Борис Башилов
История русского масонства
Эти книги были изданы в 50-х годах в Аргентине.

МОСКОВСКАЯ РУСЬ ДО ПРОНИКНОВЕНИЯ МАСОНОВ
ТИШАЙШИЙ ЦАРЬ И ЕГО ВРЕМЯ
"ЗЛАТОЙ ВЕК" ЕКАТЕРИНЫ II
РОБЕСПЬЕР НА ТРОНЕ
РУССКАЯ ЕВРОПИЯ РОССИЯ ПРИ ПЕРВЫХ ПРЕЕМНИКАХ ПЕТРА I.
Почему Николай I запретил в России масонство?
МАСОНЫ И ЗАГОВОР ДЕКАБРИСТОВ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МАСОНСТВА В ЭПОХУ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ОРДЕНА РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
ПАВЕЛ ПЕРВЫЙ И МАСОНЫ
МАСОНСТВО И РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
ПУШКИН И МАСОНСТВО
РУССКАЯ ЕВРОПИЯ к началу царствования Николая I
МАСОНО - ИНТЕЛЛИГЕНТСКИЕ МИФЫ О НИКОЛАЕ I
ПУШКИН КАК ОСНОВОПОЛОЖНИК РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ
Масонские и интеллигентские мифы о Петербургском периоде Русской Истории
АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ и его время

БОРИС БАШИЛОВ

МОСКОВСКАЯ РУСЬ ДО ПРОНИКНОВЕНИЯ МАСОНОВ
РУССКАЯ ИСТОРИЯ И ИНТЕЛЛИГЕНТСКИЙ ВЫМЫСЕЛ

Мережковский однажды со свойственным ему преувеличением, писал:
"Восемь веков от начала России до Петра, мы спали; от Петра до
Пушкина - просыпались; в полвека от Пушкина до Толстого и Достоевского,
вдруг проснувшись, мы пережили три тысячелетия западного человечества. Дух
захватывает от этой быстроты пробуждения - подобной быстроте падающего в
бездну камня".
Романы Мережковского о Юлиане Отступнике и Леонардо-да-Винчи хороши,
они могут быть названы историческими романами, отражающими эпоху. Но
русские "Исторические романы" Мережковского о Петре и Александре Первом
никакими историческими романами не являются. Историческая действительность
в них искажена, подогнана под субъективный взгляд автора, точка зрения
которого ясно выражена в словах, что Россия спала 800 лет до Пушкина.
Нет, Русь не спала восемь веков до появления солнечного гения
Пушкина. В невероятно тяжелых исторических условиях она занималась упорным
медленным накоплением физических и духовных сил. Пушкин - выражение этого
многовекового духовного процесса, смысл которого остался скрытым для
представителей русской интеллигенции, вся умственная, политическая и
социальная деятельность которой есть стремление уничтожить плоды
жертвенного служения предков идее самобытного национального государства и
самобытной русской культуры.
"...В нацию входят не только человеческие поколения, но также камни
церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги и чтобы
понять волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы, -
писал Бердяев в "Философии неравенства", одной из немногих своих книг,
которая будет полезна последующим поколениям. В ней же он писал и
действительно мудрые слова. "...В воле нации говорят не только живые, но и
умершие, говорят великое прошлое и загадочное еще будущее".
В других своих книгах Бердяев часто предстает пред нами как типичный
русский интеллигент, последнее звено в ряде наследников Радищева. Ход мысли
у Бердяева - типичный ход мысли русского интеллигента. Недаром в "Русской
идее", этой типично интеллигентской книге, по своим воззрениям на русскую
историю и народ, Бердяев заявляет: "Сам я принадлежу к поколению русского
ренессанса, участвовал в его движении, был близок с деятелями и творцами
ренессанса. Но во многом я расходился с людьми того замечательного
времени... В моем отношении к неправде окружающего мира, неправде истории и
цивилизации для меня имел значение Л. Толстой, а потом Карл Маркс".
"...Моя религиозная философия не монистическая и я не могу быть
платоником, как Г. С. Булгаков, О. Л. Флоренский, С. Франк и другие "
"...Социальная проблема у меня играет гораздо большую роль, чем у
других представителей русской религиозной философии, я близок к тому
течению, которое на западе называется религиозным социализмом, но социализм
этот решительно персоналистический. Во многом и иногда очень важном, я
оставался и остаюсь одинок. Я представляю крайнюю левую в русской
религиозной философии ренессансной эпохи, но связи с православной церковью
не теряю и не хочу терять".
Бердяев понимал какую роль играет прошлое для настоящего, но сам не
пошел как и все интеллигенты, слушать шепот истлевших русских летописей,
могильных плит, молчаливые рассказы курганов и стоящих на них каменных баб.
Русским интеллигентам со времен Радищева и до наших дней был неведом
этот сладостный, молчаливый разговор с ушедшими в небытие поколениями
русских людей.
"На друзьях, соратниках, учениках Н. Бердяева прежде всех других
лежит тягостный долг защищать истину от Платона, защитить свободу от
изменившего ей рыцаря, - писал Г. Л. Федотов в журнале эсеров "За свободу".
(1)
Мережковский, классический русский интеллигент, конечно, считает,
что до появления Пушкина Россия спала восемь веков. Мережковский, как
русский интеллигент знает, конечно, всю историю Вавилона, Египта, Индии,
народов всех стран и эпох. Мережковскому доступно все.
Недоступно Мережковскому только одно - трезвый беспристрастный
взгляд на культурное прошлое своего народа. Заметивши все в истории
Вавилона и других стран, Мережковский не соизволил ничего заметить на
протяжении восьми веков Русской Истории, вплоть до эпохи Петра.
Типично интеллигентский или типично большевистский взгляд на русское
прошлое. Разница только в сроках. Мережковский и другие интеллигенты
считают, что Россия спала до Пушкина, а большевики, что она спала до
появления интеллигента Ленина, родного внука Радищева.
Стоит ли опровергать эту антиисторическую интеллигентскую заумь.
Стоит ли доказывать, что восемь веков до Пушкина Россия прожила напряженной
религиозной и национальной мыслью и только это дало возможность накопить ей
духовные силы, необходимые для создания величайшей в мире Империи и создать
духовную почву, на которой смог появиться Пушкин, а вслед за которым даже
на искалеченной духовной почве, смогли вырасти такие гиганты, как
Достоевский.
СТРАННАЯ ПЕЧАЛЬ ОДНОГО РУССКОГО
"БОГОСЛОВА"
I
Представитель великого племени путаников - русской интеллигенции,
проф. Федотов, писал однажды, что в Киевской Руси ни государство, ни
церковь не стояли, по крайней мере - как сила чуждая, против народа и его
культуры, что духовенство, книжники, "мнихи" древней Руси не могут быть
названы в нашем смысле ее "интеллигенцией", потому что они не жили "в той
пустоте, в которой живет русская интеллигенция средины XIX века", (2) тем
не менее он делает умственное сальто мортале и утверждает, что:
"Все же именно в Киеве заложено зерно будущего трагического раскола
в русской культуре. Смысл этого факта до сих пор, кажется, ускользал от
внимания ее историков. Более того, в нем всегда видели наше великое
национальное преимущество, залог как раз органичности нашей культуры. Я
имею в виду славянскую Библию и славянский литургический язык. В этом наше
коренное отличие, в самом исходном пункте, от латинского Запада. На первый
взгляд, как будто, славянский язык церкви, облегчая задачу христианизации
народа, не дает возникнуть отчужденной от него греческой (латинской)
интеллигенции. Да, но какой ценой? Ценой отрыва от классической традиции.
Великолепный Киев ХI-ХII веков, восхищавший иноземцев своим блеском и нас
изумляющий останками былой красоты, - Киев создавался на Византийской
почве! Но за расцветом религиозной и материальной культуры нельзя
проглядеть основного ущерба: научная, философская, литературная традиция
Греции отсутствует. Переводы, наводнившие древнерусскую письменность,
конечно, произвели отбор самонужнейшего, практически ценного: проповеди,
жития святых, аскетика. Даже богословская мысль древней церкви оставалась
почти чуждой Руси. Что же говорить о Греции языческой? На Западе, в самые
темные века его (VII-VIII), монах читал Вергилия, чтобы найти ключ к
священному языку церкви, читал римских историков, чтобы на них выработать
свой стиль. Стоило лишь овладеть этим чудесным ключом - латынью - чтобы им
отворились все двери...
"...И мы могли бы читать Гомера, - печалуется Федотов, -
философствовать с Платоном, вернуться вместе с греческой христианской
мыслью к самым истокам эллинского духа и получить, как дар ("а прочее
приложится"), научную традицию древности. Провидение судило иначе. Мы
получили в дар одну книгу, величайшую из книг, без труда и заслуги,
открытую всем. Но зато эта книга должна была остаться единственной. В
грязном и бедном Париже XII века гремели битвы схоластиков, рождался
университет, - в "Золотом" Киеве сиявшем мозаиками своих храмов, - ничего,
кроме подвига Печерских иноков, слагавших летописи и Патерики.
Спрашивается, зачем Киевской Руси были битвы схоластиков. Какой прок они
принесли средневековой Европе и какой прок они могли бы принести Киевской
Руси? То, что Киевская Русь развивалась духовно, вне влияния бесплодной
средневековой схоластики, под могучим влиянием Евангелия, влиявшего на
народ с такой силой, как нигде, - это для бывшего преподавателя истории
святых в "богословском" институте ИМКА, господина Федотова неважно.
Лучшим возражением на эти ложные утверждения русского европейца
Федотова будут следующие строки самого видного идеолога славянофилов И. В.
Киреевского.
В своей работе "О характере просвещения Европы и о его отношении к
просвещению России" он писал:
"...Там схоластические и юридические университеты, - в древней
России молитвенные монастыри, сосредоточившие в себе высшее знание; там
рассудочные и школьное изучение высших истин, - здесь стремление к их
живому и полному познаванию; там взаимное прорастание образованности
языческой и христианской (чего хотел бы и для древней Руси русский европеец
Г. Федотов. Б. Б.), здесь постоянное стремление к очищению истины..."
Перечислив все отличие русской жизни от европейской, Киреевский
пишет:
"...Потому, если справедливо сказанное нами прежде, то раздвоение и
цельность, рассудочность н разумность будут последним выражением
западно-европейской и древнерусской образованности".
После произведенной Петром I революции духовная цельность, в высших
кругах созданного Петром I шляхетства сменилась европейской духовной
раздвоенностью. Ярким примером такой раздвоенности и является Г. Федотов,
ни русский, ни европеец, то нанесшее страшный вред России интеллигентское
"оно", которое Ф. Достоевский брезгливо называл "Стрюцкими".
II
"...Ничего кроме подвига Печерских иноков, слагавших летописи и
Патерики... " (?!!)
Для русского европейца г. Федотова это конечно очень мало. Он, если
бы духовная история Киевской Руси зависела от него, охотно бы променял
могучее влияние Евангелия на население Киевской Руси, все подвиги русских
иноков и их все Патерики и летописи, то есть весь духовный фундамент
русского народа на никому ненужные битвы схоластиков и такую же никому не
нужную схоластическую премудрость средневековых университетов. И сделал бы
это несмотря на то, что по его же оценке "такой летописи не знал Запад, да,
может быть, и таких патериков тоже... "
И по его же признанию:
"Если правда, что русский народ глубже принял в себя и вернее
сохранил образ Христа, чем всякий другой народ, (а от этой веры трудно
отрешиться и в наши дни), то, конечно, этим он прежде всего обязан
славянскому Евангелию. И если правда, что русский язык гениальный язык,
обладающий неисчерпаемыми художественными возможностями, то это ведь тоже
потому, что на нем, и только на нем говорил и молился русский народ, не
сбиваясь на чужую речь, и в чем самом, в языке этом (распавшемся на единый
церковно-славянский и на многие народно-русские говоры) находя огромные
лексические богатства для выражения всех оттенков стиля ("высокого",
среднего" и "подлого")... "
Но даже если считать что русский народ "глубже принял в себя и
вернее сохранил образ Христа, чем всякий другой народ", а от "этой веры, по
мнению г. Федотова, трудно отрешиться и в наши дни", то, по мнению
Федотова, это не перевешивает того факта, что "этот великий язык до XVIII
века не был орудием научной мысли. А это по мнению горе-богослова,
перевешивает все, и то, что он вплоть до победы в душах русской
интеллигенции марксизма, этого отвратительного законного дитя европейской
"научной мысли", создал самую христианскую государственность.
По мнению этого горе-богослова, за свою приверженность Евангелию, а
не схоластике за ограниченность (?!) древней Руси, русский народ заплатил
"глубоким расколом Петербургской России". А это, заявляет г. Федотов,
возвращает нас к теме об интеллигенции".
Русская интеллигенция, горюет "богослов" Федотов, - столь же мало
понимала, что все в русской жизни происходит от глубокого, не формального
увлечения Евангелием.
"...Русская интеллигенция конца XIX века столь же мало понимала это,
- пишет г. Федотов, - как книжники и просветители древней Руси. И как в
начале русской письменности, так и в наши дни русская научная мысль
питается преимущественно переводами, упрощенными компиляциями, популярной
брошюрой. Тысячелетний умственный сон не прошел даром. Отрекшись от
классической традиции, мы не могли выработать своей, и на исходе веков - в
крайней нужде и по старой лености - должны были хватать, красть
(compilare), где и что попало, обкрадывать уже нищавшую Европу, отрекаясь
от всего заветного, в отчаянии перед собственной бедностью. Не хотели
читать по-гречески, - выучились по-немецки, вместо Платона и Эсхилла
набросились на Каутских и Липпертов. От киевских предков, которые, если
верить М. Д. Приселкову, все воевали с греческим засильем, мы сохранили
ненависть к древним языкам, и, лишив себя плодов гуманизма, питаемся теперь
его "вершками", засыхающей ботвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201