Но через некоторое время я почувствовал, что удочка отяжелела. Потянул удилище — оно не поддалось.
-г— Тяни! — крикнул Петер.
Я принялся наматывать леску на катушку. Что-то резко сопротивлялось, но я пересилил. И наконец в воде блеснула щука, этакая зеленовато-серебристая красавица.
552
— Ты смотри! — воскликнул Петер.— Везет же сдуру!
Он попробовал улыбаться, однако на лице его отразились растерянность и зависть. Он давно и безуспешно мочил в озере свою удочку, но все рыбы проплывали мимо, не обращая на нее внимание.
Сняв с крючка мою щуку, Петер сказал:
— Кто же удит рыбу на лягушку! Дай-ка надену тебе червячка.
Так он и сделал. Я снова закинул удочку, на этот раз недалеко. Откровенно говоря, мне было все равно, клюнет или не клюнет. Улов уже был, и он меня устраивал.
Однако рыбы на этом не успокоились. Вскоре мой поплавок опять заплясал — то скроется, то вынырнет. Осторожно наматываю леску. И вдруг — рывок, потом снова и снова. Боже мой! Да что там такое! Удочка тяжелела с каждым мгновением, и я едва мог повернуть катушку. Петер приподнялся, наблюдая за исходом поединка с неведомым обитателем озерных глубин.
Вскоре глазам нашим представилась необычайная картина. На конце моей лески плавали пять окуней. Самый крупный наполовину сглотнул того, который был меньше, а тот — другого, еще поменьше, и так далее, в то время как самый маленький сидел на моем крючке. Но и это не все. Я с ужасом заметил, что к хвосту пятого примеривался совсем уж матерый окунь. Опасаясь, что тонкая леска не выдержит такой тяжести, Петер сунул в воду сачок, а я подтянул к нему весь караван окуней.
— Вот это улов! — воскликнул Петер и, поднатужившись? вынул из воды сачок.— Выходит, ты прирожденный рыболов.
— А сапог-то все-таки потерял,— проговорил я с грустью.
— Да что сапог по сравнению с рыбой!
Рыба весь день клевала, словно с цепи сорвавшись. Петер едва успевал снимать ее с моего крючка. К вечеру, правда, и ему стало кое-что перепадать. Так что, когда мы пригнали лодку к берегу, все дивились невиданному улову. Только мой сапог все еще мокнул на дне озера. Решили его все-таки выловить. После долгих поисков я нащупал в топком иле скользкое и толстое голенище и тут же вытащил сапог из воды. Но вот чудеса! В голенище, совсем как в верше, головой внутрь торчал еще один оку нище.
Однако с той поры он меня на рыбалку с собой не
берет. Дошли до меня слухи — жаловался он, будто
я ему на озере всех рыб распугал. Ну, а мой рассказ о
большом улове все восприняли как очередную небылицу.
Справедливо, по-вашему, это?
Конечно нет. Человеку надо верить. Оттого-то, что моим рассказам никто не верит, и написал я этот антирассказ, достоверный и правдивый от начала до конца. ,
ПРИВИДЕНИЯ
Это было давно, в пору моей моло-
I дости. Я тогда долго сидел без работы и дошел до того,
I что, задумай я повеситься, мне б и на веревку денег не
1 хватило.
I И вот решил я попытать счастья, став книгоношей.
| Книги в то время покупали не так, как нынче. В деревне
I редко кто интересовался книгами хорошими. Быть мо-
I жет, потому, что стоили они дорого и не каждый мог себе
I позволить подобную роскошь. Лишь две книги можно
I было увидеть в любом деревенском доме: библию и пе-
I сенник. Большим спросом пользовались также кален-
I дари, сонники и любовные письмовники. Но я был молод,
I восторжен и, несмотря на свои невзгоды, видел мир
I в розовом свете, а посему вознамерился привить людям
| вкус к хорошим книгам.
Взвалив на спину тяжелую сумку, я отправился по Курземским большакам — от дома к дому, от школы к школе,— всюду предлагая новинки. Но покупателей было немного. И спрос все больше был на сонники, календари, письмовники. Находившись за день, я под ! вечер ног не чувствовал от усталости. А запоздалого
I путника не очень-то пускали на ночлег. Всем казалось,
I что под видом книгоноши скрывается разбойник или под-
жигатель. И потому частенько мне приходилось засыпать под звездами где-нибудь на берегу реки, а осенью —
' в стоге сена.
I Однажды в непогоду я во что бы то ни стало решил
I отыскать себе на ночь пристанище. На одном хуторе меня
I покормили, но после ужина хозяин сказал:
I — Уж вы не обессудьте, а ночевать вас не оставлю.
I Пустишь такого странничка на сеновал, а он возьмет
накурит — и спалил коровник! По соседству и такой был случай: приютили одного, а он ночью подчистую дом обобрал, только его и видели. Так что уж ступайте с богом. Километров за пять отсюда будет погост. Рядом с ним домишко. Живет там причетник, человек благочестивый, он охотно вас примет. Только собаки его остерегайтесь. Злющая овчарка, не одному в горло вцепилась.
Удовольствие не из приятных — прошагать пять километров в непогоду, но что было делать? В первом же леске я срезал увесистую ореховую палку на случай схватки с овчаркой и направился к домику причетника. Только я постучал, за дверью раздался грозный лай. Щелкнул ключ, дверь приоткрылась: видно было, что заложена на цепочку. В просвете я увидел пожилого человека со свечой в руке.
— Чего барабаните? — спросил он.
— Я книгоноша. Не могли бы вы приютить меня на ночь?
— Ни за что,— отозвался он.
— Я заплачу. Сами посудите, надо ж мне где-то спрятаться в такую непогоду!
— Не знаю,— отрезал хозяин.— Только не у меня. Разве что у пастора? За большаком на пригорке его усадьба. Дом у него побольше моего. Может, пустит.
Овчарка, просунув морду в приоткрытую дверь, скалила на меня зубы. Поблагодарив причетника за совет, я побрел в усадьбу пастора.
Действительно, дом его оказался большим, просторным. Во дворе ни души. Напрасно колотил я во все двери, никто не выходил на мой стук. Вдруг слышу, в коровнике звенит молоко о подойник. Пошел туда. При тусклом свете фонаря женщина доила корову. Рядом вертелся кот.
— Добрый вечер,— обратился я к ней.— А что, святой отец дома?
— Где ж ему быть, как не дома,— отвечала женщина, видимо, служанка.— Войдите прямо по лестнице на второй этаж.
— Но дверь заперта,— сказал я.
— Значит, закрылись! Привидений боятся,— объяснила служанка.
— Каких привидений? — удивился я.
— А самых обыкновенных. Тут ведь рядом два кладбища. Придется вам подождать, подою корову, тогда впущу...
Наконец ока закончила, кот получил миску молока, а мы направились к дому.
— Постойте тут, а я доложу о вас святому отцу,— сказала женщина, уже поднимаясь по лестнице.
Немного погодя ко мне спустился сам пастор. В долгополом халате, в мягких шлепанцах. Ступал он бесшумно, словно крадучись. На пороге остановился и спросил:
— Кто вы такой? Что вам нужно?
Я назвался и попросил разрешения переночевать. Хозяин осмелел и вышел во двор. Оглядев меня с ног до головы, он заговорил, как на проповеди:
— Запоздалый путник, сейчас у меня в обученье находятся дети и я готовлю их к конфирмации. Каждый уголок в доме занят. Уж лучше вы ступайте к причетнику, он живет у кладбища. У него для вас наверняка найдется местечко.
— Я как раз оттуда, святой отец,— отвечал я.— Причетник-то и направил меня к вам.
— Ко мне? — недовольно переспросил пастор.— Куда же я вас дену? Разве что на сеновал. Да вы еще пожар устроите.
— Ноя не курю и динамита в сумке не ношу,— отшутился я.
— Нет-нет, сын мой, на сеновал нельзя! — Подумав немного, он продолжал: — Постойте! Тут за лужком еще одно кладбище, а рядом сарайчик. Если не боитесь привидений...
— Привидений?
— Да, сын мой,— помрачнев, отвечал святой отец.— Их тут видимо-невидимо. Мне-то, слава богу, не попадались, но в округе слушок ходит. Да что там удивляться: ведь кладбища по обеим сторонам дороги.
— И что же, по ночам покойники являются?
— Как вам сказать, не совсем покойники,— пояснил он.— Привидения, призраки и прочая нечисть. В том сарайчике до рассвета никто не выдерживал, потому как от привидений отбою не было.
— Привидений я не боюсь,— заверил я, хотя мне и стало не по себе.— А как туда добраться?
— Я провожу вас, путник,— вызвался святой отец.— В темноте не найдете.
Сараю тому без долгих раздумий можно было дать лет сто. Крыша дырявая, доски в стене выломаны, во все дыры и щели ветер свищет, хороводы с мякиной водит.
Святой отец следил за выражением моего лица.
— Ну что ж, раз не нашлось другого места, спасибо и на этом,— проговорил я.— По крайней мере, крыша над головой.
— А вы правда не боитесь? — допрашивал меня он.
— Нисколько,— соврал я.— Это даже интересно. Ведь моя работа — только предлог поглубже заглянуть в людские души, узнать местные нравы, обычаи. Я собираю материалы о разных уголках нашей родины, потом пишу путевые очерки.
— Так вы журналист! И собираете материал о нашем крае? — воскликнул пастор.
— Вот именно!
— В таком случае я вас тут не оставлю. Не думал, что все изменилось к худшему. Давно сюда не заглядывал. Вон как ветер мякину метет. Какой уж тут сон. Замерзнете. Пойдемте ко мне, что-нибудь сообразим.
— Спасибо, святой отец,— воскликнул я.— У вас в округе, как я успел заметить, люди добрые. Повсюду меня принимали с радушием, кормили досыта, спать укладывали на мягкие перины, на белые простыни. Я уверен, что преотличный получится очерк. Ведь таких людей встречаешь редко. Я много ездил, много перевидал, но чтоб такие!..
— Да-да,— особенно среди моих прихожан,— вставил пастор.— Любовь к ближнему у них прежде всего. Я своих питомцев, которых готовлю к конфирмации, денно и нощно наставляю в человеколюбии и сострадании.
За беседой мы не заметили как подошли к дому. По знакомой уже мне лестнице святой отец провел меня на второй этаж, в просторный зал.
— Ну вот, тут вы сможете заночевать. Сейчас втащим сюда кровать. Здесь я занимаюсь с детьми. Вечером они расходятся по домам, а утром чуть свет снова тут. Поначалу мне было как-то неудобно вас приглашать: вдруг, думаю, кто-нибудь заявится ни свет ни заря, сон ваш потревожит.
Он ушел, но вскоре вернулся с женой — они внесли в зал железную кровать, застеленную чистыми простынями. В изголовье, словно распустивший хвост павлин, красовалась подушка.
— Спать будете как в раю,— молвила хозяйка. Уж не голодны ли вы? Пожалуйте с нами отужинать.
В гостиной, обставленной мягкой мебелью, был накрыт стол. Масло, мед, молоко, белый хлеб...
— Медок-то свой,— говорила хозяйка, угощая меня.— Святой отец — большой любитель пчел. У нас в саду тридцать ульев.
— Чудесный мед,— похвалил я.— Липовый?
— Совершенно верно, липовый,— самодовольно подтвердил хозяин.— Вы сначала хлеб-то маслом намажьте, а сверху меду, да побольше кладите, не стесняйтесь! У нас ведь так едят.
Я не заставил себя долго упрашивать. И в самом деле было очень вкусно, особенно с молоком. После ужина святой отец проводил меня обратно в зал и, осведомившись, когда меня будить, пожелал спокойной ночи. Я задул лампу и улегся. Денек выдался на редкость тяжелый, и потому я сразу заснул.
Однако вскоре проснулся. Мне показалось, что скрипнула дверь. «Неужели привидение?» — ужаснулся я. В темноте я разглядел, что к моей кровати движется нечто длинное, белое. Потом я сообразил, что это нечто — человек в ночной рубашке. Он был бос и крался на цыпочках.
Что делать? Вскочить, поднять крик? Но не успел я решиться, как странное существо остановилось и уставилось на меня в полном молчании. В руках оно держало что-то белое, круглое. «Сейчас пристукнет!» — мелькнуло у меня в голове, но выйти из оцепенения я не мог. Меж тем белая фигура наклонилась, что-то звякнуло об пол, фигура выпрямилась и бесшумно скрылась за дверью.
Я приподнялся на кровати и принялся шарить по полу. И вдруг едва не покатился со смеху. Под кроватью стояла эмалированная посудина с ручкой на боку. «Слава тебе, господи!» — подумал я и, завернувшись в одеяло, заснул крепким сном.
Утром хозяева накормили меня оладьями, напоили ароматным кофе. Святой отец провел меня по усадьбе, показал и сад, и своих пчел. А на прощанье долго жал РУку.
— Теперь, надо думать, у вас останутся хорошие воспоминания. Славные здесь люди. Недаром говорится: каков пастырь, таково и стадо.
— Уж это верно,— ответил я.
У НАС В КУРЗЕМЕ
Со времен стародавних моровых поветрий, когда люди гибли, точно мухи осенью, у нас в Курземе сохранился один неплохой обычай — с легким сердцем ^провожать человека в его последний путь. Еще ребенком я усвоил истину, что в жизни взрослого бывают два больших, веселых и шумных праздника — свадьба и похороны. Уж тут и скотину режут, и пиво варят, жарят, парят, пьют, балагурят, песни поют. А чтоб смерть никого не застигла врасплох, всякий человек в летах запасался загодя гробом — местом грядущего отдохновения. Вроде как костюмом, шитым волостным портняжкой по мерке в длину и в ширину. Вот и приходилось каждому хотя бы раза два еще при жизни заглянуть к гробовщику. Заказчик на свой собственный вкус, точно материю на костюм, подбирал и породу дерева и цвет, как правило,— черный, белый или коричневый. Мой дед, по рассказам матери, прежде чем отправиться на тот свет, успел пропить целых три гроба в волостном кабаке, а когда в одночасье решился уйти от нас, гроб ему, словно каравай ржаного хлеба, пришлось занимать у соседей.
Не мешает добавить, что в гробу, как в сундуке с приданым, хранилась пересыпанная нафталином одежда, в которой человек собирался покинуть эту юдоль печали. Из всего сказанного, по-моему, ясно, что смерть у нас в Курземе никого не могла удивить. И, видно, по этой причине у нас похороны превращались в беспечное празднество, в котором участвовали все знавшие и не знавшие покойника, любившие его и ненавидевшие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90