Не позабудем их имена: Пущин, Якушкин, Борисов, казалось бы склонный
к экспансивности, но сдержанный в своих показаниях Муравьев".
"Пречестные русские малые", которым все равно ехать ли на греческое
восстание или стрелять в главу собственного государства во имя
осуществления сумбурных революционных планов, за редким исключением обычно
очень жидки, когда приходит час расплаты. Таким именно оказался Каховский,
в своих письмах из крепости к Императору Николаю I, свою вину
перекладывавший на общество заговорщиков.
"...Намерения мои были чисты, но в способах я вижу заблуждался. Не
смею Вас просить простить мое заблуждение, я и так растерзан Вашим ко мне
милосердием: я не изменял и обществу, но общество (общество декабристов -
Б. Б.) само своим безумием изменило себе".
И дальше Каховский делает следующее признание:
"Очень понимаю, что крутой переворот к самому добру может произвести
вред". Таков нравственный портрет человека без стержня, тираноубийцы ї 2,
Каховского.
Трубецкой, как вспоминает Николай I, сначала все отрицал, но когда
увидел проект манифеста, написанный его рукой, упал к ногам Царя и молил
его о пощаде.
Николай I был прав, когда сказал арестованному кавалергарду
Виненкову:
- Судьбами народов хотели править. Взводом командовать не умеете.
"Трубецкой, - пишет М. Цейтлин, - не явился на площадь и оставил
войска без вождя, преступление караемое на войне смертью. Этим ли, иди
полной откровенностью на допросах он купил себе помилование, о котором
молил на коленях". (11)
Что касается самого главного вожака декабристов - Пестеля, то он
заранее отрекся от всего того героизма, который приписывается и ему, и всем
заговорщикам, ибо он зачеркнул всю свою прошлую деятельность покаянным
словом в письме генералу Левашеву:
"Все узы и планы, которые меня связывали с Тайным Обществом,
разорваны навсегда. Буду ли я жив или мертв, я от них отделен навсегда... Я
не могу оправдаться перед Его Величеством. Я прошу лишь пощады... Пусть он
соблаговолит проявить в мою пользу самое прекрасное право его царственного
венца и - Бог мне свидетель, что мое существование будет посвящено
возрождению и безграничной привязанности к Его священной персоне и Его
Августейшей семье."
Каховский стал "обожать" Царя. Николай напомнил ему:
- А нас всех зарезать хотели.
У Каховского не нашлось мужества признаться, что он больше всех
хотел перебить всех Романовых.
Каховский воспылал лютой ненавистью к Рылееву, когда узнал, какую
циничную игру он вел с ним и Якубовичем.
Одоевским, восклицавшим:
- Умрем! Ах, как славно умрем.., - по словам Цейтлина, - овладел
панический страх. "Его письма - это животный, кликушечий вопль", - пишет
Цейтлин.
Одоевский написал на всех декабристов донос.
Но в этом был повинен не один Одоевский. "Самый тяжелый грех
декабристов: они выдавали солдат. Даже Сергей Муравьев, даже Славяне
рассказали все о простых людях, слепо доверившихся им, которым грозили
шпицрутены" (М. Цейтлин).
О том, как мучают сейчас только заподозренных в заговоре против
правительства современные почитатели декабристов, мы знаем все хорошо. А
как расправлялся Николай Первый со всеми только заподозренными в участии в
заговоре мы узнаем из воспоминаний И. П. Липранди.
"Невозможно описать впечатления той неожиданности, которою я был
поражен: открывается дверь, в передней два молодых солдата учебного
карабинерского полка без боевой амуниции; из прихожей стеклянная дверь,
через нее я вижу несколько человек около стола за самоваром; и все это во
втором часу пополуночи меня поражало".
Еще более любопытно, чем описание Липранди, признание, которое
вынуждена сделать в своей книге "Декабристы и Грибоедов" советский
литературовед Нечина. Несмотря на все старания Нечиной изобразить следствие
над декабристами в угодном для большевиков виде, Нечкина заявляет на 499
странице своей книги:
"Но нарисованная Липранди картина, очевидно, в основном, верна, как
общая характеристика быта заключенных.
Быт этот далеко не походил на типичное тюремное заключение.
Арестанты содержались на свой счет, обеды брали из ресторана и могли при
желании выходить вечером с унтер-офицером для прогулок. Начальник оказывал
им самые неожиданные льготы. По рассказам стражи Жуковский принимал взятки
от арестованных и Завалишина, он водил его и Грибоедова в кондитерскую
Лоредо на углу Адмиралтейской площади и Невского проспекта. Там, в
маленькой комнате, примыкавшей к кондитерской, необычные посетители
заказывали угощение, читали газеты, тут же Грибоедов - страстный музыкант -
играл на фортепиано. С разрешения того же Жуковского Грибоедов бывал у
Жандра и возвращался от него поздно ночью. Удавалось ему, находясь под
арестом, переписываться с Булгариным, от которого он получал ответные
письма, книги, газеты, журналы и через которого он сносился с хлопотавшими
за него лицами, например, с Ивановским."
"...Декабрист князь Оболенский написал в 1864 году: "никто из
сотоварищей по сибирской жизни ни разу не говорил о сознательном искажении
истины, ни о предвзятой передаче его слов Следственной Комиссией".
XIII. КАЗНЬ ГЛАВНЫХ ОРГАНИЗАТОРОВ ВОССТАНИЯ
Декабристы, участники вооруженного восстания в столице государства,
понесли мягкое наказание. Приговор суда был сильно смягчен Николаем Первым.
Только пять главарей присужденных на основании существовавшего закона, к
четвертованию, были повешены. Всем остальным присужденным к смертной казни,
казнь была заменена каторгою и пожизненным поселением.
Наказание понесли, конечно, только декабристы. Никто из членов семей
декабристов не был наказан. Родственники декабристов были оставлены в тех
же должностях, что и до восстания. Дети декабристов, находившихся на
каторге и поселении, занимали высокие посты в государстве, некоторые из них
находились при дворе.
"Нельзя сказать, - пишет М. Цейтлин, - что Царь проявил в мерах
наказания своих врагов, оставшихся его кошмаром на всю жизнь. (Ему всюду
мерещились "ses Amis du quatorze") очень большую жестокость. Законы
требовали наказаний более строгих". (12)
Декабристы во всякие времена были бы признаны государственными
преступниками, каковыми они конечно и являются. Уважать и любить людей,
желающих свергнуть существующий строй во имя своих утопий могут только
фанатические приверженцы политической доктрины, которая неизбежно со
временем должна стать на скользкую дорожку уничтожения собственного
государства.
Легенда приписывает казнимым много эффектных слов: "Бедная Россия! И
повесить-то порядочно не умеют", - будто бы сказал Рылеев. Это ничто иное,
как один из бесстыдных революционных мифов.
Князь С. Волконский, написавший книгу о своем предке декабристе С.
Г. Волконском, приводит следующие любопытные данные на этот счет:
"Известен случай с Рылеевым, - у него оборвалась веревка; его
вздернули вторично. Между двух повешений к нему вернулся дар речи. И вот
тут разногласие, что он сказал? По одним источникам он сказал: "Подлецы,
даже повесить не умеют". По другим он сказал: "И веревки порядочной в
России нет". По свидетельству Марии Николаевны он сказал: "Я счастлив, что
дважды умираю за отечество". Кому верить? Скажу, что это, пожалуй, не
важно, что он сказал. Он, может быть, ни одной из трех фраз не сказал; но
важно, что и кому можно приписать..."
Князь Волконский совершенно неправ. Когда государственному
преступнику приписывают фразу, которая осуждает весь государственный строй,
и когда эту фразу, возведя в степень непогрешимого политического догмата,
на протяжении ста лет повторяют на разные лады, то это очень важно - была
или нет сказана эта фраза.
Фраза была сказана, или она не была сказана, это не одно и то же.
По существу, конечно, это ничего не меняет, какую очередную гадость
по адресу своей страны сказал тот или иной политический фанатик, но важно
вырвать жало у живущей уже свыше столетия революционной лжи. Поскольку три
приводимых С. Волконским фразы, будто бы сказанной Рылеевым, совершенно
различны, надо думать, что все это плод позднейших выдумок. Что все это
различные варианты одного и того же революционного мифа.
Поколения русских революционеров с тех пор неустанно пользовались
предсмертными словами Рылеева, как одним из своих любимых аргументов о
бездарности Царского правительства. И народники, и эсеры, и большевики, и
меньшевики, и их нынешние последователи всегда были большими мастерами в
деле клеветы на правительство своей Родины. Они всегда умели умолчать о
светлых сторонах русского прошлого и всегда с неподражаемым искусством
умели выпячивать и преувеличивать недостатки этого прошлого. Так было и с
предсмертными словами Рылеева.
Но если Рылеев был фанатиком, то революционные агитаторы и
либеральные болтуны уже больше столетия повторяющие слова Рылеева просто
бесчестные люди. Ведь Рылеева повесили не потому, что кому-то его смерть
доставила удовольствие. В любой стране за преступление, которое совершили
декабристы, людей всегда казнили и, наверное, всегда будут казнить. Любое
государство имеет право защищаться от безумцев, которые не жалеют
человеческой крови во имя выполнения своих сумасбродных фантазий.
* * *
Казнь декабристов всегда выставлялась революционной пропагандой, как
незаконная и жестокая расправа Императора Николая Первого над милыми
образованными людьми, желавших блага Родине, угнетаемой суровым тираном.
Все это, конечно, такая нелепая чушь, которую стыдно даже повторять.
Декабристы, в большинстве военные, совершили тягчайшее преступление,
которое может только совершить военный. Они подняли вооруженное восстание
против законного правительства своей страны. Они нарушили гражданскую и
воинскую присягу. При всем своем фантазерстве декабристы знали, на что они
идут и изображать их невинными агнцами нет никакого основания. Во времена
декабристов во всех без исключения странах Европы еще хорошо помнивших
безумства революционной черни, во время французской революции и в эпоху
наполеоновских войн, сурово расправлялись с бунтовщиками. Декабристы,
конечно, были государственными преступниками и с ними поступили так, как и
должны были поступить согласно существующих законов. Тем не менее, в
сознании целого ряда поколений, казнь декабристов воспринималась, как
жесточайшая расправа, которая будто бы могла произойти только в
драконовское царствование Николая Первого.
Грубая ложь, такая же бесчестная, как и все , что выходило из уст
или из-под пера революционных демагогов и утопистов, губивших Россию.
Возьмем и проделаем следующий любопытный эксперимент. Представим себе, что
Пестель и его друзья жили не в России, а в Англии и устроили восстание не в
Петербурге, а в Лондоне. Как бы поступили с Пестелем и другими декабристами
в Англии, которую революционная пропаганда, наравне с Соединенными Штатами,
всегда выставляла, как образец просвещенного и демократического
государства. Если бы декабристское восстание случилось в Англии, Рылееву не
пришлось бы жаловаться, что Англия страна, в которой не умеют даже
повесить.
Вот что сказал бы судья Рылееву, Пестелю и другим декабристам, если
бы их судили в свободной, демократической Англии:
"Мне остается только тяжелая обязанность назначить каждому из вас
ужасное наказание, которое закон предназначает за подобные преступления.
Каждый из вас будет взят из тюрьмы и оттуда на тачках доставлен на
место казни, где вас повесят за шею, но не до смерти. Вас живыми вынут из
петли, вам вырвут внутренности и сожгут перед вашими глазами. Затем вам
отрубят головы, а тела будут четвертованы. С обрубками поступлено будет по
воле короля. Да помилует Господь ваши души".
Но Пестель жил в России и его просто повесили. А так, как написано
выше, был казнен в Лондоне в 1807 году полковник Эдуард Маркус Деспарди и
его друзья. Причем небольшая разница. Пестель и декабристы - всего
несколько человек из сотен заговорщиков - были казнены за участие в
вооруженном восстании, а полковник Деспарди и его друзья только за
либеральные разговоры о желательности изменения строя доброй
демократической Англии. Разница, основная, заключается в том, что Пестель
жил в России, а полковник Деспарди в Англии. А это совсем не одно и то же,
хотя одна страна считается варварской и деспотической, а вторая
просвещенной и демократической. А Фомы неверующие из числа тех, которые
читают Писарева и Чернышевского величайшими мыслителями земли русской, но
не считают таковым Пушкина, действительно одного из интереснейших
политических мыслителей России, могут более подробно прочитать об
английских декабристах Эдуарде Деспарди и других в английской книге: J.
Ashton. The dawn of the XIX century in England. 1906. (стр. 145-452).
XIV. ИСТИННЫХ РУКОВОДИТЕЛЕЙ ЗАГОВОРА ОБНАРУЖИТЬ НЕ УДАЛОСЬ
Цесаревич Константин в письме, написанном Николаю, писал:
"Я с живейшим интересом и серьезнейшим вниманием прочел сообщение о
петербургских событиях, которое Вам угодно было прислать мне; после того
как я трижды прочел его, мое внимание сосредоточилось на одном
замечательнейшем обстоятельстве, поразившим мой ум, а именно на том, что
список арестованных заключает в себе лишь фамилии лиц до того неизвестных,
до того незначительных самих по себе и по тому влиянию, которое они могли
оказывать, что я смотрю на них, только как на передовых охотников или
застрельщиков, дельцы которых остались скрытыми на время, чтобы по этому
событию судить о своей силе и о том на что они могут рассчитывать.
Они виновны в качестве добровольных охотников или застрельщиков и в
отношении их не может быть пощады, потому что в подобных делах нельзя
допустить увлечений, но равным образом нужно разыскивать подстрекателей и
руководителей и безусловно найти их путем признания со стороны
арестованных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201