Идеи
гениальных людей всегда обычно становятся доступными для понимания после их
смерти: когда исчезают личные мотивы недоброжелательного отношения, когда
появляется необходимая историческая перспектива. В глазах Павла I Суворов
был выдающимся военным деятелем чуждой ему Екатерининской эпохи, личные
взаимоотношения у Павла I с Суворовым, как мы знаем, сложились, отчасти по
вине самого Суворова, не такие, чтобы он мог беспристрастно оценить
гениальность взглядов и методов Суворова
Но в эпоху Александра I необходимая историческая перспектива уже
была, недружелюбного отношения к Суворову, вытекающего из личных отношений
с ним у Александра уже не могло быть. Но тем не менее Александр I не смог
оценить Суворова, как выдающегося представителя самобытного русского
военного искусства. Александр I пошел не по пути Суворова, а по пути
прусской военной школы. Александру I, европейцу по своим взглядам, прусская
муштра оказалась ближе, чем Суворовская система воспитания солдат.
Вот, что пишет об этом Керсновский в своей "Истории русской армии":
"Доктрины, уклад жизни, система обучения, "шагистика "и увлечение
мелочами остаются те же". (29)
"Плацпарадная выучка войск в его царствование была доведена до
неслыханного в Потсдаме совершенства. В кампанию 1805 года весь поход - от
Петербурга до Аустерлица - Гвардия прошла в ногу.
Копирование пруссачины сказывалось в области не только строевой, но
и в научной (особенно яркий пример - Пфулевщина). В этом отношении
царствование Императора Александра I - после некоторых начальных колебаний
- явилось продолжением Павловской эпохи". (30)
В 1815 году в Париже совершилось, незначительное на первый взгляд,
событие, которое однако по справедливому мнению А. Керсновского имело "для
русской армии самые печальные последствия и определившее на сорок лет весь
уклад ее жизни, как-то, проезжая Елисейскими полями Александр увидел
фельдмаршала Веллингтона, лично производившего учение двенадцати
новобранцев. Это явилось как бы откровением для Государя: "Веллингтон
открыл мне глаза, - сказал он, - в мирное время необходимо заниматься
мелочами службы", и с этого дня началось сорокалетнее увлечение "мелочами
службы", доведшее Россию до Севастополя".
"Наполеоновские уроки заставили вспомнить Суворовскую науку. Весь
этот ценный, так дорого доставшийся опыт надо было бережно сохранить, с
благоговением разработать и передать грядущим поколениям. К сожалению это
сделано не было. Император Александр не чувствовал мощи священного огня,
обуревавшего его славную армию - он видел лишь плохое равнение взводов.
"Итак, вязкая тина "мелочи службы" стала с 1815 года засасывать наши
бесподобные войска и их командиров". (31)
"Ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, - писал Цесаревич
Константин Павлович, - что и толку не дашь. Я более 20 лет служу и могу
правду сказать, даже во времена покойного Государя был из первых офицеров
во фронте, а ныне так перемудрили, что не найдешься".
"В год времени, - писал Паскевич, - войну забыли, как будто ее
никогда не было и военные качества заменили экзерцмейстерским искусством".
"Увлечение муштровкой имело очень тяжелые последствия: в русской
армии начинаются массовые самоубийства и массовое дезертирство". (32)
Солдаты бежали в Галицию, в Буковину, в Молдавию, в Турцию, в
Персию. Из победителей Наполеона Персидский Шах сформировал целый
гвардейский батальон.
Офицеры стали уходить в отставку. Вводимая Александром I европейская
танцевальная наука вызвала сильное недовольство среди офицеров. Восхищение
Александром сменяется враждой к нему. Среди офицеров возникают тайные
политические общества, ставящие целью изменение политического строя в
России. В роли застрельщиков, сначала оппозиционных, а затем революционного
движения, среди офицеров выступают опять масоны.
XIV. УСИЛЕНИЕ ЕВРОПЕИЗАЦИИ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ПОСЛЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
I
"Тремя огромными волнами разлился по России поток прометеевского
мироощущения: в начале ХVIII-го, ХIХ-го и ХХ-го столетий. Он шел через
европеизаторскую политику Петра I-го, затем через французские революционные
идеи, которым особенно была подвержена русская оккупационная армия во
Франции после наполеоновских войн, и, наконец атеистический социализм,
который захватил власть в России в свои руки в 1917 году. Русские особенно
беспрепятственно вдыхали в себя полной грудью западный яд, когда их армии
побеждали на полях сражений, и когда они в 1709, 1815 гг. попадали в
европейские культурные области. Таким образом, победы повредили им больше,
нежели их поражения".
Такой совершенно верный вывод делает немецкий философ В. Шубарт в
своей известной книге "Запад и душа востока".
Во время Отечественной войны, - как правильно отмечает Мережковский
"произошло нечто, с нашей внутренней точки зрения, почти невероятное,
подобное чуду: бездна, вырытая преобразованиями Петра, как будто на
мгновение исчезла, и весь русский народ встал, как один человек".
Князь П. Вяземский, мало склонный к романтическим преувеличениям,
писал: "От Царя до подданного, от полководца до последнего ратника, от
помещика до смиренного поселянина, все без изъятия, вынесли на плечах своих
и на духовном могуществе своем Россию из беды и подняли ее на высшую
ступень славы и народной доблести".
Но кончилась война и русское общество снова разделилось на два
враждебных лагеря. "Еще до войны 1812 года в русском обществе началась
политическая дифференциация - она первоначально заявляла себя лишь в сфере
литературы, но основной смысл литературных споров в первое десятилетие
определился как раз политической дифференциацией.
...В этом споре уже тогда намечалась основная дифференциация в
русской жизни; после же войны 1812-14 гг. эта дифференциация пошла очень
быстро и получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы формируется два
лагеря, расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах русской
жизни, но и в сфере идеологии. Огромное значение в этом вопросе надо
отвести, между прочим, самому Александру I, который произносил не раз яркие
речи, дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ, в том числе и
уничтожения крепостного права, что это чрезвычайно питало и укрепляло рост
либерализма в русском обществе". (33)
"Общее критическое отношение к западу, как бы открывавшееся всем тем
отзвуком, какой остался в русском обществе от французской революции,
получило для себя богатый материал в том широком знакомстве с западом,
которое приняло особенно крупные размеры в войне с Наполеоном,
перенесенной на поля запада. Правда, это же знакомство дало и другие
результаты - оно сказалось в росте интереса к западной жизни, в усилившемся
влиянии литературных, социальных, политических идей, - собственно лишь
теперь стала складываться настоящая психология и идеология западничества".
(34)
В своих воспоминаниях Вигель пишет про Московское общество 1814
года: "В городе, который нашествие французов недавно обратило в пепел, все
говорили языком их".
Даже десять лет спустя после Отечественной войны, в газете
"Московские Ведомости" (ї 72 за 1822 г.), можно было прочесть такое
объявление:
"Егерь из Германии желает определиться егерем или в гувернеры.
Спросить на Маросейке".
Масонство после Отечественной войны, как всегда старалось
удовлетворить религиозные и политические интересы всех недовольных
существующим положением вещей. Оно напоминало мелочную еврейскую лавочку, в
которой все есть. Самые различные товары: кусок мыла для лица и для стирки,
флакон одеколона и деготь, фунт пряников и иголки.
Но при всем разнообразии политических оттенков мысли и своих
религиозных взглядов, масонов Александровской эпохи необходимо признать
крайне отрицательным явлением. Преобладающее большинство масонов
представляли из себя людей отошедших от традиционного русского
мировоззрения. Именно через них вливались в образованное общество чуждые
европейские политические и религиозные идеи. Ведь именно в масонских ложах,
- по признанию Н. Бердяева ("Русские идеи"), воспитались декабристы. И ведь
именно масоны и декабристы, воспитавшиеся в масонских ложах, - по
утверждению Н. Бердяева, - подготовили русскую интеллигенцию, этот
уродливый духовный орден - продолживший растление русской души европейскими
идеями, после окончательного запрещения масонства Николаем I. Во время
заграничных походов офицеры, владевшие французским языком познакомились с
европейскими масонами, стали членами европейских масонских лож.
Во время войн с Наполеоном возникает несколько лож, членами которых
были главным образом офицеры: "Военная ложа к святому Георгию", "Избранного
Михаила", "К трем добродетелям" и другие. После возвращения русских войск
из Европы, в офицерской среде "появился скрытый протест, приведший к
учреждению тайных обществ. Офицерские кружки, где постоянно велись
разговоры о язвах России, о тягостном положении солдат, о равнодушии
общества к отечественным делам, превратились в организованные тайные
общества". (35)
Особенно сильно расцветает масонство в Петербурге.
В записке "О крамолах врагов России" сообщается, что до 1822 года
французские, русские, немецкие масонские ложи вырастали, как грибы после
дождя. В высшем обществе в это время возникает даже поговорка:
"Да кто ж ныне не масон"?
II
В 1823 году возникает общество Любомудрия, то есть общество
любителей философии. Члены этого общества, вернее кружка, были поклонниками
немецкого философа Шеллинга. С возникновением общества Любомудрия
французское чужебесие снова сменяется чужебесием немецким. Вместо увлечения
французской философией, начинается увлечение начавшейся развиваться в это
время философией немецкой. Увлечение это опять принимает не здоровый
характер.
Любомудры, как и их предшественники, представители французского
чужебесия, не просто изучают сочинения немецких философов, а подходят к
ним, как к новой вере, которая способна заменить христианство. К немецким
философам они подходят как к религиозным пророкам, вещающим глубокие,
всеобъемлющие истины.
Для Любомудров философия была выше религии, - признается Н. Бердяев
в "Русской идее". Любомудры, также, как раньше вольтерьянцы и масоны, не
замечают великого духовного сокровища русского народа - Православия,
которое несмотря на все невзгоды, обрушившиеся на него со времен Петра I,
продолжает накапливать духовные сокровища. Любомудры не замечают ни
Серафима Саровского, ни старцев Оптиной Пустыни, как "любомудры"
Елизаветинской и Екатерининской эпохи не заметили Св. Тихона Задонского,
отца русского старчества Паисия Величковского и религиозную философию
Григория Сковороды.
"Православие, - как верно определяет Розанов, - в высшей степени
отвечает гармоническому духу, но в высшей степени не отвечает
потревоженному духу". Любомудры же, предтечи русской интеллигенции, - есть
люди потревоженного духа". Оторвавшись от русского духа, они пытаются
восстановить утерянную духовную гармонию в немецких философских системах,
воспринимают их как целостные, всеобъемлющие системы мировоззрения.
Немецкая философия должна была заменить православие и вообще отвергнутое
религиозное мировоззрение. Кружок Любомудров отдал свои души немецкому
философу Шеллингу, Фихте, Окену, Герессу и другим.
В кружке любомудров, как и в других философских кружках конца
правления Александра I, продолжается традиция французского чужебесия, когда
по свидетельству Вигеля "неверие почиталось непременным условием
просвещения". "Христианское учение, - пишет А. И. Кошелев, - казалось нам
пригодным только для народных масс, а не для нас философов. Мы особенно
высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других
священных писаний". (36)
Легко можно установить и идейное влияние русского масонства. Один из
виднейших любомудров князь В. Ф. Одоевский учился в университетском
пансионе, директором которого был Прокопович-Антонский, ученик известного
масона Розенкрейцера Шварца. "Хотя Прокопович-Антонский сам и не был
масоном, но по справедливому замечанию Саккулина, через него, конечно,
переходили к воспитанникам идейные традиции масонства. Отрицать
историческую преемственность здесь никак не приходится". (37)
В 1825 году Бестужев писал в Альманахе "Полярная звезда":
"Мы воспитаны иноземцами, мы всосали с молоком безнародности и
удивление только чужому...
Мы выросли на одной французской литературе, вовсе не сходной с
нравом русского народа, ни с духом русского языка...
Нас одолела страсть к подражанию: было время, что мы невпопад
вздыхали по-стерновски, потом любезничали по-французски, теперь залетели в
тридевятую даль по-немецки. Когда же попадем мы в свою колею?"
Так писал Бестужев в "Полярной звезде" в 1825 году.
XV. МАСОНЫ ИСПОЛЬЗУЮТ МИСТИЧЕСКИЕ НАСТРОЕНИЯ АЛЕКСАНДРА I ДЛЯ НОВОГО
НАПАДЕНИЯ НА ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ
I
Русское масонство немедленно использовало мистические настроения
Александра для дальнейшего наступления на Православие.
Н. Бердяев указывает в "Русской идее", что "Александр I был связан с
масонством и так же, как масоны, искал истинного и универсального
христианства. Он был под влиянием баронессы Крюденер, молился с квакерами,
сочувствовал мистицизму интерконфессионального типа. Глубокой православной
основы у него не было".
Проф. М. Зызыкин в своей работе "Тайны Императора Александра I"
говорит уже не о том, что Александр был только связан с масонами, а
утверждает уже, что и сам он был масоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201