Пестель был способен на предательство. Пушкин, вспоминая о встрече с
Пестелем, писал, что Пестель предал Этерию (тайную организацию,
руководившую восстанием греков). Передавая этот факт в своей книге
"Декабристы", Цейтлин пишет: "Пестель никогда не стеснялся в средствах к
достижению цели". Так вздумав однажды убрать из своего полка какого-то
неугодного ему офицера, он не постеснялся донести Киселеву, что этот офицер
"карбонарий".
"Макиавелли!" - назвал его в своем ответном письме Киселев".
"Безумие Пестеля, - как правильно замечает Цейтлин, - не
индивидуально, а оно "сродно" безумию целого века. Одержимость его - это
рационалистическая мистика, владевшая умами революционной Франции".
"Он опоздал на тридцать лет для Франции и слишком рано родился в
России (когда палками, как Вятский полк, думал загнать ее в царство своей
"Правды"). Цейтлин совершенно правильно замечает, что пример Пестеля
доказывает, что "большой ум может уживаться с логическим безумием".
Пастор Рейнбот, говоривший с Пестелем перед казнью, писал:
"Ужасный человек. Мне казалось, что я говорю с самим диаволом".
III
Вот характеристика содержания "Русской Правды" написанной Пестелем,
изложенная в брошюре "Первые борцы за русскую революцию", изданной в 1917
году в Нью-Йорке "Первым русским издательством в Америке". "Первое русское
издательство" - издательство революционное, сочувственно настроенное к
Февральской революции и поэтому нет возможности подозревать автора книги в
пристрастном отношении к декабристам. Указанная брошюра кончаются
следующими словами: "Декабристы были светлою страницею нашего прошлого" и
дальше: "темницы рухнули в наши дни, но вышли из них не декабристы, а их
внуки и правнуки".
Таким образом автор, как это обычно делается, устанавливает прямую
преемственность между декабристским восстанием и февралем. Когда
меньшевики, эсеры и солидаристы утверждают, что революция 1917 года могла
закончиться только Февралем, а Октябрь это дьявольское наваждение, они или
хотят заблуждаться, являясь жертвой партийных догм, или сознательно
искажают ход революционных событий 1917 года.
Что же пишет автор брошюры "Первые борцы русской революции" о
"Русской Правды" Пестеля?
* * *
"...Он, как сказали бы теперь, обращал большое внимание на
социальный вопрос, то есть на вопрос о не справедливом неравномерном
распределении богатства. По своим взглядам в этом вопросе Пестель был
близок к социалистам, то есть к тем, которые стараются, чтобы не было
несправедливой разницы между богатыми и бедными".
* * *
"...Он хотел, чтобы все думали так, как он сам, и готов был
принудить и других признавать его взгляды правильными."
* * *
"...Пестель хотел, чтобы все были равны, но он не считал возможным
предоставить всем думать и поступать так, как каждый считает лучше: он был
за равенство, но не за свободу и считал нужным, чтобы и при таком
демократическом устройстве в государстве была единая сильная власть."
* * *
"...Лет за сорок до Пестеля, во Франции, когда там было свергнуто
самодержавие и установлена республика, также существовала партия, которая
хотела добиться демократического устройства средствами принуждения и
крайней строгости. Эта партия называлась якобинцы. Вот таким якобинцем в
своих взглядах был и Пестель."
* * *
"...Когда весь народ, или те, кто произвел переворот, сами по своей
воле и своему решению предоставляют правительству неограниченную власть, то
это называется диктатурою. Вот такую то военную диктатуру Постель и хотел
учредить на первое время".
* * *
"...Неограниченное в своей власти временное правительство должно
было мерами беспощадной строгости подавлять все контрреволюционные попытки,
то есть попытки восстановить старый строй, существовавший до переворота, до
революции, а также все самовольные волнения и мятежи".
* * *
"...Но составлять частные общества гражданам воспрещалось, "как
открытые, так и тайные, потому что первые бесполезны, а последние вредны".
* * *
"...Пестель готов был хотя бы силою принудить народ принять все
задуманные им преобразования".
IV
Н. Былов в книге "Черное Евангелие" метко замечает, что Пестель в
своей "Русской Правде" дает уже всю гамму, из которой составились мелодии
1917 года. Его рассуждения о беспощадном "Временном правительстве" которое
должно выкорчевать все старые, государственные и церковные учреждения,
должно прикончить род царей, должно воспретить имевшиеся свободы, - если
зачеркнуть под ними его подпись, то можно отнести их к Ленину и Сталину".
Николай Былов нисколько не преувеличивает: "Русская Правда" Пестеля,
"Катехизис революционера" Нечаева, статьи Писарева, Чернышевского,
Добролюбова, статьи Ленина - все это звенья Единой Идеологической Линии, на
дрожжах которых взошел Ленинизм и Сталинизм. Тот кто не видит этой связи,
хотя большевики и открыто признают ее, тот ничего не понимает в природе
русского национального кризиса. Он подобен тем доктринерам, которые
признают благодетельность и народность февраля, не понимая, что это только
интермедия перед Пестелевско-Нечаевско-Ленинским октябрем. Сталин действует
по программе Пестеля. Сталин вслед за Лениным выполняет то, что было
намечено уже Пестелем.
Нечаев в своем "Катехизисе революционера" пишет, что революционер
обязан отрекаться от тупости толпы. Такие явления как: ложь, перехватывание
чужих писем, подслушивание, слежка друг за другом, вымогательство, кража,
грабительство, убийства не должны смущать революционера. Кто этого не
понимает, того нельзя допускать к служению революции".
Декабристское восстание, февральская революция, октябрьская
революция и большевизм - это различные фазы одного и того же
идеологического процесса.
V. ЧЛЕН МАСОНСКОЙ ЛОЖИ "ПЛАМЕНЕЮЩАЯ ЗВЕЗДА", "РОЖДЕННЫЙ ДЛЯ ЗАВАРКИ КАШ, НО
НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ИХ РАСХЛЕБЫВАТЬ"
Рылеев был членом масонской ложи "Пламенеющая звезда". По словам
декабриста Булатова, однокашника Рылеева по корпусу, "он рожден для заварки
каш, но сам всегда оставался в стороне".
То есть К. Рылеев принадлежал к тому сорту людей, которые хотят "и
капитал приобрести и невинность соблюсти".
Кондратий Рылеев рано умел соединять "искренний пафос с
благоразумным предусмотрительным копированием своих писем".
Рылеев ведет подлую игру с Каховским и Якубовичем, утверждает
Цейтлин: "Рылеев, хотел чтобы покушение на царя осталось единоличным актом,
а не делом общества, тогда, в случае неудачи, обществу не грозила бы
гибель, а в случае удачи, оно пожало бы плоды, не неся тяжести морального
осуждения и народного негодования. Для идеалиста-поэта, это был не лишенный
макиавеллизма план".
Между Рылеевым, Каховским и Якубовичем, - по определению Цейтлина,
создалась "кошмарная атмосфера". "Рылеев все время подкармливал денежными
подачками будущего цареубийцу. Каховский временами начал подозревать, что
Рылеев предназначает его на роль наемного убийцы и догадки были близки к
омерзительной истине".
VI. ТИРАНОУБИЙЦА ї 1
"...В укромном уголку за трельяжем беседовала парочка: капитан
Якубович и девица Теляшева, Глафира Никитична, чухломская барышня,
приехавшая в Петербург погостить, поискать женихов, двоюродная сестра
Наташина.
Якубович, "храбрый кавказец", ранен был в голову; рана давно зажила,
но он продолжал носить на лбу черную повязку, щеголяя ею, как орденскою
лентою. Славился сердечными победами и поединками; за один из них сослан на
Кавказ. Лицо бледное, роковое, уже с печатью байронства, хотя никогда не
читал Байрона и едва слышал о нем.
Перелистывал Глашенькин альбом с обычными стишками и рисунками. Два
голубка на могильной насыпи:
Две горлицы укажут
Тебе мой хладный прах.
Амур над букетом порхающий:
Пчела живет цветами,
Амур живет слезами.
И рядом - блеклыми чернилами, старинным почерком: "О, природа! О,
чувствительность!..."
"...- Ну, полно! Расскажите-ка лучше, капитан, как вы на Кавказе
сражались...
Якубович не заставил себя просить: любил порассказать о своих
подвигах. Слушая можно было подумать, что он один завоевал Кавказ.
- Да, поела-таки сабля моя живого мяса, благородный пар крови
курился на ее лезвие! Когда от пули моей падал в прах какой нибудь лихой
наездник, я с восхищением вонзал шашку мою в сердце его и вытирал кровавую
полосу о гриву коня...
- Ах, какой безжалостный! - млела Глашенька.
- Почему же безжалостный? Вот если бы такое беззащитное создание как
вы...
- И неужели не страшно? - перебила она стыдливо потупившись.
- Страх, сударыня есть чувство русским незнакомое. Что будет - то
будет, вот наша вера. Свист пуль стал для нас наконец, менее чем ветра
свист. Шинель моя прострелена в двух местах, ружье - сквозь обе стенки,
пуля изломала шомпол...
- И все такие храбрые?
- Сказать о русском: он храбр, - все равно что сказать: он ходит на
двух ногах.
- Не родился тот на свете.
Кто бы русских победил! -
патриотическим стишком подтвердила красавица.
Одоевский подойдя незаметно к трельяжу, подслушивал и, едва
удерживаясь от смеха, подмигивал Голицыну. Они познакомились и сошлись
очень быстро.
- И этот - член Общества? - спросил Голицын Одоевского, отходя в
сторону.
- Да еще какой! Вся надежда Рылеева. Брут и Марат вместе, наш
главный тираноубийца. А что, хорош?
- Да, знаете, ежели много таких...
- Ну, таких, пожалуй немного, а такого много во всех нас.
Чухломское байронство... И каким только ветром надуло, черт его
знает! За то, что чином обошли, крестика не дали, -
Готов царей низвергнуть с тронов
И Бога в небе сокрушить, -
как говорит Рылеев".
Что можно сказать по поводу этого портрета Якубовича, нарисованного
Д. Мережковским.
Во-первых, что это позер и фразер. Во-вторых это типичный мелкий
честолюбец, из числа которых обычно комплектуются ряды революционных
организаций. Это люди лишенные данных чтобы играть какую-нибудь
значительную роль в существующем обществе. Снедаемые завистью к более
одаренным людям, они готовы на какое угодно преступление, готовы состоять в
какой угодно организации, лишь бы "играть роль".
"От Якубовича на расстоянии несло фальшью, он слишком театрален", -
пишет Цейтлин.
VII. ТИРАНОУБИЙЦА ї 2
"...Там, в углу у печки, стоял молодой человек с невзрачным,
голодным и тощим лицом, обыкновенным, серым, точно пыльным лицом
захолустного армейского поручика, с надменно оттопыренной нижней губой и
жалобными глазами, как у больного ребенка или собаки, потерявшей хозяина.
Поношенный черный штатский фрак, ветхая шейная косынка, грязная холстинная
сорочка, штаны обтрепанные, башмаки стоптанные. Не то театральный
разбойник, не то фортепьянный настройщик. "Пролетар", - словечко это только
что узнали в России.
В начале спора он вошел незаметно, почти ни с кем не здороваясь; с
жадностью набросился на водку и кулебяку, съел три куска, запил пятью
рюмками; отошел от стола и, как стал в углу у печки, скрестив руки
по-наполеоновски, так и простоял, не проронив ни слова, только свысока
поглядывал на спорщиков и ухмыляясь презрительно.
- Кто это? - спросил Голицын Одоевского.
Отставной поручик Петр Григорьевич Каховский. Тоже тираноубийца.
Якубович - номер первый, а этот - второй..."
"- Берегись, Рылеев: твой Каховский хуже Якубовича. Намедни опять в
Царское ездил.., - говорит Бестужев Рылееву.
- Врешь!
- Спроси самого... Государь, нынче, говорят, все один, без караула в
парке гуляет. Вот он его и выслеживает, охотится. Ну, долго ли до греха?
Ведь, ни за что пропадем... Образумил бы его хоть ты, что ли?
- Образумишь, как же! - проговорил Рылеев, пожимая плечами с
досадой. - Намедни влетел ко мне как полоумный, едва поздоровался, да с
первого же слова - бац: "послушай, говорит, Рылеев, я пришел тебе сказать,
что решил убить царя. Объяви Думе, пусть назначит срок..." Лежал я на софе,
вскочил, как ошпаренный: "что ты, что ты, говорю, сумасшедший! Верно хочешь
погубить Общество..." И так, и сяк. Куда тебе! Уперся, ничего не слушает.
Вынь, да положь. Только уж под конец, стал я перед ним на колени,
взмолился: "пожалей, говорю, хоть Наташу да Настеньку!" Ну, тут как будто
задумался, притих, а потом заплакал, обнял меня: "ну, говорит, ладно,
подожду еще немного..." С тем и ушел, да надолго ли?
- Вот навязали себе черта на шею! - проворчал Бестужев. - И кто он
такой? Откуда взялся? Упал как снег наголову. Уж не шпион ли право?..
- Ну, с чего ты взял? какой шпион! Малый пречестный. Старой польской
шляхты дворянин. И образованный: к немцам ездил учиться, в гвардии служил,
французский поход сделал, да за какую-то дерзость переведен в армию и подал
в отставку. Именьице в Смоленской губернии. В картишки продул, в пух
разорился. На греческое восстание собрался, в Петербург приехал, да тут и
застрял. Все до нитки спустил, едва не умер с голода. Я ему кое-что одолжил
и в Общество принял..."
* * *
Так пишет Д. Мережковский. И продолжает:
"...Комната Каховского на самом верху на антресолях, напоминала
чердак. Должно быть где-то внизу была кузница, потому, что оклеенные
голубенькой бумажкой, с пятнами сырости, досчатые стенки содрогались иногда
от оглушительных ударов молота. На столе, между Плутархом и Титом Ливием во
французском переводе XVIII века, - стояла тарелка с обглоданной костью и
недоеденным соленым огурцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201