— Я сейчас, я мигом,— сказала она, склоняясь над белым лицом Альберто. Она погладила его лоб. Он был холодным и мокрым.— Я сейчас, я мигом...
Рамона поспешила к выходу, дождалась группу туристов и вместе с ними вышла на раскаленную от зноя улицу; там ей без особого труда удалось миновать цепь вооруженных полицейских.
Прежде всего она кинулась в ближайшую аптеку, где продавцом работала ее приятельница.
С фармацевтом Эрикой они познакомились в церкви Сальвадора и почти каждое воскресенье во время заутрени сидели на богослужении рядом. Эрика подскажет, какое нужно лекарство, посоветует, что делать. Возможно, порекомендует доктора, который согласится помочь.
Эрика была доброй девушкой, и у них были сходными взгляды на жизнь. Рамона ей полностью доверяла.
Едва прозвенел звонок на старых аптечных дверях, как перед Рамоной уже стояла ее подруга и тут же, протягивая руку для приветствия, спросила:
— Слышала, что произошло на площади Фаланги?
— Да, дорогая Эрика, знаю. Там был ранен близкий мне человек.
— Твой Альберто?
— Пули пробили легкое.
— Святая Мария! — воскликнула Эрика и с горечью вздохнула: — Какой ужас!
— Он лежит в церкви Сальвадора, без сознания. Нужны лекарства и бинты. Помоги нам. Его раны перевязаны грязными тряпками, может начаться заражение крови.
— Тут необходим врач,— промолвила Эрика.
— Но где же его взять? — спросила в отчаянии Рамона.— Кто пойдет на такой риск? Это должен быть хороший, добрый человек.
— Обратись к доктору Монтаня, он живет тут, рядом,— посоветовала Эрика.— Он дает консультации клиентам нашей аптеки. Хочешь, позвоню?
— Но можно ли на него положиться? — недоверчиво спросила Рамона.
— Я убеждена, что ему можно верить. Его отец был врачом в республиканской армии, погиб у Теруэлы. Доктор Монтаня чудесный человек, к тому же прогрессивно настроенный.
— Хорошо, Эрика, звони. Только чтоб побыстрей. Альберто ведь без сознания.
Эрика вызвала доктора; рассказав ему все, добавила в конце:
— Очень вас просим, доктор, помогите. Он ведь лежит там, кое-как перевязанный грязными тряпками.
Доктор Монтаня не стал мешкать; укладывая в докторскую сумку необходимые медикаменты, бинты, поторапливал остальных:
— Давайте же побыстрей, без проволочек. Как бы он не потерял слишком много крови.
— Полиция оцепила церковь,— всхлипывая, объясняла Рамона.— Нам нужно попробовать проскользнуть, смешавшись с иностранными туристами.
Доктор с минуту что-то обдумывал, затем решительно сказал:
— Если падре в настоящий момент в церкви, мы пройдем через его вход. У его двери полицейские ведь не стоят?
— Я что-то не обратила внимания,— растерянно ответила Рамона, но доктор, энергично прокашлявшись, подбодрил девушку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90