А они тебе подарки прислали, тетя.
Бабушка Нунэ сидела маленькая, беспомощная, а у ног ее рос стог подарков — вот-вот скроет крохотную фигуру старой женщины.
«Маленький ковер» женского комитета имел три метра в длину. Кому это пришло в голову? — легонько подняли кресло с бабушкой и расстелили под кресло ковер.
— Ты знаешь тикин Анаис? Знаешь женщин из текеяновского комитета? — И в конце концов достала из кармана маленькую коробочку.— Ты знаешь Седрака и Андраника, тетя? Вчера всю ночь эти парни не спали, делали кольцо тебе в подарок. Видишь буквы твоего имени, фамилии? А это наши зеленые Арараты... Поймете ли вы, отчего всю ночь не спали Седрак и Андраник? Если бы вы могли понять...
Несказанное, необъяснимое волнение охватило всех, оно проникло в каждого по отдельности, подобно живому, одушевленному существу, которое билось, как сердце. Арам замер, страшась взглянуть на бабушку: вдруг да сердце не выдержит. Варужан нервно вышагивал за бабушкиной спиной. Сэм Ширак, приоткрыв рот, словно замыслил сказать что-то важное, смотрел то на Сирарпи, то на бабушку Нунэ, то на неподвижных гостей. Сюзи прильнула плечом к сидевшей рядом Мари, а та опять безмолвно плакала, неизвестно о ком и о чем...
В конце концов Сирарпи немножко успокоилась, обвела всех взглядом, виновато улыбнулась:
— Не беспокойтесь, я не спятила. Я вам еще не все рассказала. Виктора Орлова вы знаете?
Варужан попробовал пошутить:
— Виктор Орлов тоже армянин, Сирарпи?
— Виктор Орлов чудный парень, русский. Знаете его? Мне жаль, что не знаете,— и рассказала все, что было в аэропорту в Халебе.— Он ничего точно не сказал, только «понял, хорошо». Пять часов летели. За пять часов два раза ко мне подошел, спросил: «Все в порядке?» А я думаю — ну да, до Москвы долечу, с чемоданами он тут помог, а дальше?.. Прилетаем, спускаюсь вместе со всеми по трапу, а он уже внизу,- и чемоданы рядом. Только увидел меня, говорит: «Быстро, быстро, машина уже ждет». Немного в стороне черная машина стояла, он посадил меня, положил мои чемоданы и говорит: «Прощай, сестричка, от меня тоже поклон бабушке». Тетя, ты знаешь Виктора Орлова?
Все засмеялись, бабушка Нунэ тоже улыбнулась.
— Да, Виктор Орлов повел меня в кабину самолета, познакомил со своими товарищами, угостил кофе. Мы за твое здоровье выпили, тетя. Правда, кофе, но зато средь облаков, возле бога...
В Домодедове не все прошло гладко. Хотя Виктор Орлов позвонил и Сирарпи ждали, однако билет был забронирован лишь на ночной рейс. Предпоследний самолет скоро в воздух поднимется, а ни одного свободного места нет. Сирарпи принялась умолять: ей нужно быть в Ереване именно сегодня, рассказала о своих мучениях, волнениях, переживаниях.
— С дежурной прошли в самолет. Ни одного свободного места. Командир самолета, симпатичный парень, армянин, пошутил: «Могу тебе уступить только свое место. Ты самолет водить умеешь?..» Он шутит, а я плачу. Тогда он шепнул мне на ухо: «Довезем тебя до Еревана». И с русской барышней переговорил. Барышня, ее Ниной зовут, увидела ребенка, который сидел рядом с матерью, подошла, что-то сказала женщине, та улыбнулась, взяла ребенка на руки. Лет семь мальчику, такой хорошенький. Ее муж пришел встречать в аэропорт, он и мои чемоданы получил, и такси нашел, и — потом узнаю, что и заплатил за такси. Как стыдно, я даже имени его не знаю, а жену зовут Анушик...
Арам встал и поднял бокал за здоровье дяди Багдасара, Сирарпи, армян из Халеба, Виктора Орлова, Нины, тикин Анушик... Долго говорить не стал, да в словах не было особой нужды.
— Было бы несправедливо имена эти отделять друг от друга. Сирарпи села возле фотографии отца, выпила полный бокал вина,
потом попросила чаю. Она с удивлением смотрела на пустые стулья и с нежностью на свою крохотную сухонькую тетю...
Нет, это не в дверь звонили. Двери были открыты нараспашку, потому что дети то и дело вбегали-выбегали.
Это звонил колокол, который — вместо светильника — свисал в прихожей с потолка. Причем яростно, безостановочно.
— Скажите детям, чтоб не играли с колоколом,— сказал Арам строго.— Я хочу выпить за здоровье моих племянников, детей моего старшего брата Арменака Ваганяна.
— А за мое здоровье когда, а? — Аргам Мугнецян появился в гостиной при последних словах тамады. Печальными глазами оглядел
праздничный стол, взор его был затуманен, ноги с трудом ему подчинялись.— Мое здоровье не стоит ни копейки, так, племянничек?..
— Это Аргам звонил в колокол,— шепнула на ухо брату Нуник.— Пьяный. В прихожей плакал. Тянет за веревку и плачет.
— Садись, Аргам,— мягко сказал Арам.— Садись, дойдет очередь, и за тебя выпьем.
— И здесь очередь?
Аграм Мугнецян пренебрежительно махнул правой рукой, даже не взглянул на Арама и медленно, стараясь не. шататься, двинулся к бабушке Нунэ, которая уже встала и то ли улыбалась, то ли плакала.
— Тетя,— встал Аргам Мугнецян во главе стола,— тетя, ты садись. Разве я достоин, чтобы предо мной ты стояла? — Схватил бабушку Нунэ за руки, усадил, а сам неожиданно-для всех рухнул перед ней на колени и стал яростно целовать ей подол, руки.— Боль твою себе возьму, тетушка...
Тигран Ваганян поднялся:
— Садись, Аргам, возле мамы.
Аргам Мугнецян даже не взглянул в его сторону.
— Встань, Аргам,— попросила бабушка Нунэ.— Что ты делаешь? Тут и Сэм Ширак поднялся:
— Аргам, брат мой, встань.
— А кто он, мой новый братец? — Аргам Мугнецян поднял голову, посмотрел на Сэма удивленно и агрессивно.
— Это мой внук,— сказала бабушка Нунэ.— Сын моего Арменака. А вон внучка Сусамбар. Они из Америки приехали... А ты Сирарпи видел?.. И она приехала...
Аргам Мугнецян, не поднимаясь с колен, смотрел на Сэма, Сюзи, он их раньше не видел, не знал, а вот Сирарпи узнал сразу.
— Садись на мое место, сынок,— предложил, как приказал восьмидесятишестилетний папаша Драстамат, Аргам Мугнецян укрощенно посмотрел в лицо старика.— Посиди возле своей тетушки, ты ведь издалека приехал, да еще из какого далека.— Добры старики, но и ой как безжалостны. Папаша Драстамат смотрел на Аргама вроде бы без всякого выражения, однако взгляд этот пронзил насквозь Аргама Мугне-цяна, и он мгновенно отрезвел.
— Не надо, Драстамат,— кротко вмешалась бабушка Нунэ.— У Аргама есть свое место, ты не вставай.
— Сыграйте что-нибудь,— махнул Аргам рукой музыкантам. Тамада пребывал в растерянности, все застопорилось, отец был хмур, курил.
— Встань, скажи что-нибудь,— шепнула на ухо Варужану Мари.— Видишь, Арам растерялся.
Варужан смотрел отсутствующим взглядом, словно и не слышал сказанного женой. Потом вдруг увидел бабушку, Аргама, папашу Драстамата, вновь с достоинством усевшегося на место, а Сэм Ширак все еще стоял у Аргама над головой.
— Это наш двоюродный брат, сын старшего брата отца,— объяснял Сюзи Варужан.— Они с дядей Тиграном в ссоре, бывает...
- Да, да,это не страшно. О, как все интересно, волнующе. Ты меня понимаешь?..
Теперь стоял лишь один Аргам Мугнецян. Он только сейчас заметил праздничный стол, пустые стулья, фотографии, стоящие на столе. Своей не заметил. Яростно потер лоб, потряс головой и вдруг как-то сразу успокоился.
— Дадите мне чего-нибудь выпить? — Кто-то из сидевших рядом протянул ему бокал.— Ты имел право так сказать,— он в упор взглянул на папашу Драстамата.— Имел право... Я прибыл из-за двух морей-океанов... Нет, еще дальше, из-за двух улиц...— и залпом опорожнил бокал.
— Сядь, Аргам-джан, сядь на свое место,— опять попросила бабушка Нунэ,
— А где оно, мое место, тетушка?
И тут вдруг заметил свою фотографию.
— Что? — прорычал, простонал он, как раненый, и свинцовыми шагами двинулся к пустому стулу.— Значит, я умер, раз мою карточку тут торжественно выставили? ,
— На этих снимках мертвых нет, Аргам,— заговорил наконец Арам.— Просто тебя еще тут, среди нас, не было...
— Да, конечно, не было. Я ведь за два океана отсюда живу. Не оказалось ни корабля, ни самолета.— Взял в руки собственную фотографию, и какое-то мгновение два Аргама Мугнецяна смотрели друг на друга.— А ведь хорошая фотография, я тут выгляжу вполне приличным человеком,— и спокойно, неспешно принялся ее рвать. Пустая тарелка теперь наполнилась мелкими клочками фотобумаги. Потом поднял бокал.— Выпью за то, чтобы стать таким, как на карточке. Имею право, а?..
В это время раздался телефонный звонок, долгий, требовательный,— аппарат стоял в глубине гостиной, возле печки.
— Междугородный! — закричала Нуник.— Я возьму! Алло! Алло! Что?..— И сияющая повернулась к гостям:—Международный. Что, соединяете с Сиднеем?.. Бабушка, это дядя Сирак.
— Что? Сирак приехал?..— простонала, готовая вот-вот лишиться чувств, бабушка Нунэ.— Мой Сирак приехал...
— Воды! Воды! — раздалось со всех сторон.
— Слушаю, дядя Сирак! — защебетала в трубку Нуник.— Это я, Нуник! Все, все здесь!.. Бабушку? Сейчас,— и в обнимку с телефоном — благо, шнур был длинный,— не отрывая трубки от уха, побежала к бабушке.— Сейчас-сейчас... Кто? Ты, Вардан? — В Сиднее у Си-рака Ваганяна уже выхватили трубку.— Бабушка, это Вардан, бабушка...
— Бабушка, это я! — прокричал в десятитысячекилометровую даль подросток.— Мы сейчас пили за твое здоровье! Как ты, бабушка?..
Бабушка Нунэ, приложив к уху трубку, слушала внука, а язык как прирос к гортани, молчит, слушает и плачет.
— Бабушка! — прокричал внук.— Передаю трубку папе! Бабушка Нунэ услышала и голос сына:
— Здравствуй, мама. Поздравляю тебя с днем рождения... Внуки
твои вырывают у меня трубку. У нас все хорошо. Как ты? Как Тигран, все остальные? Скажи хоть слово.
В холодном металле аппарата голос сына был искажен, но бабушка Нунэ тотчас его узнала и в конце концов сумела подобрать какие-то слова.
— Сирак, сыночек мой, Вардан понравился? А сам ты что кашляешь?
— Господи правый, что за судьба нам выпала...— произнес Сэм Ширак, и сам вопрос уже заключал в себе ответ.
— А иу-ка дай мне,— Аргам Мугнецян взял трубку.— Сирак? Это я, Аргам. Имя мое ты еще не забыл? Где ты, Сирак? Мы у твоей матери на день рождения, а ты где?.. Так получилось?.. Кому дать — Тиграну?
— Ты ему плохого ничего не говори,— с мольбой посмотрела на сына бабушка Нунэ.
Тигран Ваганян разговаривал прохладно и вежливо. Несколько слов произнес Врам.
А там, в Сиднее, за десять тысяч километров отсюда, вырывали друг у друга трубку. Вардан хотел поговорить с Арамом, Марго с Ну-ник.
Естественной точки так и не последовало. Деликатно вмешалась телефонистка:
— Было заказано десять минут. Сидней отключили.
И опять тяжелое безмолвие нависло над праздничным столом.
— Что, не так сказал? — прорезал тишину голос Аргама Мугнеця-на,- Справляем день рождения его матери, а он черт-те где...
Засмеялись. Горьковато, правда, засмеялись.
— За здоровье Аргама, друзья! — звонко провозгласил Арам и поднял бокал.
Аргам растерянно оглянулся и произнес:
— А, собственно, почему бы и нет? Пусть будет за здоровье Аргама. Что — очередь дошла? Или ради тех моих последних слов?..
В дом престарелых пришла проведать бабушку Инесса, принесла печеностей, бутылку некрепкого вина, фрукты. Тикин Тагуи находилась в своей комнате — сидела скрючившись перед телевизором. Внучку она сразу узнала и удивилась: зачем было приходить так поздно, дом престарелых довольно далеко, от Дамаска, как ночью в темноте возвращаться?
— Пришла бы утром.
— Сегодня день рождения бабушки Нунэ, в Ереване в этот час сидят за, праздничным столом. И я хотела с тобой посидеть.
Тикин Тагуи заморгала-заморгала, имя Нунэ вызвало легкий трепет в ее усталых поврежденных мозгах, который тут же и угас.
— Рождество, говоришь? А почему же нас в церковь не повели на патараг?
Инесса печально улыбнулась и быстренько перешла к делу: разложила на тарелки мучное, сладости, фрукты, открыла бутылку вина.
— Это что, милая, рождественское вино?
Сели друг против друга бабушка и внучка. В центре пирога горела одна-единственная свечка тонким ирреальным пламенем. Внучка рассказывала ей о бабушке Нунэ, об Армении, бабушка смотрела кроткими отсутствующими глазами. Губы ее шептали молитву. Рука ее. потянулась ко лбу, чтоб осенить себя крестом. Распятый Христос смотрел со стены на бабушку и внучку.
— Интересно, что сейчас делают в Ереване? — со вздохом задала себе вопрос Инесса Фамбукчян, сирийская армянка, внучка жителя Карса, живущая на белом свете одна-одинешенька.— Что делают в Ереване?
Но вопрос ее остался без ответа.
Бабушка задремала в кресле, и старческие губы смыкались-размыкались во сне.
— Под этот тост ты спеть должен, Арам,— произнесла Мари очень напористо, чтобы ей не отказали. И уточнила: — Спой песню деда Ширака.
— Тамада обычно не поет,— отрезал Арам. Тут уж зашумели со всех сторон:
— Арам, песню деда!.. Арам!..
— А все, что тут пелось, и есть песни деда.
— Нет, нет, «Вставай, лао»!
Арам посмотрел на портрет деда, сделанный с последней фотографии. Из-под густых белых бровей дед, казалось, смотрит в упор на внука. Ни печальный он, ни веселый, а погруженный в себя. Рот полуоткрыт — наверно, хотел что-то сказать, а фотограф его в это время одернул — мол, снимаю.
«Прости, дед,— сказал мысленно Арам,— что не буду петь. Ты знаешь, я любил эту песню и сейчас люблю; но понял: эта песня не прибавляет нам сил. Жить только утратами нельзя, это расслабляет. Глаза и мозги мутнеют от кровавых воспоминаний. Нам нужно видеть и вновь обретенное, ты сам ведь меня этому учил, дед. Помнишь, в своей черной тетради ты подробно написал, в каком городе Западной Армении и в каком селе сколько было армян до резни. Помнишь свою удивительную арифметику: если бы все они были живы, имели детей, те Своих детей, внуков, правнуков, сколько миллионов насчитывал теперь бы наш народ? «Родина их всех — сегодняшняя Армения, держите ее покрепче, сынок». Это твои слова, дед. И вдруг: «Вставай, малыш, идем в наш край.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72