С ним поторопились на два месяца. Его
следовало дать ни в конце августа, а в конце октября, когда французская
армия была в достаточной степени подточена изнутри. Имей Кутузов тогда в
строю те десятки тысяч, что погибли бесцельно в бородинском бою, будь жив
Багратион - генеральное сражение было дано где-нибудь под Вязьмой - и тогда
не ушел бы ни один француз, а Наполеон отдал бы свою шпагу Платову..." (ч.
I, стр. 233).
III
Масоны Александровской эпохи в своих воспоминаниях всячески
стараются очернить действия Ростопчина. Издеваются над издаваемыми им
листовками для народа, которыми он старался поднять патриотический дух,
подчеркивают непоследовательность его действий, то, дескать, он не дает
выезжать населению и увлекается утопической идеей создать ополчение из
жителей Москвы, то спешно выгоняет всех и решает сжечь Москву. Но никто из
современников не желает установить связь между "непоследовательностью"
Ростопчина и непоследовательностью Кутузова. Что должен был делать
Ростопчин если Кутузов сообщил ему что он будет защищать Москву? Как
главнокомандующий Москвы он должен был помочь Кутузову в этом намерении
даже в том случае, если бы считал это решение и ошибочным. Так Ростопчин и
поступил.
Он довел до сведения населения намерение Кутузова защищать Москву и
призывал его создать народное ополчение. Попытка Ростопчина создать
ополчение из жителей Москвы всегда высмеивается.
"Он увлекался с одной стороны неисполнимой мыслью в критическую
минуту раздать московскому простонародью оружие, хранившееся в Московском
арсенале и подкрепить этим импровизированным ополчением русские армии", -
пишет Власенко в книге "1812 год" изданной к столетию отечественной войны.
Почему мысль создать народно ополчение в Москве была неисполнимой,
когда тогда подобного рода ополчение создавалось по указу Александра I во
всей стране? И в намерении Ростопчина раздать оружие жителям Москвы вовсе
не было ничего фантастического. Если крестьянские партизанские отряды вели
успешную борьбу, располагая только вилами и топорами, то почему жители
Москвы не могли вести борьбу в Москве с помощью настоящего оружия? Где тут
логика? Ведь попытка защищать Москву все же была сделана. Эта попытка П. Г.
Власенко презрительно названа "попытка черни защищать Москву".
"Впрочем, оставалось много простонародья, веровавшего воззваниям
Ростопчина и ожидавшего, что граф поведет москвичей навстречу врагу".
"Во всяком случае несколько сот москвичей под влиянием горькой обиды
за Москву, воззваний Ростопчина и винных паров, решились защищать город,
забрали оружие из арсенала и встретили французские войска, вступавшие в
Кремль беспорядочным ружейным огнем. Однако, залп из 2-х орудий и атаки
улан оказалось достаточным чтобы напугать "храбрецов" и заставить их
просить пощады".
В любой стране, люди павшие смертью у стен исторической святыни были
бы прославлены, как славные патриоты. Но г. Власенко, творение которого
одобрено в предисловии С. Платоновым, именует простых москвичей павших
смертью храбрых в воротах Кремля "чернью", дискредитируя их патриотические
побуждения, заявляя, что они действовали под влиянием "винных паров" и
иронически называет их "храбрецами".
В начале книги Власенко приложена цветная репродукция с картины
Репина "Защитники Кремля". Репин, известный своими "прогрессивными
взглядами", тоже употребил свою кисть для дискредитации героического
подвига погибших в воротах Кремля москвичей. У освещенного пламенем пожаров
Кремля вы видите дикие, зверские, бессмысленные рожи оборванцев,
каторжников. В картине нет ничего героического, от нее веет дикостью и
бессмысленностью.
После подобного изображения защитников Кремля, можно ли верить
господину Власенко, когда он по обычаю своих предшественников всячески
старается дискредитировать Ростопчина.
IV
"Если вы Москву оставите, она запылает за вами, - сказал Ростопчин
Ермолову незадолго до оставления Москвы русскими войсками".
И Ростопчин сдержал свое слово. Поняв, что Кутузов решил оставить
Москву без боя, Ростопчин приказал населению Москвы покинуть ее.
Наполеон во время завоевательных походов, как известно, снабжал свою
армию всегда за счет продовольствия, отбираемого у местного населения.
Поэтому, уничтожение продовольствия и всего, что было нужно для Наполеона
было важным стратегическим приемом борьбы против Наполеона. Если нельзя
было уничтожить Наполеона до вступления в Москву, - то Москву необходимо
было сдать ему в таком состоянии, чтобы он не смог в ней найти ни
необходимого ему продовольствия, ни жилищ, ни населения, среди которых он
мог бы найти "бояр" для создания угодливого ему "русского правительства".
Должна быть сдана не Москва, а развалины Москвы. Это понимали
многие. Должен бы, казалось, понимать это и Кутузов, но благодаря его
странному поведению, Москва чуть не досталась Наполеону целой и невредимой.
Принудив жителей Москвы покинуть ее, Ростопчин устранил опасность
превращения ее в очаг измены и предательства. Оставленная жителями Москва
должна стать могилой для Наполеоновской армии, - к такому решению приходит
Ростопчин. Если бы не решительность Ростопчина, заставившего покинуть
большинство населения Москвы и поджегшего Москву, то Наполеон получил бы в
свое распоряжение нетронутую Москву, с большим количеством запасов.
"Ростопчин, - пишет недоброжелательно относившийся к Ростопчину
Рунич, - действуя страхом, выгнал из Москвы дворянство, купцов и
разночинцев для того, чтобы они не поддавались соблазнам и влиянию
Наполеоновской тактики. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые
он приписывал иностранцам, которых он в то же время осмеивал. Он спас
Россию от ига Наполеона".
"Москва, - писал гр. Ростопчин в письме к Волковой, - действовала на
всю страну, и будь уверена, что при малейшем беспорядке между жителями ее
все бы всполошились. Нам всем известно с какими вероломными намерениями
явился Наполеон. Надо было их уничтожить, восстановить умы против негодяя,
и тем охранить чернь, которая везде легкомысленна."
"Я весьма заботился, - указывает Ростопчин, - чтобы ни одного
сенатора не оставалось в Москве и тем лишить Наполеона средств действовать
в губернии посредством предписаний или воззваний, выходивших от Сената.
Таким образом я вырвал у Наполеона страшное оружие, которое в его руках
могло бы произвести смуты в провинциях, поставив их в такое положение, что
не знали бы кому повиноваться".
Уже после сдачи Смоленска он пишет, что в случае если древняя
русская столица станет добычей Наполеона "народ русский, следуя правилу не
доставаться злодею, обратит город в пепел и Наполеон вместо добычи получит
место, где была столица."
Кутузов сначала сообщил Ростопчину, что он будет защищать Москву, а
потом решил ее сдать без боя. Приняв это решение он не счел нужным
своевременно известить об этом Ростопчина.
"Кутузов уверял Ростопчина, что Москва не будет отдана врагу". (20)
"Граф Ростопчин получил уведомление о намерении Кутузова отдать
Москву без боя за несколько часов до появления французов в виду города".
(21)
"Моя мысль поджечь город до вступления в него злодея, - пишет 11
сентября 1812 года Ростопчин жене, - была полезна, но Кутузов обманул меня!
Было уже поздно".
Через два дня в письме к Императору Александру I, Ростопчин снова
обвиняет Кутузова в том, что он не предупредил его своевременно о сроке
оставления Москвы.
"Скажи мне два дня раньше, что он (Кутузов) оставит я бы выпроводил
жителей и сжег ее".
V
Г-н Власенко, как и большинство писавших до и после него, старается
доказать, что Москва подожжена была не по приказанию Ростопчина, а что она
сгорела сама в результате неосторожности французских солдат. Доказывается
это вопреки свидетельству французов, что когда они входили в Москву, Москва
уже горела.
Когда Кутузов отступил из Москвы, замыслы Наполеона, русских масонов
и якобинцев казалось были на грани осуществления.
Вот Наполеон входит в Москву, к нему являются русские масоны и
якобинцы и он создает из них покорное "побежденное русское правительство",
но благодаря героическим мерам, предпринятым графом Ростопчиным,
разгадавшим политический замысел Наполеона и русских масонов, Наполеону не
удалось выполнить свой план.
Оставление Москвы жителями произвело сильное впечатление на
вступившую в нее армию Наполеона.
Французы были не только изумлены, но и почувствовали страх перед
решительностью своего противника.
"Наполеон призвал Дарю, - пишет граф де Сегюр, - и воскликнул:
"Москва пуста! Какое невероятное событие. Надо туда проникнуть.
Идите и приведите мне бояр"! Он думал, что эти люди, охваченные гордостью
или парализованные ужасом, неподвижно сидят у своих очагов, и он, который
повсюду встречал покорность со стороны побежденных, хотел возбудить их
доверие тем, что сам явился выслушать их мольбы. Да и как можно было
подумать. что столько пышных дворцов, столько великолепных храмов, столько
богатых складов было покинуто их владельцами, подобно тому, как были
брошены те бедные хижины, мимо которых проходила французская армия.
Между тем Дарю вернулся ни с чем. Ни один москвич не показывался; ни
одной струйки дыма не поднималось из труб домов; ни малейшего шума не
доносилось из этого обширного и многолюдного города. Казалось, будто триста
тысяч жителей точно по волшебству были поражены немой неподвижностью; это
было молчание пустыни. Но Наполеон был так настойчив, что заупрямился и все
еще продолжал дожидаться".
Но вместо депутации из якобински настроенных "бояр", на измену
которых рассчитывал Наполеон, какой-то офицер пригнал к Наполеону несколько
оставшихся случайно в Москве жителей.
"Тут только он, - пишет Сегюр, - окончательно убедился и все его
надежды на этот счет рушились. Он пожал плечами и с тем презрением, с
которым он встречал все, что противоречило его желанию, он воскликнул:
"А! Русские еще не знают, какие последствия повлечет взятие их
столицы". Но еще меньше знал какие роковые последствия принесет оставление
Москвы и поджег ее, для его планов завоевания России, сам Наполеон.
"С зарею 3-го сентября, - пишет другой француз Ложье, - мы покинули
Хорошево и в парадной форме двинулись к Москве.
...В то же время мы не замечаем ни одного дыма над домами, - это
плохой знак. Дорога наша идет прямо в город: мы нигде не видим ни одного
русского и ни одного французского солдата. Страх наш возрастает с каждым
шагом, он доходит до высшей точки, когда мы видим вдали над центром города
густой клуб дыма... Вице-Король во главе Королевской армии въезжает в
Москву по прекрасной дороге, ведущей от предместья Петровско-Разумовское.
Этот квартал один из наиболее богатых в городе назначен для квартирования
Итальянской армии. Дома, хотя большей частью и деревянным, поражают нас
своей величиной и необычайной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы
пусты, везде молчание! - Молчание, нагоняющее страх.
Молча, в порядке, проходим мы по длинным, пустынным улицам: глухим
эхо отдается барабанный бой от стен пустых домов. Мы тщетно стараемся
казаться спокойными, тогда как на душе у нас неспокойно: нам кажется, что
должно случиться что-то необыкновенное...
...Мы выходим на красивую и широкую площадь и выстраиваемся в боевом
порядке в ожидании новых приказов. Они скоро приходят и мы одновременно
узнаем о вступлении Императора в Москву и о пожарах начавшихся со всех
сторон".
VI
Во всех учебниках русской истории и во всех историях Отечественной
войны 1812 года Императору Александру I ставится в вину, что он не хотел
назначить Кутузова главнокомандующим и назначил его только уступая желаниям
общества. Назначая Кутузова главнокомандующим Александр I сказал:
"Публика желала назначения его, я назначил его: что касается меня
лично, то я умываю руки".
В письме к своей сестре Екатерине, Александр I писал, что он никогда
бы не назначил Кутузова главнокомандующим, если бы это не желало общество.
Нежелание Императора Александра I назначить Кутузова
главнокомандующим объясняется обычно "прогрессивными" историками, как
результат недальновидности Александра I, не умевшего де разглядеть крупный
полководческий талант Кутузова. О действительных же причинах нежелания
Александра I видеть Кутузова во главе русской армии обычно умалчивается. А
какие-то причины были и причины весьма серьезные.
Александр I не имел ни какого основания доверять масонам принимавшим
участие в убийстве его отца, в том числе и Кутузову.
В. Ф. Иванов в своей книге "От Петра до наших дней" (Масонство и
русская интеллигенция) утверждает, что М. И. Голенищев-Кутузов "как
злостный масон, играл видную роль в убийстве Павла, знал об этом убийстве и
помогал убийцам, как лично сам, так и его жена и дочь, которая была
фрейлиной при дворе императора Павла и благодаря постоянной и ежедневной
близости оказывали большие услуги заговорщикам".
В своем исследовании Михайловский-Данилевский несколько раз обвиняет
Александра I в недоброжелательном отношении к Кутузову и подчеркивает, что
Александр вообще не любил вспоминать об Отечественной войне.
"Когда соорудив памятник Кутузову в Бунцлау, месте его смерти,
Прусский король просил Александра I, чтобы Александр I посетил Бунцлау,
когда он будет возвращаться в Россию. Александр I в Бунцлау не заехал".
Возможно, что Александр I подозревал Кутузова в измене, но по
политическим соображениям принужден был молчать о ней и еще награждать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201