Варужан грустно улыбнулся ему вслед.
И опять звонок:
— Ответьте Аддис-Абебе.
Звонил Джордж Ваганян, сказал, что они весной приедут всей семьей.
— Ответьте Самарканду.
Звонила семья Врама, говорили все по очереди.
— Ответьте Ленинакану. Звонил племянник бабушки Нунэ.
— Ответьте Эдинбургу. Звонили Тигран Ваганян и Петрос.
— Ответьте Краснодару.
Звонил сын старого друга деда Ширака. Назвал бабушку Нунэ Врамовной...
— Ответьте...
— Ответьте...
— Что это вам со всего света звонят? — простодушно удивилась телефонистка.
-Что поделаешь? — словно оправдываясь, ответил ей Арам Ваганян.— Мы на всем свете...— и объяснил, кому звонят и по какому поводу.
Телефонистка все поняла, голос у нее сделался мягким, она проник- лась и грустью, и радостью:
- А вы сами ничего не заказывали? А то я вас в одну минуту соединю хоть... с Австралией.
Почему она назвала именно Австралию?
— С Австралией мы уже говорили,—сообщил Арам.—Два часа назад.
- Извините,— неясно за что извинилась телефонистка.— Я дежурю с одиннадцати, если захотите сделать заказ... спросите Арамуи.
— Ладно, Арамуи, спасибо.
Семья Багдасара Мугнецяна собралась за столом. Электричества в доме не было, выключили — незадолго до того над Бейрутом опять рокотали вражеские самолеты. При бледном свете свечей лица людей за праздничным столом казались восковыми. Даже ребячьи лица.
— Интересно, добралась дочка до Еревана,—вздохнула тикин Анаит. И сама себя успокоила:— Должна бы уже. Сколько часов лёта от Дамаска до Еревана?
— Три — три с половиной.
— Значит, давно уже там.
— Они в Ереване еще за стол не сели. Там назначат на семь, а к девяти еле соберутся.— Это произнес зять Багдасара, ни разу в Ереване не бывавший.
У Багдасара Мугнецяна было худо со здоровьем — в последние дни он, закрывшись в своей комнате, глотал разноцветные таблетки и без конца пил крохотными чашечками кофе. Он так соскучился по сестре, по Еревану, так ему и самому хотелось поехать с Си-рарпи... Но вот уже две недели, как аэропорт — в который раз! — закрыт, самолеты не улетают и не прилетают. Взглянуть сверху — аэродром как мертвый птицедром.
— Э, жена, вряд ли я уже увижу когда-нибудь Родину... Тикин Анаит энергично возразила:
— Да что ты такое говоришь! Весной поедем. Думаешь, только ты соскучился? Поедем, повидаем матушку Нунэ, поцелуем десницу святейшего...
— Там в Ереване еще не собрались? — уже в который раз спросил зять Багдасара Мугнецяна и беспокойно заерзал на месте.— Шампанское не может долго терпеть, шампанское —. не армянин...
— Откроем, откроем,— защебетали ребятишки по-армянски, по-французски, по-арабски.
Багдасар Мугнецян достал из кармана жилета серебряные часы, нажатием большого пальца открыл помятую крышку, посмотрел.
— В Ереване сейчас половина десятого, наверняка все в сборе. Пробки трех бутылок вылетели почти одновременно. Но что это
ребятишки приумолкли? А старики истово воздели очи к потолку.
— Э,— хмуро вздохнул Багдасар Мугнецян,— значит, я должен пить газировку за здоровье сестры? Нет, что ли, ни стопки ракии?..
Тикин Анаит посмотрела на супруга укоризненно говорящим взглядом: забыл о своих болезнях, о своем возрасте? Но вслух ничего не сказала. Потом вдруг встала, достала из шкафа бутылку водки — это была ливанская водка,— налила полрюмки, разбавила водой, и водка приобрела молочный цвет.
Багдасар Мугнецян взял рюмку, обратил глаза к небу и тут же опустил их вниз, что-то пробурчав, возможно крепкое словцо, потому что в небе в этот момент загудели самолеты, а бога там не было — боги давно покинули небеса над этой несчастной страной. Багдасар Мугнецян вдруг отчетливо увидел своим внутренним взором сестру, которой сегодня исполняется восемьдесят пять лет. Сестра, которая смотрела на него сквозь рюмку с водкой, казалось, разглядела-таки брата и подмигнула ему весело и грустновато.
— Твое здоровье, сестричка,— произнес он с гюмрийским выговором, глаза его наполнились слезами, сердце защемило.— Твое здоровье, моя царственная сестра...
— Ну,— сделала властный жест рукой тикин Анаит,— за сестрицу Нунэ, за нашу бабушку выпьем стоя.
Выпили, сели.
Пожилые взгрустнули — по-армянски.
Ребятишки застрекотали — по-армянски, по-французски, по-арабски.
Друзья Арама и Нунэ ввалились в гостиную разом. С песнями, танцами, шумом они окружили бабушку Нунэ и вдруг подняли ее вверх вместе с креслом.
— Тихо! Тихо, вы! — закричал Врам Ваганян.
— Бабушка космонавт! Полетела! — зашумели и ребятишки, которые, заслышав голоса молодежи, тоже влетели в гостиную.
— Кто эти чудесные ковбои? — с веселым удивлением спросил Сэм.
— Рать Арама и Нуник,— Варужан, улыбаясь, смотрел на обезумевшую молодежь.
— Браво, браво! — кричала Сюзи.
Бабушка висела в воздухе и выглядела спокойнее всех, сидит себе чинно в кресле, и вдруг под танцевальную музыку грациозно задвигала руками над головой.
— Бабушка сидя танцует! — прыснула Нуник.
Воцарилось всеобщее веселье, образовался круг, зурна выводила старинную гюмрийскую мелодию, танцевать пошли даже старики Драстамат и Мамикон, даже Тигран Ваганян, Аргам, Врам.
— Это сумасшествие,— Сюзи тоже поднялась.
А бабушка Нунэ смотрела сверху, улыбалась. Улыбка её была всем видна, слезы — никому, хотя в этот миг и слезы ее выражали радость, а улыбка — слезы.
Варужан не танцевал, но поднялся, радостно хлопая в ладоши, шумя вместе со всеми, улыбаясь стоящим рядом Мари и Сэму. Про все забыл — про сигареты, сомнения, тревоги.
— Хватит! — отдал наконец приказ тамада.— Хватит, разбойники! Бабушке пора приземлиться!
Кресло опустили, приумолкли, вежливо застыли на месте. За столом было много свободных мест, но всем было ясно, что эти места не для них. Арам взглянул на приятелей, на фотографии, выстроившиеся на столе, на пустые стулья, потом на бабушку. А бабушка на него. О чем на языке молчания сказали друг другу бабушка и внук? И вдруг бабушка Нунэ произнесла вслух:
— Арам-джан, а почему твои друзья стоят?
Парни и девушки, скромно выстроившиеся вдоль стены, в замешательстве переглянулись.
— Вели им садиться, Арам-джан.
— Садитесь, ребята! — крикнул Арам.— Это приказ бабушки! Садитесь на свободные стулья!
-- Молодец,, бабуля! — выкрикнула Нуник.
— Браво, бабушка!
— Живи долго, тетушка!
Парни и девушки, минуту назад еще казавшиеся застывшими статуями, задвигались,зашумели, оживились и быстренько уселись на свободные стулья. И стол тут же изменился — стал оживленнее, помолодел. Только сейчас стол стал Арменией, подумал Варужан, как хорошо, что бабушка позволила сесть... А бабушка Нунэ плакала. Кто знает, что творилось в ее старческой душе. Возможно, когда стулья были пусты, она смотрела на них и видела своих близких, она еще верила, что они придут, что они просто чуть-чуть задержались. Не пришли,— стало быть, уже и не придут.
— За здоровье бабушки! — Арам встал и опять подошел к бабушке.
Черты лица у него заострились, глаза потемнели, взгляд сделался пристальным, на лбу пролегла морщинка. Подошел, поцеловал бабушке руку и выпил до дна. Каждый думал, что Арам сейчас что-то скажет, что-то очень важное, но он стоял какой-то потерянный возле бабушки и молчал. Потом, когда сделал шаг, чтобы отойти, бабушка его тихонько потянула за рукав:
— Постой, Арам-джан...
И поднялась бабушка Нунэ, встала, посмотрела на Арама, на всех, на фотографии, задержала взгляд на портрете Ширака Ваганяна. Бабушка Нунэ говорить будет, это поняли все, напряглись, замолчали.
— Постой, не уходи, Арам... я должна тебе кое-что передать...
— Не ухожу, не ухожу, бабушка.
— Я тебе должна что-то передать,— бабушка Нунэ с трудом подбирала слова.— Вернее, не я, а твой дед...
Потом, нагнувшись, достала из большого широкого кармана медный ключ, раздался легкий звон, и все увидели, что при большом ключе еще несколько маленьких, целая связка. Молчание сделалось каменным, и каменное облако свисало теперь с потолка гостиной...
В конце концов бабушка Нунэ отыскала нужные слова, и речь её потекла, как речка в безмолвии ночи.
— Эти ключи... ключи от нашего дома в Карсе... от дома твоего деда, от дома твоего отца... От твоего дома... Когда мы собирались в Гюм-ри бежать, дед твой запер все двери... Вот ключи от них, и я тебе их передаю. Дед твой со мной согласен будет. Я скоро уйду, а ключи тебе... Гляди не потеряй.
Тишина сменилась сильным волнением, охватившим людей, волнение застряло у всех в горле. Варужан едва удерживал слезы. Сэм встал, напряженный и бледный. Тигран Ваганян стоял, как солдат. Как солдаты, стояли парни и девушки.
— Это сказочный день,— прошептала Сюзи.
— Грустных сказок не бывает, Сюзи,— Варужан уже не стыдился слез,— Это просто наша история.— Помолчал и вдруг запел хрипловатым голосом:
Боль твоя, Родина,— из огня сорочка....
— Из огня сорочка...— Сюзи увидела слезны Варужана.— Хочешь сигарету, Варужан?..
— Когда ты в Карс ехал, бабушка тебе должна была дать ключи,— недовольно вздохнула Мари,— именно тебе.— Слез мужа она не замечала.
Варужан не взглянул на жену:
— Она не знала, Мари, что я побываю в Карее. Да я и сам не знал. А теперь...
— Теперь знает, что Арам побывает в Карее?
— Сначала умирает человек и только потом надежда. Бабушка мудрая женщина, Мари. И несправедливо убивать надежду.
— Нашей бабушке тысяча лет, Варужан,— Сюзи сжала пальцы брата.— И, сорочка из огня на ней надета...
Арам наконец протянул руку, взял ключи и долго их разглядывал — старые, медные.
— Спасибо, бабушка...
Ключи на тоненьком железном кольце, им лет семьдесят — блестят, о дверях грезят, о том, чтоб в замках поворачиваться, и ржавчина не коснулась их медных тел... Отчего ему сейчас пришел на ум Энис-бей? Отчего опять в ушах зазвучали слова бабушкиной песни:
Я попью ее еще хоть раз? Ах, вода, вода родного края...
— Дед те двери собственной рукой запер, все двери сам запер. Пятьдесят лет ключи хранил, раз в месяц начищал, маслом смазывал, а уходя, мне отдал... А я, уходя, тебе отдаю. Гляди не потеряй...
— Спасибо, бабушка... Спасибо, дед...
Не было у Арама других слов, не было на свете других слов.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ
... Я муки счастьем почитаю — Над вашим счастьем я смеюсь.Ваан Терьян
...Пчелиный улей дома Ваганянов мало-помалу угомонился, жужжание утихло. Правда, с потолка в прихожей все еще свисал медный колокол, и Арам каждое утро этим колоколом будил дом, однако нервная дрожь прошла: телеграммы не отправляли, не получали и, главное, их не ждали. В доме стало все по-прежнему, только на стене гостиной в середине пестрого ковра все еще была прикреплена карта мира со стрелками, идущими от Еревана к югу, северу, востоку, западу. Домашние часто заставали бабушку Нунэ в одинокой задумчивости возле этой карты...
— Вы еще с иностранцами не развязались? — войдя в дом, спросил почтальон.— Опять письмо, а на каковском, бог знает...
Тигран Ваганян взял конверт в руки, повертел, понял, что письмо написано по-английски и адресовано его отцу Шираку Ваганяну.
Удивился, грустно вздохнул... Вскрыл конверт — письмо наверняка будет написано по-армянски. Но письмо было на английском, причем скоропись с исправлениями, зачеркнутыми словами. Взглянул на обратный адрес, ничего не разобрал. Сэм, Сюзи и Нуник, сидя возле печки, рассматривали семейный альбом.
— Сэм, прочти, кто, откуда... Насколько я понял, письмо написано твоему деду.
Сэм Ширак рассмотрел сначала конверт, потом прочитал первую строчку.
— Да, дядя,— сказал он.— Адресат — наш дед Ширак. Но самое удивительное, что отправитель — ты, дядя. Посмотри, пожалуйста, на обратный адрес: Тигран Ваганян, Эдинбург, отель «Хильтон».
— Вай, пап! — воскликнула Нуник.— Ты поселился в шикарной гостинице!
— Читай, Сэм,— попросил Тигран Ваганян племянника, отчего-то взгрустнув.— Этот Тигран — внук дяди Левона. Ты забыл, он подарок прислал бабушке из Эдинбурга.
В эту минуту вошел Арам, выкрикнув на ходу:
— Где тикин мамочка? Помираю с голоду! —'Потом взглянув на отца: — Ты чего скис?
Отец объяснил, от кого письмо.
— Читай, Сэм.
Сэм уже читал, но про себя. Он быстро пробежал глазами четыре страницы, написанные мелким почерком, и губы его скривились в усмешке. Тигран Ваганян выжидающе смотрел на него.
— Что тебе сказать, дядя,— Сэм Ширак чересчур долго подыскивал слова.— Да, этот Тигран — внук дяди Левона и рассказывает веселые сказки о своей семье. Лет семь назад дед Ширак написал ему письмо, а это письмо, стало быть, ответ... Очень пунктуальная у вас родня, дядя, и очень долго она все взвешивает: семь лет думал над этими четырьмя страницами.
— Ты читай, что он написал,— сказал Арам.— Английский ты, по-моему, знаешь.
Сэм Ширак не поднял на Арама глаз.
— Очень неразборчивый почерк, дядя. Я только понял, что это объяснение, почему он не приехал. Он старается оправдаться, ищет, так сказать, смягчающие обстоятельства... Он себя анличанином во многом считает, что ему делать в Армении?..
— Может быть, ты перевел бы его слова,— Арам смотрел на Сэма с нескрываемым сомнением.
— Можешь сам перевести, брат, твой английский моему не уступает. Тем более что я убежден: это письмо придется тебе по душе. А что я тебе могу сказать, дядя? Твой тезка сел и попытался выткать ковер спюрка, но у него имелись только черные нитки — мрачный получился ковер. Разве бывают черные ковры?..
Пока Арам вставал, Сюзи выхватила из рук брата письмо и сразу с головой ушла в чтение. Во время чтения лицо девушки все темнело, темнело. Дважды она опускала руку в карман - видимо, за носовым платком.
В гостиной царила тишина, только Сэм ходил взад-вперед, но напольный ковер поглощал звук его шагов. Наконец Сюзи оторвалась от письма, подняла глаза на дядю, и они были какие-то постаревшие, их выражение могло показаться даже злым, враждебным.
— Это... как сказать, дядя... это глубокое письмо. Как плач... Но мой армянский очень бедный, дядя... Я все понимаю, но армянские слова не имею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72