Защитником
одного из братьев Мясниковых выступил К. К. Арсеньев. Дело слушалось
два раза: первый раз в Петербурге, где обвинителем выступал А.Ф. Кони,
второи раз, после кассации первого оправдательного приговора, в Москве,
но и здесь присяжные заседатели вынесли оправдательный вердикт. <При-
говор петербургских присяжных, - пишет А.Ф. Кони, - вызвал в Пе-
тербурге ропот и шумные толки, искусно подогреваемые и питаемые ма-
териальным разочарованием <аргонавтов> . На суд посыпались самые гру-
-, йт. - из предшествуюшегп, независимого опыта.
Когда произнесен бьь\ оправдательный приговор, публика, как известно, зашикала, в городе
довольны решением присяжных и комментируют его такими мотивами, которые не имеют
"о общего с задачами правосудия: рассказывают многое множество таких вещей, которые повто-
сполезно и противно> (1 Iезнакомец в Спб. Вед.> 26/11 18/2 г.). i Iаиоолее страстно напади
->", который после второго опраьдаiсльного вердикта спохватился и писал уже и обратном смыс-
ьаi[;с оОшественное мнение давно \:+:е возбу/далось по этому процессу различными толками и
-. - ми, напоминающими в этом отношении знаменитый тичоорнский процесс, во время которого
бые нарекания и инсинуации. Окончание моей речи вызвало а печати ядо-
витые выходки. Мне не хотели простить того, что я не представил из себя
французского обвините., видящего в оправдательном приговоре личную
для себя обиду. Не только мелкая пресса, но и некоторые более солидные
органы, - выражавшие четыре года спустя свое крайнее сожаление по
поводу оставления мною прокуратуры, - нападали на меня за слабость
обвинения, а один, имевший крупную известность в беллетристике, искус-
ный улавливатель общественных настроений, даже назвал в своем фельетоне
мое обвинение защитительной речью>.
<Не избежала нападений по этому делу и адвокатура. Против К.К. Ар-
сеньева было воздвигнуто целое словесное и печатное гонение за то, как
смел он выступить защитником одного из Мясниковых. Были забыты его
научные и литературные заслуги, благородство его судебных приемов и то
этическое направление в адвокатуре, которого он, вместе с Д.В. Стасовым,
был видным представителем. Люди, знакомые с делом лишь по случайным
фельетонам, сенсационным заметкам и заугольному шушуканью <аргонав-
тов>, не хотели допустить мысли, что он мог быть убежден в невиновности
обратившегося к нему подсудимого, и с пеной у рта вопили о полученном
им за свой тяжелый и продолжительный труд вполне законном вознаграж-
дении. Быть может, в этих завистливых нападках лежала одна из причин
того, что вскоре русская адвокатура утратила в своих рядах такого безуп-
речного и чистого, как кристалл, деятеля> .
Сам К. К. Арсеньев отрицает связь между этими нападками и остав-
лением адвокатуры, но, во всяком случае, несомненно, что такое страстное
отношение не могло не вносить смуты и тревоги в деятельность молодого
сословия. А между тем, как замечает А.Ф. Кони, <и теперь, через сорок
лет, я не могу без грусти вспомнить о том ослеплении, в которое вводилось
особая компания на акциях употребляла все усилия, чтобы возбудить в обществе интерес к эксплуа-
тируемому ею истцу. При первом разбирательстве дела Мясниковых общественное мнение до того
поддалось посторонним влияниям, что оправдательный вердикт присяжных вызвал и в обществе и в
печати недоверие к выразителям общественной совести, т.е. к присяжным. В газетах были даже на-
печатаны имена двенадцати присяжных заседателей, произнесших тогда оправдательное <нет, не ви-
новен> С тех пор прошло более полугода, и общество очевидно сознало свою ошибку: как речь
защиты, так и вердикт присяжных были встречены в Москве выражением полного удовольствия,
настолько громким, что оно вызвало замечание председателя. В этом нельзя не видеть доброго знака
для нашего обшественiюго развития: неуважение общества к приговору присяжных есть прежде всего
неуважение к самому себе: желание же общества подчинить присяжных постороннему влиянию, его
требование от присяжных известного решения - явление в высшей степени прискорбное: это влияние,
это требование могут, ведь, исходить и не из общества, но из других, совершенно чуждых общест-
венному мнению источников>. - Прим. авгп.
Кони А.Ф. <На жизненном пути>, с. 147, 148. - Прим. авгп.
родовому в сущности делу общественное мнение>. Ведь, в самом деле,
ели бы даже допустить, что подлог был совершен Мясниковыми. то вряд
прц указанных условиях, когда вопрос шел о том, будет ли принадлежать
ущество жене, с которой покойный был в наилучших отношениях, или
совершенно чуждым ему людям, - вряд ли это преступление могло вол-
цдват-ь общественную совесть. С другой стороны - не могло же общест-
венное мнение противопоставлять свое представление о виновности Мяс-
никовых противоположному убеждению защитника, четырнадцать лет зна-
комого с Мясниковым и Беляевым. Еще сильнее должен был поколебать
общественное мнение вердикт присяжных. Но оно, напротив, не остано-
вилось и перед тем, чтобы вместе с адвокатурой дискредитировать и суд
присяжных. Точно так же то обстоятельство, что К.К. Арсеньев пользо-
вался уже тогда исключительной репутацией, о которой говорил А.Ф. Кони,
только обостряло страстность нападения, а отнюдь не заставляло поколе-
баться или усомниться в справедливости и целесообразности нападок. Если
к этому прибавить отмеченную выше, по отношению к <Голосу>, легкость
перехода с одной позиции на противоположную, то картина получается
достаточно яркая.
Поэтому приведенными двумя конкретными примерами можно ограни-
читься, тем более, что Мясниковское дело стало нарицательным, крылатым
выражением для обозначения сложившегося мнения об адвокатуре. И Досто-
евский , и Щедрин не раз возвращались к адвокатуре, и всегда в одном и
том же тоне, причем замечательно, что Щедрин имел близких приятелей среди
присяжных поверенных (А.М. Унковский и В.П. Гаевский).
Отрицательное отношение Достоевского к адвокатуре, несомненно, объясняется причинами
более глубокими, независимыми от того или другого состояния русской адвокатуры. Как справедливо
замечает гО.И. Айхенвальд в статье о Достоевском (Силуэты, выпуск II, стр. 92): <Его характерная
ненависть к адвокатам - факт, почерпнутый из его глубокой публицистики, которую он всегда пре-
творял в психологию и которая поэтому является у него 5иЬ аеєегпiiаiiх (Лат. - с точки зрения
вечности. - Прим. сост.). Эта ненависть объясняется не только тем, что у них <нанятая совесть>,
но и тем. главное, что они мелки, что они поверхностные защитники человеческой души и снимают с
нее преступления, как шапку. В своей профессиональности они механизируют человека и никогда не
видят, в чем истинная преступность и правота. Можно себе представить, какую личную вражду должен
питать судорожный Достоевский, терзающийся проблемой преступления и наказания, к закон-
ченной, аккуратной, нарядной фигуре защитника по профессии... Невыносима для Достоевского та
"ть и легкомысленность, с которой оправдывают от века виноватую человеческую ДУШУ. И
" то на своей мистической высоте он с проклятием отверг бы знаменитый гуманный афоризм
Р" " не задумываясь предпочел бы десять невинных осудить, чем одного виновного оправдать.
До такой степени был он проникнут сознанием человеческой вины. В то же время он, конечно, не
" " сула. который тоже не идет за пределы факта, и для его установления роется в чужой
е.. .уд Нестыден, и следователь в своем выпытывании истины, мнимой истины, грубо вторгается
самые помыслы спой жертвы.. - Прим. авт.
В конце концов систематические нападки, в которых принимали учас-
тие самые выдающиеся писатели, привели к тому, что нужно было под-
вести итоги, сделать те выводы, пред которыми, как мы видели выше,
отступил Достоевский. Выводы эти сделал Евг. Марков в чрезвычайно
нашумевшей в свое время и до сих пор памятной статье <Софисты
XIX века>, напечатанной опять-таки в либеральном <Голосе>. <Г. Мар-
ков, - писал <Судебный Вестник>, - пользуется значительною из-
вестностью в нашей литературе и обществе, как талантливый писатель
и честный общественный деятель. Он не принадлежит к числу тех мра-
кобесов, с г. Катковым во главе, которым судебная реформа столь же
ненавистна, как черту ладан. Помещена статья Маркова в газете, всегда
с полным сочувствием относящейся к судебной реформе и редактируемой
таким опытным издателем, как Краевский, умеющим чутко прислуши-
ваться к общественному мнению>.
Фельетон Е. Маркова появился почти одновременно с книгой К.К. Ар-
сеньева, в которой, как мы уже видели, тщательно собран весь материал,
накопленный деятельностью петербургского Совета за 8 лет. Но г. Марков
с этим материалом не считался и противопоставлял, напротив, свои весьма
решительные выводы тем данным, которые содержатся в книге К. К. Ар-
сеньева. Точка зрения Е.Маркова сразу определяется эпиграфом, избран-
ным автором для своего фельетона: <Горе вам, книжники и фарисеи, ли-
цемеры. Внешность чаши очищаете, а внутренность ваша исполнена хи-
щения и лукавства>... Этот тяжкий упрек вполне применим, по мнению
автора, к нашей адвокатуре, которая рисуется ему в таком виде:
<Войдемте в залу Окружного Суда. Толпа народа в приемной. Поли-
нялые женщины со слезливым видом, со свертками в руках, беспомощно
жмутся по стенам. Нечесаные сермяжники мужики целою толпой сидят
на ступеньках лестницы, зевая и тяжко охая. Кого ни увидишь, у всех
носы опущены, в лице беспокойство. К судебному приставу, к писцу
канцелярии, к сторожу всякий подходит с каким-то зависимым и заис-
кивающим видом.
Но вот появляются фигуры иного рода: фраки модной вырезки, белье
безукоризненной чистоты, самоуверенный взгляд; под мышкою изящный
портфель, на носу золотой рiпсепег. Это адвокаты. Толпа окружает их.
Они говорят с доверителями сквозь зубы, несколько презрительно, но со-
вершенно беспечно. Сделают все, что могут, но за исход не ручаются. Во
всяком случае, деньги они должны получить тотчас по окончании судого-
Отец депутата III и IV Государственной думы Н,Е. Маркова II. - Прим. аеiп.
оения. Черные модные фраки - хозяева в суде. Судьи - товарищи
доузья; в канцелярии - все к их услугам. Они расхаживают по залам.
г тая друг с другом о последнем ужине и окидывая наглым взором сквозь
свои пенсне печально скитающуюся публику: что им до нее? Нельзя же,
да у погоста, голосить о всяком покойнике. Они всю ночь пили шампанское
веселыми барынями: почему же им не быть веселыми. Они теперь от-
п1,па.ю, как актеры перед длинным представлением. Разве им долго вы-
тщитъ свои маски и продекламировать свою роль. Каков бы ни был конец
судебной драмы, он, во всяком случае, не будет для них трагичен. Конечно,
приятнее насыпать в карман больше, чем меньше: но и меньше - тоже
хорошо. А после суда ждет новый обед с шампанским. Ведь обоим проиграть
нельзя: кто же нибудь да выиграет. Стало быть, шампанское, во всяком
случае, не уйдет. Они враги только на сцене, где между ними должен
происходить словесный турнир. Но за бокалом они опять друзья. Нельзя
же, в самом деле, взаправду ссориться друг с другом всю жизнь. Из-за
чего? Сегодня я, завтра он. Он у этого, а я у другого, и все-таки мы оба
с деньгами, и поэтому оба должны пить.
Войдемте теперь в квартиру адвоката.
Что, попались! Вы думаете, это по-прежнему: <Возьмите, голубчик,
пятеричок; устройте мне всю эту штуку>. Как бы не так. Вы видите, какая
мебель, бронзы, ковры, картины. Это все для вас, и вы должны заплатить
за это. Перешагните в кабинет. Не правда ли, настоящий кабинет министра.
Можно ли дешево заплатить человеку, которому необходим министерский
кабинет. Но ведь этого мало. Человеку нельзя ограничиться одною мон-
тировкой дома. У адвоката должна быть молодая, красивая жена, которая
не может ездить иначе, как в очень новой и очень щегольской карете, на
очень красивых и очень дорогих лошадях. При карете нужен лакей, нужна
кунья шуба, и, имея карету, нельзя же сидеть дома: необходимо ездить на
балы и вечера, а кто ездит к другим, тот и сам должен давать иногда
вечера. Самому адвокату тоже нужен экипаж и лошади. Занимаясь целый
день делами, простительно посвятить ночку-другую картам или вину: вы
знаете, что это за пропасть - карты.
Хотите иметь меня адвокатом, так заплатите мне за все это: за карету
жены, за мое шампанское...
- меня, г. адвокат, такое-то и такое-то дело...
i ак, в числе нареканий на защитников по упомянутому делу о подлоге духовного завещания
Называлось на то, что защитники получили свой гонорар тут же, в зале заседания, после
"""и-iгнпя вердикта присяжных заседателей, что, по словам К.К. Арсеньева, составляет выдум-
- Прим. авт.
- Гм... А во сколько цените вы этот иск?
- Да иск небольшой, рублей 800. Я человек бедный, мне и 800 рублей
дороги.
Адвокат хмурится и в раэдумьи играет лорнеткою, отвалясь в свое кресло.
- Как же вы скажете, - смиренно спрашивает <проситель>, загля-
дывая с беспокойством в суровые очи законника.
- Знаете, что? Я вам советую бросить этот иск... - решительно объ-
являет адвокат. - Игра свечей не стоит.
- Как не стоит, помилуйте... За что же своему добру понапрасну
пропадать?
- Видите ли, эти маленькие делишки стоят нам столько же хлопот,
как и порядочные дела, а цели никакой... Я не могу взять меньше 500 руб-
лей... Так есть ли вам расчет?
- Помилуйте, г. адвокат, ведь это 60%!
- Можете обратиться к другому поверенному; я слишком занят, -
холодно выпроваживает <просителя> неумолимый законник.
Таковы адвокаты дома. Правы вы или виноваты, этого вопроса они
вам не предлагают. Им достаточно знать, стоит ли браться за дело, или
не стоит: много ли перепадет в карман, или мало.
Но, может быть, мы оплачиваем роскошь их обстановки и устраиваем
им беспечальный быт ценою своего собственного благосостояния по крайней
необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71