Сам царь с
видимым удовольствием присутствовал при этих истязаниях". (22)
"...17 сентября, в день именин царевны Софьи, в селе Преображенском,
в 14 застенках начались пытки. Пытки отличались неслыханной жестокостью", -
пишет С. Мельгунов в своей работе "Прошлое старообрядцев".
...30 сентября совершилась первая казнь в селе Преображенском. Петр
Великий собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам.
30 сентября было повешено у Покровских ворот 196 человек. 11 октября
было казнено 144 человека, 12 октября - 205, 13 октября - 141.
"Сто девяносто пять стрельцов было повешено у ворот Новодевичьего
монастыря и перед кельей царевны Софьи; трое из них, повешены подле самых
окон, так что Софья могла легко достать до них рукой, держали в руках
челобитные. Целых пять месяцев трупы не убирались с мест казни"...
17 октября Петр устроил в Преображенском новое издевательство над
несчастными стрельцами.
"17 октября, - пишет историк Соловьев", - приближенные царя рубили
головы стрельцам: князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын по
неумению рубить, увеличил муки доставшегося ему несчастного; любимец Петра,
Алексаша (Меньшиков), хвалился, что обезглавил 20 человек".
Став сам к ужасу народа палачем, Петр хотел, чтобы палачами стали и
придворные. "Каждый боярин, - сообщает Соловьев, - должен был отсечь голову
одного стрельца: 27 октября для этой цели привезли сразу 330 стрельцов,
которые и были казнены неумелыми руками бояр, Петр смотрел на зрелище, сидя
в кресле, и сердился, что некоторые бояре принимались за дело трепетными
руками". Ходили слухи, что один из стрельцов, которого пытал Петр, плюнул
ему в лицо, крикнув: "Вот тебе, собачий сын, антихрист!"
"Петр самолично присутствовал при допросах и пытках стрельцов, когда
скрипела дыба и свистели батоги, когда хрустели кости, рвали жилы и шипело
мясо, прижигаемое каленым железом". (23) 30 сентября, когда был казнен 341
стрелец, Петр был, вечером на пиру, устроенном Лефортом и по свидетельству
автора одних мемуаров "оказывал себя вполне удовлетворенно и ко всем
присутствующим весьма милостивым".
Многие из стрельцов были казнены по новому, по заморскому: их
колесовали. Это была первая из "прогрессивных" реформ, примененная Петром
по возвращении на родину.
"Ужасающий стрелецкий розыск, 1689 г. - пишет С. Платонов, - в
третий раз поставил Петра пред тою враждебною ему средою, в которой на
первом, наружном плане стояли стрельцы, а за ними придворные круги с
Милославскими в центре и все вообще хулители Петра. В третий раз ликвидируя
политическую смуту, Петр проявил неимоверное озлобление против своих
антагонистов.
...Наблюдавшие личную жизнь Петра в эти дни современники отмечают,
что царь способен был приходить в чрезвычайное раздражение, даже в
бешенство. В сентябре 1698 года, на пиру в известном нам доме Лефорта, Петр
рассердился на своих ближайших сотрудников и пришел в такое неистовство,
что стал рубить своею шпагою окружающих без разбора, в кого попадал удар, и
многих серьезно поранил. Его успел унять его любимец Алексашка Меньшиков.
Но недели три спустя сам Алексашка был на балу до крови побит Петром по
пустячному делу - за то, что танцевал, не сняв сабли. А еще через несколько
дней на пиру у полковника Чамберса Петр опрокинул Лефорта на землю и топтал
ногами. Все это признаки чрезвычайного душевного возбуждения". (24)
Так вел себя в области политической деятельности Петр I, которого
историк Ключевский характеризует как "исключительно счастливо сложенную
фигуру" (?!).
"Ряд ошеломляющих событий 1698 года, - замечает Платонов, - страшно
подействовал и на московское общество и на самого Петра. В обществе
слышался ропот на жестокости, на новшества Петра, на иностранцев, сбивших
Петра с пути. На голос общественного неудовольствия Петр отвечал
репрессиями: он не уступал ни шагу на новом пути, без пощады рвал всякую
связь с прошлым, жил сам и других заставлял жить по новому". (25)
Если согласиться с Ключевским и признать Петра "исключительно
счастливо сложенной фигурой", то Ленина и Сталина надо тогда признать еще
более "счастливо сложенными натурами". Еще более великими, чем Петр,
гениями святотатства и разрушения.
"Утро стрелецкой казни, - как верно замечает в своих очерках
русского масонства, Иванов, - сменилось непроглядной ночью для русского
народа".
Петр - Антихрист - "Зверь, вышедший из бездны", - решил народ.
Писатель Галицкий за то, что он назвал Петра Антихристом, был копчен на
медленном огне, над костром.
VII. ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
Однажды в присутствии царицы Натальи Патриарх упрекнул Петра, сказав
ему:
- Ты русский царь, а дома ходишь в иноземной одежде.
На это Петр дерзко заявил:
- Чем заботиться о моих портных, думай лучше о делах церкви.
Еще когда была жива мать Петра, он уже сказал Патриарху, чтобы ни
он, ни другие представители церкви не являлись на совещания по
государственным делам.
"Уничтожается церемония в Неделю Ваий, в которой царь раньше
участвовал лишь как первый сын Церкви, а не как главный ее распорядитель.
Церемония эта с одной стороны возвышала перед народом сан Патриарха, а с
другой стороны имела в виду упрочить и авторитет государственной власти
Государя через участие его перед лицом всего народа в религиозной церемонии
в качестве первого сына Церкви. До смерти матери и Петр участвовал в этой
церемонии, держа за повод осла, на котором сидел Патриарх Адриан, но между
1694 и 1696 г. этот обряд был отменен, как якобы унизительный для царской
власти".
Прекратился обряд страшного суда перед великим постом, с
прекращением церковного настроения в правящих сферах. Обряд пещного
действия, иллюстрировавший ту истину, что над государственной властью стоят
высшие законы Божий, прекратился, когда восхваление принципа перестало
соответствовать действительности (IV, 514, прим, 7); была нарушена
неприкосновенность церковной собственности, перешедшей сначала в управление
государства, а потом и в его собственность. Обряд в неделю Ваий был
оставлен в 1676 году для одного Патриарха и вовсе прекратился после смерти
матери царя Наталии Кирилловны, последовавшей в 1694 году (Скворцов,
Патриарх Адриан. Православный собеседник. 1912, I); - затем Патриарх был
лишен Петром права печалования, которое существовало несколько веков.
"...Патриарх перестал быть официальным советником царя и исключен из
царской Думы; но этого мало: было еще одно право Патриарха, которое служило
проводником идеи правды в государственное строительство. Это - право
печалования перед царем за опальных и обиженных, которое было публично
посрамлено царем и в своем падении символизировало падение авторитета
Патриарха". (26) У Соловьева описана эта сцена последнего печалования в
связи с стрелецким бунтом. "Делались страшные приготовления к казням,
ставились виселицы по Белому и Земляному городам, у ворот под Новодевичьим
монастырем и у 4-х съезжих изб возмутившихся полков. Патриарх вспомнил, что
его предшественники становились между царем и жертвами его гнева,
печаловались за опальных, умаляли кровь. Адриан поднял икону Богородицы,
отправился к Петру в Преображенское. Но царь, завидев Патриарха, закричал
ему: "К чему эта икона? Разве твое дело приходить сюда? Убирайся скорее и
поставь икону на свое место. Быть может, я побольше тебя почитаю Бога и
Пресвятую Его Матерь".
Наступление на самостоятельность Церкви Петр вел день за днем.
Вскоре после смерти матери Петр перестает участвовать в религиозных
процессиях, в которых раньше обязательно принимали участие цари.
Отмена шествия в Неделю Ваий, крестных ходов на Богоявление, в
Цветную неделю было воспринято стрельцами как превышение Петром прав царя и
послужило основной причиной восстания стрельцов в 1698 году.
Начиная с 1695 года последний Патриарх Адриан уже прекратил
"обращения, послания, окружные грамоты к народу, да и не бесполезно ли было
это делать, когда властною рукой царя вводилось то, с чем боролся Патриарх:
иноземные обычаи, поругание русского платья и русского ношения бороды,
насмешка над церковным укладом жизни. Патриарх должен был молчать и стать
орудие царя в церковном управлении".
Но вынужденное бездействие и молчание Патриарха было не самое плохое
из числа тех унижений, которые Петр подготовлял Православию.
VIII. ЛОЖЬ О НЕИЗБЕЖНОЙ ГИБЕЛИ МОСКОВСКОЙ РУСИ
I
"Поведение Петра, его нелюбовь к Московской старине и "немецкий"
характер реформы, вооружили против Петра слепых ревнителей старины.
Представители "старой веры", раскольники, ненавидели Петра и почитали его
прямо Антихристом..." - так начинает проф. Платонов главу "Церковное
управление" в своем учебнике русской истории. Эта фраза является типичным
образчиком отношения дореволюционных русских историков-западников к
петровским реформам.
Разберем эту фразу в смысле ее исторической объективности и
национальной настроенности. Академик Платонов берет почему то в кавычки
слово "немецкий", желая, видимо, подчеркнуть, что реформы Петра не носили
сугубо подражательный характер. Петр, конечно, подражал немцам, как тогда
называли всех иностранцев. Церковная реформа Петра есть подражание
протестантскому западу и в этом смысле, конечно, она не русская, а
немецкая.
"Православие, с его ясностью, терпимостью, великой любовью ко всякой
Божьей твари на Божьей земле, с его ставкою на духовную свободу человека -
не вызывало в русском народе решительно никакой потребности вырабатывать
какое бы то ни было иное восприятие мира. Всякая философия в конечном счете
стремится выработать "цельное миросозерцание; к чему было вырабатывать
новое, когда старое, православное, нас вполне удовлетворяло.
...Поэтому в средневековой Руси мы не находим никаких попыток
заменить православное мировоззрение каким-нибудь иным мировоззрением,
религиозным или светским". (27)
П. Милюков совершенно неверно в своих "Очерках русской культуры"
утверждает, что будто бы Московская Русь не имела национального сознания.
На это совершенно ложное утверждение Милюкова И. Солоневич резонно
возражает, что П. Милюков совсем забывает о том, что данная эпоха
формулировала национальное сознание почти исключительно в религиозных
терминах.
"Идея Москвы - Третьего Рима - может показаться чрезмерной, может
показаться и высокомерной, но об отсутствии национального самосознания она
не говорит никак. Совершенно нелепа та теория отсутствия гражданственности
в Московской Руси, о которой говорят все историки, кажется, все без
исключения. Мысль о том, что московский царь может по своему произволу
переменить религию своих подданных показалась бы москвичам совершенно
идиотской мыслью. Но эта, идиотская для москвичей мысль, была вполне
приемлемой для тогдашнего запада. Вестфальский мир, закончивший
Тридцатилетнюю войну, установил знаменитое правило quius relio, eius
religio - чья власть, того и вера: государь властвует также и над религией
своих подданных; он католик - и они должны быть католиками. Он переходит в
протестантизм - должны перейти и они. Московский царь, по Ключевскому, имел
власть над людьми, но не имел власти над традицией, то есть над неписанной
конституцией Москвы. Так где же было больше гражданственности: в quius
relio, или в тех москвичах, которые ликвидировали Лжедимитрия за нарушение
московской традиции? "
Правда, во время раскола русская народная душа пережила сильную
драму. Ведь, как верно пишет Лев Тихомиров в главе "Противоречие принципов
Петровской эпохи", - "государственные принципы всякого народа тесно связаны
с его национальным самосознанием, с его представлениями о целях его
существования".
Карамзин пишет, что все реформы в Московской Руси делались
"постепенно, тихо, едва заметно, как естественное вырастание, без порывов
насилия. Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое
соединяя со старым".
"Деды наши уже в царствование Михаила и его сына присвоили себе
многие выгоды иноземных обычаев, но все еще оставались в тех мыслях, что
правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а святая Русь -
первое государство".
И. Солоневич очень верно отмечает в "Народной Монархии", что:
"Состояние общественной морали в Москве было не очень высоким - по
сравнению - не с сегодняшним, конечно, днем, а с началом двадцатого
столетия. Но в Европе оно было много ниже. Ключевский, и иже с ним, не
знать этого не могли. Это - слишком уж элементарно. Как слишком элементарен
и тот факт, что государственное устройство огромной Московской Империи было
неизмеримо выше государственного устройства петровской Европы,
раздиравшейся феодальными династическими внутренними войнами, разъедаемой
религиозными преследованиями, сжигавшей ведьм и рассматривавшей свое
собственное крестьянство, как двуногий скот - точка зрения, которую
петровские реформы импортировали и в нашу страну".
"План преобразования, если вообще можно говорить о плане, был
целиком взят с запада и так как если бы до Петра в России не существовало
вообще никакого общественного порядка, административного устройства и
управительного аппарата".
Произвести Московское государство из "небытия в бытие" Петр никак не
мог. "Комплексом неполноценности, - как справедливо отмечает И. Солоневич.
- Москва не страдала никак. Москва считала себя Третьим Римом, последним в
мире оплотом и хранителем истинного христианства. И Петровское
чинопроизводство "в люди" москвичу решительно не было нужно".
II
Будучи великим народом, русский народ, в виду своего большого
культурного своеобразия, не мог откуда-нибудь со стороны заимствовать
готовые государственные и культурные формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201