Ключевский, как и все другие русские историки, принадлежал к лагерю
русской интеллигенции, исторически порожденной революцией Петра и потому не
желал осуждать своего духовного отца. В результате в русской историографии
восторжествовал принцип двух критериев: один критерий применялся при оценке
Московской Руси и другой для Петровского периода. За что осуждали
Московскую Русь, за то хвалили Петербургский период. Короче говоря, вместо
того, чтобы руководиться исторической истиной, историки стали
руководствоваться своими политическими симпатиями и антипатиями. История
была заменена политическими соображениями.
У большевиков тоже "государство пухнет, а народ хиреет". Возникает
естественный вопрос, как же разобраться, когда же бывает хорошо и когда
плохо, "когда государство пухнет, а народ хиреет". И можно ли вообще
государственных деятелей, доводящих государство и народ до такого состояния
называть "Великими" или "гениальными". Ни дореволюционные, ни советские, ни
эмигрантские историки на эти вопросы ответить не могут, потому что они
обычно прибегают к двум, а не к единому нравственному критерию. Одни и те
же действия они расценивают двояко, в зависимости от того, что их сердцу
люб и кто ненавистен.
Но там, где действует чувство или политическое пристрастие, там нет
места исторической истине. Историческую истину о прошлом русского народа
смогут восстановить только историки, которые будут во всех случаях
руководиться только одним и тем же нравственным принципом. Только тогда
русская история освободится от огромного числа исторических и политических
мифов, созданных "русской" историографией, развивавшейся под влиянием
занесенных русским масонством чужеродных европейских политических идей.
Сейчас же, и в России, и в эмиграции, большинство русских людей находится в
плену у исторических и политических мифов. В таком положении находятся не
только левые круги эмиграции, но и правые круги, люди так называемого
национального лагеря, в большинстве своем, как девочка из рассказа
Салтыкова-Щедрина, не знающие, "где правая и где левая сторона".
Поэтому они равно верят мифу о Петре как спасителе России. Вот
почему в правых кругах царит такая потрясающая путаница в мировоззрении и
вот почему у правых очень часто оказываются одни и те же кумиры, что и у
левых.
III
Даже такой убежденный западник, как профессор Г. Федотов, и тот
признает, что:
"Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два
народа, переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между
дворянством (сначала одним дворянством) и народом (всеми остальными
классами общества) - та пропасть, которую пытается завалить своими трупами
интеллигенция XIX века. Отныне рост одной культуры, импортной, совершается
за счет другой - национальной. Школа и книга делаются орудием обезличения,
опустошения народной души. Я здесь не касаюсь социальной опасности раскола:
над крестьянством, по безграмотности своей оставшимся верным христианству и
национальной культуре, стоит класс господ, получивших над ними право жизни
и смерти, презиравших его веру, его быт, одежду и язык и, в свою очередь
презираемых им. Результат приблизительно получился тот же, как если бы
Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию, которое обратив в
рабство туземное население, поставило бы над, ним класс иноземцев-феодалов,
лишь постепенно, с каждым поколением поддающихся обрусению". (81)
В книге Г. Федотова "И есть и будет" ("Размышления о России и
революции") мы встречаем такие признания:
"Россия с Петра перестала быть понятной русскому народу. Он не
представлял себе ни ее границ, ни ее задач, ни ее внешних врагов, которые
были ясны и конкретны для него в Московском Царстве. Выветривание
государственного сознания продолжалось беспрерывно в народных массах
Империи".
"Петровская реформа, как мокрой губкой, стерла родовые воспоминания.
Кажется, что вместе с европейской одеждой русский дворянин впервые родился
на свет. Забыты века, в течение которых этот класс складывался и
воспитывался в старой Москве на деле государевом".
"Со времени европеизации высших слоев русского общества, дворянство
видело в народе дикаря, хотя бы и невинного, как дикарь Руссо; народ
смотрел на господ как на вероотступников и полунемцев. Было бы
преувеличением говорить о взаимной ненависти, но можно говорить о
презрении, рождающемся из непонимания".
"Разумеется, за всеми частными поводами для недоброжелательства
зияла все та же пропасть, разверзшаяся с Петра. Интеллигенция, как
дворянское детище осталась на той стороне, немецкой безбожной, едва ли не
поганой"...
Такие признания делает Г. Федотов, убежденный западник, интеллигент
96 пробы.
Яростный противник самодержавия А. Герцен и тот признался, что
"Крестьяне не приняли преобразований Петра Великого. Они остались верными
хранителями народности". (82)
В статье "Новая фаза русской литературы" А. Герцен, вождь русских
западников, дал следующую оценку результатов совершенной Петром революции:
"Петр I хотел создать сильное государство с пассивным народом. Он презирал
русский народ, в котором любил одну численность и силу, и доводил
денационализацию гораздо дальше, чем делает это современное правительство в
Польше.
Борода считалась за преступление; кафтан - за возмущение; портным
угрожала смерть за шитье русского платья для русских, - это, конечно, nec
plus ultra.
Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель
(интендант), иноземец только то и делали, что повторяли - и это в течении,
по меньшей мере шести поколений - повеление Петра I: перестань быть русским
и ты окажешь великую услугу отечеству". (83)
IV
Петр в наши дни имеет горячих защитников не только в лице
большевиков. Имеет он поклонников и в лице разношерстной интеллигентской
камарильи, обретающейся заграницей (эсеров, либералов, меньшевиков, кадетов
и т.д.). Уважают Петра Великого, конечно, и жалкие эпигоны русского
западничества, поклонники западных дирижизмов и солидаризмов - бывшие
русские националисты-солидаристы.
Большевики давно и серьезно признали Петра своим предшественником и
все время проводят, и надо сказать не без основания, параллели между
жестокой, антинациональной эпохой Петра и такой же жестокой и
антинациональной эпохой Ленина и Сталина. Даже памятник Петру собираются
ставить в Воронеже.
В главе "Самосознание Петербургского периода" Л. Тихомиров, подводя
итоги начатого Петром периода просвещения, говорит, что "сильный рост
Империи, вхождение в ее состав множества разных племен сильно затруднял
работу по выработке национального самосознания.
В период ученического просвещения, когда приходилось вырабатывать
свое самосознание, Россия вливала в себя массу новых, нерусских элементов,
каждый из которых должен был изменять самую природу ее национальности.
Работа самосознания происходила так сказать, в субъекте беспрерывно
меняющемся".
Поставив вопрос не является ли нынешний русский народ психологически
новым народом, Тихомиров на этот вопрос отвечает отрицательно. "Общий тип
современной русской национальности, в психологическом типе, несомненно,
остался тот же, как был в Московской Руси. Сравнение исторически известных
личностей и деятелей, сравнение песен, пословиц и т.д. несомненно убеждает,
что в общем русский народ XX века в высшей степени сходен с народом ХVII
века".
Объясняется это по мнению Л. Тихомирова тем, что "русская
национальность и раньше сложилась, как тип смешанный. Новые примеси, -
особенно столь разнообразные - не мешали, поэтому, сохранению прежнего типа
и, быть может, даже способствовали его более яркому выражению".
"Если тип русского, - пишет Л. Тихомиров, - остался тот же, то его
характеристическая "универсальность" проявилась еще больше и сознательная
разгадка его всеми наблюдателями признавалась очень нелегкою. Русским,
ввиду указанных выше причин, в период его ученического просвещения выпали
очень тяжелые задачи в области самопознания. Усложнило эту работу еще
больше заимствование Петром западных форм государственного строительства.
Рабское усвоение образованными русскими духа и форм западной
культуры, которую они восприняли как "общечеловеческую" привело к
сильнейшей форме космополитизма и презрению ко всему русскому, в том числе
и к национальному государству и национальной власти".
"Несмотря на то, что проблески национального самосознания у русского
народа проявились очень рано, сильное подражание образованных слоев
европейской культуре сильно затруднили выработку национального
политического сознания".
"Развитие монархического принципа, его самосознание, - замечает Л.
Тихомиров в главе "Инстинкт и сознание", - после Петра у нас понизилось и
он держался у нас по-прежнему голосом инстинкта, но разумом не объяснялся".
"Монархический принцип развивался у нас до тех пор, пока народный
нравственно-религиозный идеал, не достигая сознательности, был фактически
жив и крепок в душе народа. Когда же европейское просвещение поставило у
нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания, то ни православие, ни
народность не могли дать ясного ответа на то, что мы такое, и выше мы или
ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою правду, или брать ее у
людей ввиду того, что настоящая правда находится не у нас, а у них?"
"Чувство инстинкта, - пишет он в другом месте, - проявлялось в
России постоянно, достаточно, но сознательности теории царской власти и
взаимоотношения царя с народом - очень мало. Все, что касалось теории
государства и права в Петербургский период ограничивалось простым
списыванием европейских идей. Усвоивши западные политические идеи часть
русского образованного общества начало борьбу против национальной власти".
"Как бы то ни было, в отношении политического творчества, Россия за
этот период сделала меньше всего.
Первые зачатки самоопределения у нас начались очень скоро после
Петровской реформы. Чувствуя в себе какое-то несходство с европейским
миром, стали задавать себе вопрос: что такое Россия? Началось собирание
русского народного творчества, уже при Екатерине II очень заметное, а Кирша
Данилов явился даже при Петре I. Внимание, любопытство к народности было
первым признаком начавшегося самоопределения...
...Россия опознала себя и со стороны искусства - музыки, живописи. В
значительной степени она в этом отношении стала обеспечена от простой
подражательности.
Но в области самосознания умственного - вся эта работа доселе
остается на первых начатках. И вот почему мы не можем доселе развить
самостоятельного политического творчества. Наша сознательность сделала
сравнительно больше успехов в области религиозной. Требование сознательной
веры отразилось в области богословской мысли, сначала самым сильным
подражанием и "сознательность" черпалась в источниках римско-католических и
особенно протестантских. При этом у нас оказалось гораздо более тяготения к
протестантству. Наша богословская мысль развивалась долго в очень опасном
направлении, так что существует мысль, что лишь великая учительная мысль
Филарета Московского спасла у нас православие. Если это и преувеличено, то
все же точное ограничение православия от римского католицизма и
протестантизма у нас совершилось только в средине XIX века в результате
великих трудов главным образом митрополита Филарета и А. С. Хомякова.
Однако же и в этой области мы не достигли полного сознания, способного к
твердой формулировке и ясному плану действия. Ибо православное сознание
наше стало незыблемо лишь в области догмата, но никак не в области
церковной жизни, содержание которой доселе у нас не общепризнанно".
О том, что Петербургский период подходит к концу, ясно понимал уже
Достоевский.
"Петровская реформа, - указывает Достоевский, - продолжавшаяся
вплоть до нашего времени, дошла, наконец, до последних своих пределов.
Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги ,она вся пройдена".
"Вся Россия, - писал он в одном из писем незадолго перед смертью, -
стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездною".
Петр Первый уничтожил массу народа во имя приведения Руси в
культурный вид. Но лишив Россию основ самобытной культуры он превратил ее
высшие социальные слои в вечных подражателей европейской культуре.
Трагический результат общеизвестен: ни Европы из России не получилось, ни
России не стало.
Английский ученый Пальмер, изучавший в 60-х годах XVIII столетия в
Москве религиозную новаторскую деятельность Патриарха Никона, которая
вызвала величайшее несчастье в истории русского народа - религиозный
раскол, предвидел скорую гибель Петербургского периода.
"Что ждет Россию в будущем? Завладеет ли ею немецкий материализм и в
конце концов наступит апостасия от самого имени: христианского, или же
наступит православная реакция".
XXVI. ВОПРОС ОТ КОТОРОГО ЗАВИСИТ - "БЫТЬ ИЛИ
НЕ БЫТЬ РОССИИ"
История сыграла с Петром I, как и со всеми революционерами жестокую
шутку. Из его утопических замыслов почти ничего полезного не получилось.
Как верно определял их Тихомиров:
"Политическая сущность бытия русского народа состоит в том, что он
создал свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего,
выше юридических отношений, начало этическое.
Этим создана русская монархия, как верховенство
национального-нравственного идеала, и она много веков вела народ к развитию
и преуспеянию, ко всемирной роли, к первой роли среди народов земных -
именно на основе такого характера государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201