27
сентября 1797 года Александр писал Лагарпу: "Но когда же придет и мой
черед, тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно
образовать народное представительство, которое, должным образом
руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть
совершенно прекратилась бы, и я, если бы Провидение благословило нашу
работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и
довольный..."
То есть, политическим идеалом Александра когда он был Великим Князем
- было уничтожение монархии в России и создание республики. В этом
направлении он и начал работать, когда вступил на престол.
Можно ли ожидать политической пользы для республики от президента,
чувствующего склонность к монархической идеологии? Можно ли надеяться, что
принесет хорошие политические плоды деятельность монарха, чувствующего
пристрастие к республиканскому устройству? Но именно таким монархом и был
Александр I, воспитанный швейцарцем Лагарпом в
республиканско-демократическом духе. Александр I, колебался в своих
политических симпатиях между либерализмом, республиканским строем и
стремлением укрепить независимость царской власти, освободив ее от опеки
дворянства и масонства.
Из всех русских царей русская интеллигенция с симпатией относилась
только к трем: к Петру I - разгромившему самобытные духовные и политические
традиции русского народа и насильственно насаждавшему чуждые его духу
европейские традиции, к Екатерине II - посеявшей на русской почве ядовитые
семена французского атеизма и рационализма, и к Александру I - царю не раз
высказывавшему явные симпатии республиканскому строю.
Царь-республиканец, частью добровольно, частью против своей воли,
снял отравленный урожай с ядовитых европейских идей легкомысленно посеянных
"Императрицей-философом" - Екатериной II. Вот почему русские историки и
идеологи из лагеря русской интеллигенции относятся к Александру I
несравненно снисходительнее, чем ко всем остальным русским царям. Вот что
можно прочесть, например, в книге еврея М. Цейтлина "Декабристы":
"Царь - влюбленный в свободу, воспитанный республиканцем Лагарпом,
Царь-республиканец, это было редкое, единственное в истории зрелище. Юная
дружба его и его прелестной почти девочки жены с такими же молодыми,
чувствительными, благородными, полными энтузиазма и стремления к добру -
как это было очаровательно. Они не только мечтали, но и пытались воплотить
в жизнь свои мечты, эти очень молодые люди, и тогда то и хлынула на Россию
волна конституционных проектов. Александр был первым в России учеником
французских просветителей, старшим братом тех людей, которые так страстно
его ненавидели и так долго с ним боролись. В сущности он был первым
декабристом. Даже впоследствии, когда он заблудился в дремучем лесу
мистических исканий, Александр остался им братом по духу."
Александр I долгое время питал склонность к республиканской форме
правления.
Так, готовясь войти в третью коалицию против Наполеона, Александр
выражал в своих письмах разочарование, что Наполеон ликвидировал республику
и стремится восстановить во Франции монархию.
Однажды, "...когда Император Александр I, воспитанный в
республиканских идеях, - пишет Лев Тихомиров (Монархическая
Государственность, Ч. III, стр. 122), - и считавший республику выше
монархии, думал об ограничении своей самодержавной власти - он услышал
красноречивый протест Карамзина.
"Если бы Александр, - писал Карамзин, - вдохновленный великодушной
ненавистью к злоупотреблениям самодержавия, взял перо для подписания себе
иных законов, кроме Божиих и совести - то истинный гражданин Российской
державы дерзнул бы остановить Его руку и сказать: Государь, ты преступаешь
границы своей власти. Наученная долговременными бедствиями, Россия, пред
святым алтарем, вручила Самодержавие Твоему предку и требовала, да
управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основной твоей власти:
иной не имеешь. Можешь все, но не можешь законно ограничить ее."
III. РАЗВИТИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ В НАЧАЛЕ
ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I
Начавшаяся еще в прежнее царствование реакция против увлечения
Западом и подражания ему, в царствование Александра I принимает более
широкие размеры. Положение "Русской Европии" перестает устраивать все
большее количество образованных людей Александровской эпохи, сумевших
преодолеть духовную заразу вольтерьянства и масонства. Возникает понимание,
что насильственный перерыв этих традиций Петром I и духовное подражание
Европе, счастья России не принесло и принести не может. Лозунг Державина:
Французить нам престать пора,
На Русь пора,
с каждым годом находил все больше и больше поклонников. Но их было,
конечно, все же значительно меньше, чем почитателей Европы и всего
европейского.
Что на "Русь пора" начали сознавать кроме Державина и Карамзина и
другие выдающиеся русские люди эпохи Александра I: Жуковский, граф
Ростопчин, любомудры и в конце Александровской эпохи - Пушкин, Грибоедов и
др.
В 1802 году Карамзин написал "Рассуждение о любви к отечеству и
народной гордости". Карамзин призывал русское общество покончить с рабским
подражанием ко всему иноземному, призывает вернуться к национальному
самосознанию и национальной самобытности.
"Хорошо и должно учиться, - пишет Карамзин, - но горе человеку и
народу, который будет всегдашним учеником. Мы никогда не будем умны чужим
умом и славны чужой славою."
Карамзин призывает бороться с разлагающим влиянием европейских идей,
начать борьбу с "теми развратными нравами, которым новейшие философы
обучили род человеческий и которых пагубные плоды, после толикого пролития
крови, поныне еще во Франции гнездятся".
На борьбу с подражанием Западу выступает Крылов (в баснях и комедиях
"Урок дочкам" и "Модная лавка").
Против "Русской Европии" выступает убежденный враг масонов, русских
вольтерьянцев и якобинцев граф Ростопчин, в свое время убедивший Павла I в
опасности тайных политических замыслов масонства и разрушивший надежды
русских масонов, что Павел I станет масонским царем.
В 1807 году граф Ростопчин написал "Мысли вслух на Красном Крыльце
Ефремовского помещика Силы Андреевича Богатырева", в которых выступил резко
против продолжавшейся галломании.
Представитель национального направления Ф. Глинка создает в 1808
году "Русский Вестник" и "Сын Отечества". Журнал ведет резкую
идеологическую борьбу против увлечения всем иностранным. В "Русском
Вестнике" продолжается резкая критика французской просветительной
философии, начатая Карамзиным в 1795 году в "Переписке Мелиадора к
Филарету", в которой он писал:
"Кто больше нашего славил преимущества 18-го века, свет философии,
смягчение нравов, всеместное распространение духа общественности, теснейшую
и дружелюбнейшую связь народов?.. Где теперь эта утешительная система? Она
разрушилась в самом основании. Кто мог думать, предвидеть? Где люди,
которых мы любили? Где плод наук и мудрости? Век просвещения, я не узнаю
тебя: в крови и пламени, среди убийств и разрушений я не узнаю тебя..."
Русский Вестник" настойчиво призывает русское образованное общество
отказаться от дальнейшего строительства "Русской Европии" и вернуться на
путь предков.
Французская революция послужила толчком к переоценке взглядов на
русское прошлое и в частности на благодетельность реформ Петра I.
В 1803 году Карамзин по его выражению "постригается в историки" и
начинает писать грандиозную "Историю Государства Российского".
В 1811 году Карамзин написал записку "О древней и новой России". Эта
записка, возникнувшая в результате углубленного изучения духовных и
политических традиций допетровской Руси, представляет из себя уже систему
русской национальной политической философии. Восхвалявший раньше Петра I в
своих "Письмах русского путешественника", духовно созревший Карамзин теперь
резко осуждает совершенную Петром революцию и ее гибельные исторические
последствия. Он говорит о Петре как о "беззаконном" исказителе народного
духа, "захотевшем сделать Россию Голландией".
"Вольные общества немецкой слободы, - пишет Карамзин, - приятные для
необузданной молодости, довершили Лефортово дело и пылкий монарх с
разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию
Голландией".
Ивана III, создателя Московской Руси, Карамзин считает выше Петра I,
потому что Иван III действовал в народном духе, а "Петр не хотел вникать в
истину, что дух народный составляет нравственное могущество Государства".
"Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя
иностранное, Государь России унижал россияне их собственном сердце".
"Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы
благоразумия". "Мы, - пишет Карамзин, - стали гражданами мира, но перестали
быть в некотором смысле, гражданами России. Виною Петр". Но Карамзин не
сумел довести оценку революционной деятельности Петра до логического конца.
Совершенно правильно расценивая деятельность Петра, как антинациональную,
он тем не менее считает, что Петр I "гениальный человек и великий
преобразователь".
Но даже при наличии этой нелогичности, записка Карамзина "О древней
и новой России", представляла из себя ценнейший идеологический труд, ясно
доказывающий всю ошибочность избранного Петром I пути.
Идеология консервативно-национальных кругов, вообще была
половинчатой по своему характеру.
Консерваторы хотели быть русскими, но опираясь идеологически на
посеянные Петром идеи, которые за давностью времени приобрели уже характер
русской старины, они фактически перестали быть охранителями русской
старины. Чисто русскими по своему мышлению и духовному складу остались
только низшие слои народа. Мировоззрение так называемых консервативных
кругов Александровского общества не было действительно консервативным.
Настоящего консервативного лагеря, сознательно, "честно и грозно"
охранявшего национальные традиции после Петровской революции, никогда не
существовало. Были только отдельные выдающиеся консерваторы, но
национально-консервативного лагеря не существовало. Это одна из главных
причин гибели русской монархии. Русские консерваторы и в эпоху Александра I
и при Николае I, и позже, охраняли не столько русские религиозные,
политические и социальные традиции, зачеркнутые Петром, сколько охраняли
традиции, заложенные Петром. Это не парадокс, это трагический исторический
факт. Считая себя сторонниками русской старины, они фактически охраняли ту
причудливую смесь "нижегородского с французским", которая выросла в
результате Петровской революции. То, что охраняется - не традиционные
основы русской исторической жизни, а охранение идейного наследия известного
этапа разрушения этих основ.
"В консервативный догмат возводится выдохшийся мумифицированный
остов Петровской революции. В этом вечная слабость русского консерватизма -
его беспочвенность". (Г. Федотов. "И есть и будет". Размышления о России и
революции). Это совершенно верный вывод. Русские консерваторы, по крайней
мере большинство их, всегда были рьяными защитниками политических,
религиозных и социальных идей, возникших в результате Петровской революции.
"Шишков и его последователи горячо восставали против нововведений
тогдашнего времени, а все введенное прежде, от реформы Петра I до появления
Карамзина, признавали русским и самих себя считали русскими людьми,
нисколько не чувствуя и не понимая, это они сами были иностранцы, чуждые
народу, ничего непонимающие в его русской жизни. Даже не было мысли
оглянуться на самих себя. Век Екатерины, перед которым они благоговели,
считался у них не только русским, но даже русскою стариною. Они вопили
против иностранного направления - и не подозревали, что охвачены им с ног
до головы, что они не умеют даже думать по-русски". (С. Т. Аксаков.
Воспоминания об Александре Семеновиче Шишкове.) В силу столь парадоксальной
двусмысленной политической позиции, русские консерваторы, вернее считающие
себя таковыми, очень часто принимают за политических врагов выдающихся
представителей подлинного русского консерватизма, а русские "прогрессисты",
не брезгающие ничем для усиления своих политических позиций, зачисляют их в
свой лагерь.
Такая история произошла, например, с Чацким. "Горе от ума" было
написано Грибоедовым накануне восстания декабристов. Это был момент, когда
складывался мудрый подлинный консерватизм Пушкина, когда зрели идеи
будущего славянофильства. Это была эпоха, когда назревал благоприятный
момент для поворота на исторический путь.
Знаменитый прусский реформатор Штейн, после занятия Пруссии
Наполеоном, приехавший по приглашению Императора Александра I в Россию,
считал, например, что:
"Россия могла бы сохранить свои первоначальные нравы, образ жизни,
одежду и т. д., а не подкапывать и не портить своей самобытности, изменяя
все это. Ей не нужно было ни французской одежды, ни французской кухни, ни
иностранного общественного типа она могла из своего собственного исключить
все грубое, не отказываясь от всех его особенностей... Быть может, еще не
поздно умерить вторжение иностранных обычаев и придать (русскому
формированию) направление, более целесообразное... Можно было бы ввести
снова столь целесообразную и удобную национальную одежду - кафтан..."
Необходимость сохранения самобытности понимали не только иностранцы,
понимали и наиболее проницательные русские. Но сколько ушатов насмешек и
издевательств было вылито по адресу людей, старавшихся толкать общество на
путь самобытной русской культуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201