Порвав с Православием, члены Ордена Р. И., только недавно ушедшие
из-под власти религиозного просвещения, продолжали воспринимать всякую
идеологию религиозно, то есть догматически. Расставшись с церковной верой,
они создали себе суррогат ее в виде верований философских и политических. В
статье "Наша университетская наука" Писарев утверждал, что "Сильно развитая
любовь ведет к фанатизму, а сильный фанатизм есть безумие, мономания, идея
фикс". Такого рода фанатизмом, доходившего часто до настоящего
умопомешательства и обладали многие из Ордена. Бакунин признавался в своей
"Исповеди", что в его "природе была всегда любовь к фантастическому, к
необыкновенному, неслыханным приключениям, к предприятиям, открывающим
горизонт безграничный".
История русского западничества и история "идейных исканий" Ордена Р.
И. - беспрерывная цепь, сменяющих друг друга идейных эпидемий. После
запрещения масонства, увлечение масонством сменяется увлечением германской
идеалистической философией, которая усвоила многие идеи европейского
масонства. В тридцатых годах представители нарождающейся русской
интеллигенции увлекаются пантеистической философией Шеллинга. Затем
пантеистической же философией Гегеля, который смотрел на христианство, как
на временную форму раскрытия в человеческом сознании Абсолютной Идеи. В
сороковых годах начинается преклонение перед позитивной философией
Спенсера, Канта и Маркса, рассматривавших религиозное мировоззрение как уже
устаревшую форму умственного развития, которая сменится почитанием высшего
положительного познания.
Чтобы понять почему Гоголь так тревожился за судьбы России,
необходимо вспомнить духовную атмосферу первой половины девятнадцатого
века.
XII
Увлечение Гегелем в девятнадцатом веке было равно по силе увлечению
Вольтером в восемнадцатом. Духовная и душевная атмосфера русских
философских кружков сороковых годов - странная смесь: философских идей,
энтузиазма, романтизма и фантастики. Эпоху увлечения немецкой
идеалистической философией, по словам Д. И. Чижевского, автора исследования
"Гегель в России", изданного на немецком и русском языках, характеризует:
беспокойство, философская тоска, "анархия духа" и философская страсть, но
прежде всего - стремление к осмыслению мира, истории и человека, к
осмыслению всего конкретного. Но еще больше эпоху сороковых годов
характеризует духовная неуравновешенность - духовная истеричность,
увлечение философией, философский энтузиазм незаметно вырождавшийся в
философскую истерию".
"...Философские понятия распространялись у нас весьма сильно, -
писал Киреевский, - нет почти человека, который не говорил бы философскими
терминами, нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги,
нет журнальной статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления;
десятилетние мальчики говорят о конкретной объективности..."
"...Имя Гегеля, - вспоминает Фет, - до того стало популярным на
нашем верху, что сопровождавший временами нас в театр слуга Иван, выпивший
в этот вечер не в меру, крикнул при разъезде вместо: "коляску Григорьева" -
"коляску Гегеля!" С той поры в доме говорилось о том, как о Иване
Гегеле..." Этот комический эпизод очень верно передает атмосферу увлечения
Гегелем в России в сороковых годах. Можно было себе представить, сколько
было крику о Гегеле, если даже пьяный слуга кричит, чтобы подавали коляску
Гегелю.
"...Люди, любившие друг друга, расходились на целые недели, -
сообщает Герцен, - не согласившись в определении "перехватывающего духа",
принимали за обиду мнения об "Абсолютной личности и ее по себе бывшие". Все
ничтожнейшие брошюры, выходившие в Берлине и других губернских и уездных
городах немецкой философии, где только упоминалось о Гегеле, выписывались,
зачитывались до дыр, до пятен, до падения листов в несколько дней... как...
заплакали бы все эти забытые Вердеры, Маргейнеке, Михелете, Отто, Башке,
Шиллеры, Розенкранцы и сам Арнольд Руге, если бы они знали, какие побоища и
ратования возбудили они в Москве, между Маросейкой и Моховой, как их читали
и как их покупали"...
Увлечение Гегелем приняло форму общественной истерии, форму,
напоминавшую своей силой общественные истерии в Европе, в Средние века. "Я
гегелист, как он, как все", - высмеивал это увлечение немецким идеализмом,
Григорьев в своей пьесе "Два эгоизма".
Прав Чижевский, когда говорит, что душевную атмосферу русских
философских кружков можно назвать: энтузиастической, "эксхатологической",
"романтической" и "фантастической". Это была, действительно, фантастическая
эпоха. Новоявленные философы желали немедленно воплощать свои философские
идеалы в жизнь. И. С. Тургенев однажды несколько часов яростно спорил с
Белинским о бытии Божьем. Улучив минуту, он предложил прекратить временно
спор и идти поесть.
- Как, - закричал в возмущении Белинский, - мы еще не решили вопроса
о бытии Божьем, а вы хотите есть.
В. И. Оболенский после издания "Платоновых разговоров", целую неделю
играл на флейте без .. сапог. Друг Герцена Огарев, решивший жить "под
знаком Гегеля", решил подавлять все чувства любви: "я не должен поддаваться
любви, - пишет он, - моя любовь посвящена высшей универсальной любви... я
принесу свою настоящую любовь в жертву на алтарь всемирного чувства".
Неистовый Бакунин проповедовал философию Гегеля всем знакомым дамам.
На одном благотворительном балу провозглашались тосты за категории
гегелевской логики.
Московские салоны стали "философскими салонами".
Гегельянские кружки существовали не только в обоих столицах, но даже
и в провинциальных городах.. Был гегельянский кружок даже в Нежине.
Увлечение немецким идеализмом шло широко, чисто по-русски:. "от соленых
нежинских огурчиков прямо... к Гегелю".
В "Былом и Думах", характеризуя книжное отношение к жизни, царившее
в московском гегельянском кружке 1840-х годов, Герцен писал: "Все в самом
деле живое, непосредственное, всякое простое чувство было возведено в
отвлеченные категории и возвращалось оттуда без капли живой крови, бледной
алгебраической тенью".
Философия Гегеля подобного восторженного поклонения совершенно не
заслуживала. Выдающийся русский мыслитель К. Ф. Федоров дает следующую,
верную оценку Гегелю: "Гегель, можно сказать, родился в мундире. Его предки
были чиновниками в мундирах, чиновники в рясах, чиновники без мундиров -
учителя, а отчасти, хотя и ремесленники, но, тоже, цеховые. Все это
отразилось на его философии, особенно же на бездушнейшей "Философии Духа",
раньше же всего на его учении о праве. Называть конституционное государство
"Богом" мог только тот, кто был чиновником от утробы матери".
XIII
"Франкмасонство является организацией космополитической", -
указывается в уставах всех масонских ритуалов. Организацией
космополитической был по своему духу и Орден Р. И. Члены его любили все
общечеловеческое и отворачивались от всего русского. Так же как и масоны,
члены Ордена Р. И. являются космополитами.
Белинский в короткий период своей идейной трезвости (в эпоху
"примирения с действительностью") утверждал, что "Космополит - есть
какое-то ложное, бессмысленное, странное и непонятное явление, какой-то
бледный, туманный призрак, существо безнравственное, бездушное, недостойное
называться священным именем человека". "...без национальностей человечество
было бы логическим абстрактом... В отношении к этому вопросу я скорее готов
перейти на сторону славянофилов нежели оставаться на стороне
гуманистических космополитов". Но стоило Белинскому увлечься политическими
и социальными идеями масонства, как он со свойственным ему спокойствием
совести стал всюду пропагандировать мысль, что он "гражданин Вселенной".
"Чтобы покорить умы, - говорится в "Наставлении для получения
степени Руководителя Иллюминатов", - надо проповедовать с великим жаром
интересы всего человечества и внушать равнодушие к интересам отдельных
групп его". Вот этой масонской идеи и придерживались основатели Ордена и
всегда ее с жаром проповедовали. По пути космополитизма шли и духовные
потомки Герцена, Белинского и Бакунина: национальные интересы России их не
интересовали.
"Уменьшайте, уничтожайте в сердцах людей чувство патриотизма,
наставляют иллюминаты членов своего ордена. - Посредством работы тайных
философских школ монархи и национальности исчезнут с лица земли. Тогда
разум будет единственным законодателем".
И вот уже Печорин приветствует грядущий космополитизм жуткими
стихами:
Как сладостно отчизну ненавидеть
И жадно ждать ее уничтоженья...
Вот несколько примеров деятельности организаторов Ордена Р. И. во
славу масонского космополитизма: участник многих революций в Европе
Бакунин, на всех митингах призывает к борьбе с "главным оплотом тирании -
Россией". Тем же самым занимается во все время своей жизни заграницей и
Герцен. Во время Севастопольской войны он, например, печатает подложные
письма от имени Пугачева и св. Кондратия и с помощью этих агентов
распространяет среди стоящих в Польше русских войск. В этих прокламациях он
призывает воспользоваться тем, что идет война и восстать против царской
власти. Во время восстания в Польше в 1861 году призывает создать в
польской повстанческой армии русский революционный батальон.
Гнусная пропаганда организаторов Ордена, дала уже в царствование
Николая I обильные гнусные плоды. А. И. Кошелев, бывший ранее масоном,
пишет, что многие обрадовались, услышав о высадке иностранных войск в
Крыму: "Казалось, что из томительной мрачной темницы мы как будто выходим,
если не на свет Божий, то, по крайней мере, в преддверие к нему, где уже
чувствуется освежающий воздух. Высадка союзников в Крыму в 1854 г.,
последовавшие затем сражения при Альме и Инкермане и обложение Севастополя
нас не слишком огорчили; ибо мы были убеждены, что даже поражение России
сноснее и полезнее того положения, в котором она находилась в последнее
время".
В воспоминаниях Н. В. Шелгунова находим следующее признание: "Когда
в Петербурге сделалось известным, что нас разбили под Черной, я встретил
Пекарского, тогда он еще не был академиком. Пекарский шел, опустив голову,
выглядывая исподлобья и с подавленным и худо скрытым довольством; вообще он
имел вид заговорщика, уверенного в успехе, но в глазах его светилась худо
скрытая радость. Заметив меня Пекарский зашагал крупнее, пожал мне руку и
шепнул таинственно в самое ухо: "Нас разбили".
А Герцен писал 19 июня 1854 года итальянскому революционеру А.
Саффи: "Для меня, как для русского, дела идут хорошо, и я уже (предвижу)
падение этого зверя Николая. Если бы взять Крым, ему пришел бы конец, а я
со своей типографией переехал бы в английский город Одессу... Превосходно".
(Литературное Наследие т. 64, стр. 330).
Русская действительность, конечно, не могла удовлетворить Герцена.
Как только Герцен получше познакомился с Европой, его перестала
удовлетворять и европейская действительность. Да и вообще Герцена, как и
всех других основоположников Ордена Русской Интеллигенции, не удовлетворила
бы никакая действительность. "Герцен, - пишет С. Н. Булгаков в книге
"Душевная драма Герцена", - не удовлетворился бы никакой Европой и вообще
никакой действительностью, ибо никакая действительность не способна
вместить идеал, которого искал Герцен". Никакая действительность не
удовлетворила бы и Бакунина и Белинского.
XIV
Изумительна оценка Герцена и Белинского сделанная Достоевским в
"Дневнике Писателя": "Герцен не эмигрировал, не полагал начала русской
эмиграции; - нет, он так уж и родился эмигрантом. Они все, ему подобные,
так прямо и рождались у нас эмигрантами, хотя большинство их и не выезжало
из России. В полтораста лет предыдущей жизни русского барства, за весьма
малыми исключениями, истлели последние корни, расшатались последние связи
его с русской почвой и русской правдой. Герцену, как будто сама история
предназначила выразить собою в самом ярком типе этот разрыв с народом
огромного большинства образованного нашего сословия. В этом смысле это тип
исторический. Отделяясь от народа они естественно потеряли и Бога.
Беспокойные из них стали атеистами; вялые и спокойные - индифферентными. К
русскому народу они питали лишь одно презрение, воображая и веруя в то же
время, что любят и желают ему всего лучшего. Но они любили его
отрицательно, воображая вместо него какой-то идеальный народ, каким бы
должен быть, по их понятиям, русский народ. Этот идеальный народ невольно
воплощался тогда у иных передовых представителей большинства в парижскую
чернь девяносто третьего года. (Год начала Французской революции. - Б.
Б.). Тогда это был самый пленительный идеал народа. Разумеется, Герцен
должен был стать социалистом и именно как русский барин, то есть безо
всякой нужды и цели, а из одного только "логического течения идей" и от
сердечной пустоты на родине. Он отрекся от основ прежнего общества;.
отрицал семейство и был, кажется, хорошим отцом и мужем. Отрицал
собственность, а в ожидании успел устроить дела свои и с удовольствием
ощущал за границей свою обеспеченность. Он заводил революции, и подстрекал
к ним других, и в то же время любил комфорт и семейный покой. Это был
художник, мыслитель, блестящий писатель, чрезвычайно начитанный человек,
остроумец, удивительный собеседник (говорил он даже лучше, чем писал) и
великий рефлектор. Рефлекция, способность сделать из самого глубокого
своего чувства объект, поставить его перед собою, поклониться ему, и сейчас
же, пожалуй, и надсмеяться над ним, была в нем развита в высшей степени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201