Я соглашаюсь, что наше нынешнее духовенство отстало. Но хотите
знать причину? Оно носит бороду, вот и все, оно не принадлежит к хорошему
обществу".
Пушкин указывает Чаадаеву, что своим культурным превосходством
западное духовенство, как и вся Европа обязана России; духовное развитие
Европы куплено ценой порабощения монголами России. "Этим, - пишет Пушкин, -
была спасена христианская культура. Для этой цели мы должны были вести
совершенно обособленное существование, которое... сделало нас чуждыми
остальному христианскому миру... Наше мученичество дало католической Европе
возможность беспрепятственного энергичного развития".
В противовес Чаадаеву, Белинскому, Герцену, Бакунину, Пушкин дает
очень высокую оценку православному духовенству эпохи существования
патриаршества. Петр I и затем Екатерина II - вот кто по мнению Пушкина
виновны в том, что православное духовенство оказалось ниже предъявляемых
ему православием задач. "Бедность и невежество этих людей, - пишет Пушкин,
- необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность
заниматься важною сею должностью. От сего происходит в народе нашем
презрение к попам и равнодушие к отечественной религии".
Спор Пушкина с Чаадаевым имеет колоссальное значение в истории
развития русского национального мировоззрения после совершенной Петром
революции: это спор гениального русского человека, который первый духовно
преодолел тлетворные идеи вольтерьянства и масонства - с русским,
оказавшимся в один из периодов своего умственного развития целиком во
власти европейских идей и судивший Россию с точки зрения европейца.
Письмо Пушкина Чаадаеву, написанное незадолго до смерти, является
выражением взглядов духовно созревшего Пушкина на прошлое, настоящее и
будущее России. В монографии о Чаадаеве М. Гершензон заявляет. что если бы
до нас не дошло ни одно из поэтических и прозаических произведений Пушкина,
а один только его ответ Чаадаеву, в котором он изложил свои исторические
взгляды на Россию и Европу, то и этого было бы достаточно, чтобы признать
его гениальным человеком Николаевской эпохи.
VIII
Историки и литературоведы - члены Ордена всегда умалчивают о том
важном обстоятельстве, что в то время, когда Пушкин писал в 1836 г. свои
возражения на "Философическое письмо", Чаадаев в это время думал уже так
же, как и Пушкин.
Он, например, писал гр. Строганову: "Я далек от того, чтобы
отрекаться от своих мыслей, изложенных в означенном сочинении", "но верно
также и то, что в нем много таких вещей, которых я бы не сказал теперь". И
это не было официальное отпирательство, потому что А. И, Тургеневу Чаадаев
пишет, что мысли высказанные в опубликованном по инициативе Надеждина
"Философическом письме" есть "убеждение, уже покрытое ржавчиной и только
того и ждало, чтобы оставить место другому, более современному, более
туземному" (то есть более национальному по своему характеру убеждению. - Б.
Б.). Еще более ясно, что Чаадаев в 1836 году пришел уже к совершенно
другим. противоположным взглядам из его следующего письма к брату: "Тут
естественно приходит на мысль то обстоятельство, что это мнение выраженное
автором за шесть лет тому назад, может быть, ему вовсе теперь не
принадлежит, и что нынешний его образ мыслей, может быть, совершенно
противоречит его мнениям". И это было действительно так. Еще до напечатания
писем в "Телескопе", в 1833 году Чаадаев подал Имп. Николаю I записку о
том, что образование в России должно быть организовано иначе, чем в Европе,
мотивируя это тем, "что Россия развивалась совсем по иному и что она должна
выполнить в мире особое назначение. Я считаю, что нам следует себя отделить
как мнениями науки, так и мнениями политики (то есть иметь свою русскую
политическую идею. - Б. Б.), и русская нация, великая и сильная, должна, я
считаю, во всех вещах не получать воздействия прочих народов, но оказать на
них свое собственное воздействие".
Основатели Ордена Р. И. совершенно неверно поняли смысл первого
"Философического письма" Чаадаева. Ухватившись с восторгом за суровые
упреки, которые делал в нем Чаадаев русскому народу, они не обратили
внимания на то - а из какой идеи исходит "Чаадаев, критикуя русскую
историю. Как справедливо замечает В. В. Зеньковский в "Истории русской
философии" (т. I стр. 175) все упреки сделанные Чаадаевым по адресу России
"...звучат укором именно потому, что они предполагают, что "мы - т.е.
русский народ МОГЛИ БЫ идти другим путем, НО НЕ ЗАХОТЕЛИ". Ведь Чаадаев
указывал: "мы принадлежим к числу тех наций, которые существуют лишь для
того, чтобы дать миру какой-нибудь ВАЖНЫЙ урок".
Основатели Ордена Р. И. постарались растолковать, что важный урок,
который дает миру Россия заключается, де, только в том, что "мы пробел в
нравственном миропорядке", что единственное спасение России заключается в
том, что она завершит до конца начатую Петром I европеизацию.
Сам же Чаадаев, уже до напечатания первого "Философического письма",
вкладывал совершенно иное понятие в значение "важного урока", который
Россия должна дать миру. Русская отсталость, при несомненной большой
одаренности народа, по его мнению, таит в себе какой-то высший смысл. В
1835 году он пишет Тургеневу: "Вы знаете, что я держусь взгляда, что Россия
призвана к необъятному умственному делу: ее задача - дать в СВОЕ ВРЕМЯ
разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе. Поставленная вне
стремительного движения, которое там (в Европе) уносит умы..., она получила
в удел задачу дать в свое время разгадку человеческой загадки." (Сочинения
Т. I. стр. 181). В том же 1835 году, он пишет Тургеневу: "Россия, если
только она УРАЗУМЕЕТ СВОЕ ПРИЗВАНИЕ, должна взять на себя инициативу
проведения всех великодушных мыслей, ибо она не имеет привязанностей,
страстей, идей и интересов Европы". "Провидение создало нас слишком
великими и поручило нам ИНТЕРЕСЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА".
Таковы были настоящие убеждения ЧААДАЕВА за год до опубликования
Надеждиным в "Телескопе" первого "Философического письма".
IX
Чаадаев писал известному немецкому философу Шеллингу: "Мы, русские,
искони были люди смирные и умы смиренные. Так воспитала нас наша Церковь.
Горе нам, если мы изменим ее мудрому учению; ей мы обязаны своими лучшими
свойствами народными, своим величием, своим значением в мире. Пути наши не
те, которыми идут другие народы". Когда министр Народного Просвещения граф
Уваров провозгласил, что основой русского политического миросозерцания
является триединая формула: "Православие, Самодержавие и Народность",
Чаадаев разделил его взгляд.
Как и Пушкин, Чаадаев обвинял русское общество в равнодушном
отношении к существующему в России злу, в нежелании помогать правительству,
стремящемуся улучшить жизнь в России. "Мы взваливаем на правительство все
неправды, - писал он А. И. Тургеневу. - Правительство делает свое дело:
сделаем свое дело, исправимся. Странное заблуждение считать безграничную
свободу необходимым условием развития умов. Посмотрите на восток. Не
классическая ли это страна деспотизма. А между тем оттуда пришло все
просвещение мира". "Возьмите любую эпоху и историю западных народов,
сравните с тем, что представляем мы в 1835 году по Р. X. и вы увидите, что
у нас другое начало цивилизации, чем у этих народов..."
"Мы призваны... обучить Европу бесконечному множеству вещей, которых
ей не понять без этого. Не смейтесь: вы знаете, что это мое глубокое
убеждение. Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как
мы сейчас уже являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее
могущество, основанное на разуме, превысит наше теперешнее могущество,
опирающееся на материальную силу. Таков будет логический результат долгого
одиночества: все великое проходило по пустыни... Наша вселенская миссия
началась".
В "Апологии сумасшедшего", написанной в 1837 году П. Чаадаев дает
такую оценку своего первого "Философического письма": "...Во всяком случае,
мне давно хотелось сказать, и я счастлив, что имею теперь случай сделать
это признание: да, было преувеличение в этом обвинительном акте,
предъявленном великому народу, вся вина которого в конечном итоге сводилась
к тому, что он был заброшен на крайнюю грань всех цивилизаций мира... было
преувеличением не воздать должно этой Церкви столь смиренной, иногда столь
героической... которой принадлежит честь каждого мужественного поступка,
каждого прекрасного самоотвержения наших отцов, каждой прекрасной страницы
нашей истории..."
"...Я думаю, - пишет он в "Апологии сумасшедшего", - что мы пришли
позже других, чтобы сделать лучше их". "...мы призваны решить большую часть
проблем социального строя, завершить большую часть идей, возникших в старом
обществе, ответить на самые важные вопросы, занимающие человечество".
А в письме к неизвестному, написанному 16 ноября 1846 года Чаадаев
так объясняет причину своих неверных выводов о России:
"...Дело в том, что я, как и многие мои предшественники, думал, что
Россия, стоя лицом к лицу с громадной цивилизацией, не могла иметь другого
дела, как стараться усвоить себе эту цивилизацию, всеми возможными
способами... Быть может, это ошибка, но, согласитесь, очень естественная.
Как бы то ни было, новые работы, новые изыскания, познакомили нас со
множеством вещей, оставшихся до сих пор не известными и теперь совершенно
ясно, что мы слишком мало походим на остальной мир...
Поэтому, если мы действительно сбились с своего естественного пути,
нам прежде всего предстоит найти его..."
"...Россия развивалась иначе, чем Европа". "По моему мнению России
суждена великая духовная будущность: она должна разрешить некогда все
вопросы, о которых спорит Европа" (Письмо к Тургеневу).
"Мысли, к которым приходил, после составления им "Философического
письма", Чаадаев, - пишет В. В. Зеньковский в книге "Русские мыслители и
Европа", - были еще более напитаны верой в Россию, сознанием ее
своеобразия, провиденциальности ее путей". Вот эти-то более поздние мысли
Чаадаева, сознавшего ошибочность своего "Философического письма" члены
Ордена обычно всегда утаивают.
Ссылаясь всегда только на содержание первого "Философического
письма", члены Ордена Р. И. всегда умалчивали о содержании последующих
писем. Только после захвата власти большевиками уже в 1935 году, в сборнике
"Литературное Наследство", впервые были опубликованы все остальные
"Философические письма". Эти, скрываемые раньше письма позволяют
разоблачить политические фальшивки о Чаадаеве, как о западнике, католике и
революционере.
Чаадаев, превращенный идеологами Ордена Р. И. в отрицателя России,
западника, революционера и католика, в действительности не был ни первым,
ни вторым, ни третьим, ни четвертым. Чаадаев, как он правильно расценивал
сам себя, был "просто христианский философ" предшествуя в этом отношении
Гоголю, Хомякову, Достоевскому. Как христианский философ, он один из первых
заговорил о необходимости большей христианизации жизни, то есть
восстанавливал по существу древнюю русскую идею о Святой Руси, как образце
истинного, настоящего христианского государства. Другими словами, с помощью
других терминов, но Чаадаев тоже зовет стремиться к созиданию Третьего
Рима. Он пишет: "есть только один способ быть христианином, это - быть им
вполне", "в христианском мире все должно способствовать - и действительно
способствует - установлению совершенного строя на земле - царства Божия"
(Т. I.. стр. 86). Как религиозный мыслитель, признающий необходимость
возможно полной христианизации жизни Чаадаев является предшественником
Гоголя, который восстанавливает древнюю русскую идею о необходимости
целостной православной культуры.
Прочитав нагороженные Герценом в "Былое и Думы" измышления о его
"революционности" и т.д. Чаадаев написал с возмущением своему знакомому
Орлову: "наглый беглец, гнусным образом искажая истину, приписывает нам
собственные свои чувства и кидает на имя наше собственный свой позор".
Чаадаев писал Орлову, который был его старым знакомым по высшему обществу
Петербурга, именно как своему старому знакомому, с которым хотел поделиться
подлыми инсинуациями Герцена, целью которых было вызвать снова подозрение к
Чаадаеву и оттолкнуть Чаадаева от правительства.
Но Орлов был в это время шефом жандармов и члены Ордена Р. И. и
масоны пользуются этим обстоятельством и обвиняют Чаадаева, бывшего кумира
Герцена и всех основоположников Ордена Р. И., которого они ранее изображали
рыцарем благородства, в подлом пресмыкательстве перед Орловым, как шефом
жандармов.
М. О. Гершензон в изданной в 1908 году книге "Чаадаев" изображает
дело так, будто бы Чаадаева заставили покаяться и он пресмыкался перед
Орловым, как главой III Отделения. "Более циничного издевательства
торжествующей физической силы над мыслью, - клевещет Гершензон, - над
словом, над человеческим достоинством не видела ДАЖЕ РОССИЯ".
Подобная интерпретация нескольких фраз из письма Чаадаева, к одному
из своих многочисленных светских знакомых, представляет характернейший
пример, как члены Ордена Р. И. переворачивали наизнанку все - поступки,
устные, или письменные оценки, того или иного человека, или факты, в
желательном им направлении. Подобным же образом, как в указанном случае,
они поступали и всегда в десятках тысяч других случаев, всему придавая
нужный им смысл своими лживыми комментариями.
X
Многолетние преследования Пушкина в 1837 году кончаются его
убийством. Убийца уже давно был подыскан: это был гомосексуалист и светский
вертопрах француз Дантес. Будущий убийца Пушкина появился в Петербурге
осенью 1833 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201