<Метафизика любви>,
<Парерга и Паралипомеон> (1851) - в двух томах
/ <Парерга> по латыни - <Дополнительные произведения>.
Именно здесь, помимо еще пяти разделов, были опубликова-
ны знаменитые <Афоризмы житейской мудрости>.
<Паралипоменон> -том <житейских> хроник из 31 главы. /;
Когда - незадолго до смерти - друзья спросили угасавшего
философа, где бы он желал покоиться после смерти, Шопенгауэр
ответил: <Все равно. Они найдут меня>.
На его могиле самая простая надпись: <Артур Шопенгауэр>.
2. СУДЬБА
Из 800 экземпляров изданной в 1818 году книги Шопенгауэра
<Мир как воля и представление> за полтора года было продано
лишь 100 экземпляров. Оставив для продажи 50 экземпляров,
издатель превратил все остальное в макулатуру.
<По отношению к философии Шопенгауэра я ощущаю совер-
шенно такую же победоносную уверенность, какая дается нам
каким-нибудь глубокомысленным произведением искусства, во-
все не логическое убежценае в его неоспоримости, но уверенность,
что оспаривать подобное произведение искусства было бы то же
самое, как если бы я захотел разрезать ножом воду на куски. Созна-
ние того, что еще многие другие произведения искусства, повествуя
ШОПЕНГАУЭР АРТУР (1788- -I860 гг.)
о сущности мира, могли бы быть истинными, и от этого данное
произведение не становилось бы менее истинным. Словом, эта
истина в основе отлична от всякой "научной истины">.
(Эрвин Роде)
" Артур Шопенгауэр:
<Мне моя философия ничего не дала, зато многое сохранила>.
3. УЧЕНИЕ
ОСНОВНОЕ
Посмотрите на лесную улитку: без всяких орудий для бегства,
для обороны, для обмана, для укрывательства она представляет
собою готовую добычу для всех желающих. Посмотрите, как
рыба беспечно играет в еще открытой сети, как лень удерживает
лягушку от бегства, которое могло бы ее спасти, как птица не
замечает сокола, который кружит над нею, как волк из-за кустар-
ника зорко высматривает овец. Все они, малозаботливые и осто-
рожные, простодушно бродят среди опасностей, которые каж-
дую минуту грозят их существованию. Таким образом, природа,
без всякого раздумья отдавая свои невыразимо искусные орга-
низмы не только в добычу более сильным существам, но и предо-
ставляя их произволу слепого случая, капризу всякого дурака,
шаловливости всякого ребенка, - природа говорит этим, что
гибель индивидуумов для нее безразлична, ей не вредит, не имеет
для нее никакого значения, и что в указанных случаях беспомощ-
ности животных результат столь же ничтожен, как и его причина.
Она весьма ясно выражает это, и она никогда не лжет, но только
она не комментирует своих вещаний, а говорит скорее в лакони-
ческом стиле оракула. И вот, если наша общая все-мать так
беспечно посылает своих детей навстречу тысяче грозящих опас-
ностей, без всякого покрова и защиты, то это возможно лишь
потому, что она знает, что если они падают, то падают только
обратно в ее же лоно, где и находят свое спасение, так что это
падение -- простая шутка. С человеком она поступает не иначе,
чем с животными; и на него, следовательно, тоже распространя-
ется ее девиз: жизнь или смерть индивидуума для нее безразлич-
ны. Поэтому, в известном смысле, они должны быть безразличны
и для нас, так как ведь мы сами - тоже природа. И действитель-
но, если бы только наш взгляд проникал достаточно глубоко, мы
согласились бы с природой и на смерть или жизнь смотрели бы так
же равнодушно, как она.
ШОПЕНГАУЭР АРТУР (1788-1860 гг.)
<Нет объекта без субъекта> - вот положение, которое навсе-
гда делает невозможным всякий материализм. Солнца и плане-
ты без глаза, который их видит, и рассудка, который их познает,
можно назвать словами; но эти слова для представления - ким-
вал звенящий. С другой стороны, однако, закон причинности и
идущие по его следам наблюдение и изыскание природы неиз-
бежно приводят нас к достоверной гипотезе, что каждое высо-
коорганизованное состояние материи следовало во времени
лишь за более грубым, что животные были раньше людей, ры-
бы - раньше животных суши, растения - раньше последних,
неорганическое существовало раньше всего органического; что,
следовательно, первоначальная масса должна была пройти
длинный ряд изменений, прежде чем мог раскрыться первый
глаз. И все же от этого первого раскрывшегося глаза, хотя бы
он принадлежал насекомому, зависит бытие всего мира, как от
необходимого посредника знания, -- знания, для которого и в
котором мир только и существует и без которого его нельзя даже
мыслить, ибо он всецело-представление, и в качестве такого
нуждается в познающем субъекте как носителе своего бытия.
Если каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и
муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то
нас объял бы трепет; и если провести самого закоренелого опти-
миста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истя-
заний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через
поля битвы и места казни; если открыть перед ним все темные
обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного
любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что
это за.теП1еиг des mondes possibles (наилучший из возможных
миров> (фр.) - формула Г. В. Лейбница, нем. философа, 1646-
1716). Да и откуда взял Данте материал для своего ада, как
не из нашего действительного мира? И тем не менее получился
весьма порядочный ад. Когда же, наоборот, перед ним возник-
ла задача изобразить небеса и их блаженство, то он оказался в
неодолимом затруднении, именно потому, что наш мир не дает
материала ни для чего подобного.
Кто боится смерти как абсолютного уничтожения, не должен пре-
небрегать безусловной уверенностью, что сокровеннейшее нача-
ло его жизни этому уничтожению не подлежит. И можно даже
<В Теодицее> Лейбниц формулирует это положение так: <...nisi inter omnes
possibiles mundos optimus esset, Deus nulium produxisset> (<...Бог не создал бы
мир, если бы этот мир не был бы лучшим из всех возможных миоов>),
ШОПЕНГАУЭР АРТУР (1788-1860 гг.)
высказать парадокс, что и то второе начало, которое, подобно
силам природы, остается чуждо вечной смене состояний, проте-
кающей по нити причинного сцепления, то есть материя, сулит
нам своей абсолютной устойчивостью такую неразрушимость, в
силу которой человек, неспособный понять никакой иной вечно-
сти, все-таки может уповать на известного рода бессмертие.
<Как? - возразят мне, - на устойчивость простого праха, гру-
бой материи, надо смотреть как на продолжение нашего сущест-
ва?> Ого! Разве вы знаете этот прах? Разве вы знаете, что он такое
и к чему он способен? Узнайте его, прежде чем презирать его.
Материя, которая лежит теперь перед вами как прах и пепел,
сейчас, растворившись в воде, осядет кристаллом, засверкает в
металле, рассыплет электрические искры, в своем гальваниче-
ском напряжении проявит силу, которая, разложив самые креп-
кие соединения, обратит земные массы в металл; и мало того: она
сама собою воплотится в растение и животное и из своего таинст-
венного лона породит ту самую жизнь, утраты которой вы так
боитесь в своей ограниченности. Неужели продолжать свое су-
ществование в виде такой материи совсем уже ничего не стоит?
Нет, я серьезно утверждаю, что даже эта устойчивость материи
свидетельствует о бессмертии нашего истинного существа.
Чистая, бесформенная материя - это основа эмпирического ми-
ра, сама по себе никогда не восприемлемая, но всегда неизменно
предполагаемая, -- представляет собою непосредственное отра-
жение, вообще -зримый образ вещи в себе, то есть воли; поэто-
му к ней, в условиях опыта, применимо все то, что безусловно
присуще самой воле, и в образе временной неразрушимости она,
материя, воспроизводит истинную вечность воли. А в виду того,
что, как я уже сказал, природа не лжет, то ни одно наше воззре-
ние, зародившееся из чисто объективного восприятия ее и про-
шедшее через правильное логическое мышление, не может быть
совершенно ложно: нет, в худшем случае оно страдает большой
односторонностью и неполнотой. Именно таким воззрением, бес-
спорно, и является последовательный материализм, например -
эпикуровский, как и противоположный ему абсолютный идеа-
лизм, например - берклеевский, - как и вообще всякий фило-
софский принцип, зародившийся из верного понимания и добро-
совестно разработанный. Но только все это - в высшей степени
односторонние миросозерцания, и поэтому, при всей их противо-
положности, все они одновременно истинны, - каждое со своей
определенной точки зрения; а стоит лишь над этой точкой
ШОПЕНГАУЭР АРТУР (1788-1860 гг.)
подняться, как истинность их сейчас же оказывается относитель-
ной и условной. Высшей же точкой, с которой можно бы обозреть
их все, увидеть их истинными только относительно, понять их
несостоятельность за данными пределами, - может быть точка
абсолютной истины, насколько она вообще достижима.
Как брызги и струи бушующего водопада сменяются с молние-
носной быстротою, между тем как радуга, которая повисла на
них, непоколебимая в своем покое, остается чужда этой беспре-
рывной смене, --- так и всякая идея, то есть род живущих су-
ществ, остается совершенно недоступна для беспрестанной сме-
ны его индивидуумов. А именно в идее, или роде, и лежат
настоящие корни воли к жизни; именно в ней она находит свое
выражение, и поэтому воля действительно заинтересована толь-
ко в сохранении идеи. Например, львы, которые рождаются и
умирают, это - все равно, что брызги в струе водопада; льви-
ность же, идея или форма льва, подобна непоколебимой радуге
над ним. Вот почему Платон только идеям, то есть родам, при-
писывал настоящее бытие, индивидуумам же -- лишь беспре-
станное возникновение и уничтожение. Из глубоко сокровенно-
го сознания собственной нетленности и вытекают те уверенность
и душевный покой, с какими всякий животный, а равно и чело-
веческий индивидуум беспечно проходит свой жизненный путь
среди бесчисленных случайностей, которые всякое мгновение
могут его уничтожить, и проходит, кроме того, по направлению
к смерти, - а в глазах его между тем светится покой рода, которо-
го это грядущее уничтожение не касается и не интересует. Да и
человеку этого покоя не могли бы дать шаткие и изменчивые
догмы. Но, как я уже сказал, вид всякого животного учит
нас, что ядру жизни, воле в ее обнаружениях смерть не меша-
ет. Какая непостижимая тайна кроется во всяком животном!
Посмотрите на первое встречное из них, - посмотрите на
вашу собаку: как спокойно и благодушно стоит она перед
вами! Многие тысячи собак должны были умереть, прежде
чем для этой собаки настала очередь жить. Но гибель этих
тысяч не нанесла урона идее собаки: ее нисколько не омрачи-
ла вся эта полоса смертей. И оттого собака стоит перед нами
такая свежая и стихийно могучая, как будто бы нынче ее
первый день и никогда не может, наступить для нее день по-
следний, - и в глазах ее светится ее неразрушимое начало,
архе. Что же умирало здесь в продолжение тысячелетий? Не
собака -- вот она стоит цела и невредима, а только ее тень, ее
ШОПБНГАУЭР АРТУР (1788-1860 IT.)
отражение в характере нашей познаватеяьной способности, при-
уроченной ко времени. И как только можно думать, будто поги-
бает то, что существует во веки веков и заполняет собою все
времена? Конечно, эмпирически это понятно; именно, по мере
того как смерть уничтожала одни индивидуумы, рождение соз-
давало новые. Но это эмпирическое объяснение только кажется
объяснением, на самом же деле оно вместо одной загадки ставит
другую. Метафизическое понимание этого факта, хотя оно по-
купается и не столь дешевой ценою, все-таки представляет со-
бою единственно правильное и удовлетворительное.
Кант, своим субъективным приемом, выяснил ту великую, хо-
тя и отрицательную истину, что <вещи в себе> не может быть
присуще время, так как оно заложено априорной формой в
нашем восприятии. А смерть - это временный конец времен-
ного явления; поэтому, стоит только отрешиться от формы вре-
мени, и сейчас же не окажется больше никакого конца, и даже
слово это потеряет всякий смысл. Я же, здесь, на своем объек-
тивном пути, стараюсь теперь выяснить положительную сторо-
ну дела, именно то, что <вещь в себе> остается неприкосно-
венной для времени и того процесса, который возможен только
в силу него, то есть для возникновения и исчезновения, и что
явления, протекающие во времени, не могли бы иметь даже
своего беспрерывно исчезающего, близкого к небытию суще-
ствования, если бы в них не было зерна вечности. Конечно,
вечность - это такое понятие, в основе которого не лежит
никакой интуиции; поэтому и содержание его чисто отрица-
тельно, - оно означает, именно, вневременное бытие. Время
же все-таки - это лишь образ вечности, как учил Плотин;
оттого и наше временное бытие не что иное, как образ, или
символ, нашей внутренней сущности. Последняя должна иметь
свои корни в вечности, потому что время, - это лишь форма
нашего познания; между тем только в силу времени мы позна-
ем, что наша сущность и сущность всех вещей преходяща,
конечна и обречена на уничтожение.
4. МЫСЛИ
ИЗ БЕСПОКОЙНОГО
О Гегель - человек с посредственным умом, он хотел всеми из-
вестными средствами прослыть великим философом, и, дейст-
вительно, успел сделаться идолом нескольких весьма молодых,
ШОПЕНГАУЭР АРТУР (1788-186011.)
но ограниченного ума людей. Но такие покушения против че-
ловеческого разума не остаются безнаказанными.
1 С) Одно искусство действительно понимал этот Гегель, именно
искусство водить немцев за нос. Но это не великое искусство.
На каждой странице, в каждой строчке сквозит старание об-
морочить и обмануть читателя.
Q Гегель не только не имеет никаких заслуг перед философией,
но оказал на нее крайне пагубное, поистине отупляющее, мож-
но сказать, тлетворное влияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88