Ну, и мы выпьем. Выпьем по ереванскому времени.
Семья придвинулась друг к другу и к фотографии бабушки Нунэ. - Твое здоровье, бабуля,— сказала Марго, вплотную поднеся бокал к бабушкиному лицу на снимке.
Вардан помолчал, потом разом выпил. В его рюмке был ереванский коньяк, присланный племянником Арамом. На ярлыке было написано рукой Арама: «Пить разрешается только 8 декабря сего года в 7 часов по ереванскому времени».
Сирак Ваганян медленно, но до дна выпил шотландское виски, будто не выпил, а прожевал и проглотил. И можно было ожидать, что он таким манером прожует-проглотит кусочки льда, плававшие в бокале. Посмотрел на сына, ощутил неудержимую дрожь в пальцах, ему хотелось прижать к груди голову сына, но он удержался.
А тикин Арпеник, держа в руках длинноногий бокал шампанского, замерла перед портретом. Из глаз ее текли молчаливые слезы, и несколько слезинок капнуло в бокал с шампанским, когда она наконец выпила, и лицо ее с непривычки исказилось гримасой. Потом она сказала: «Я пойду на кухню за горячим». И быстро ушла, чтобы в кухне всласть наплакаться.
Марго, смакуя, выпила свою кока-колу, в которую брат добавил несколько капель армянского коньяку, и, объявив: «А теперь я — бабушка», принялась дуть на свечки. Свечек было очень много, целых восемьдесят пять, и гаснуть они не хотели, сопротивлялись.
— Интересно, что сейчас в Ереване делают?..
— Сейчас в Ереване бабушка на свечки дует.
Брат с сестрой — им обоим вместе-то тридцати не было — серьезно, по-взрослому переглянулись.
Вновь зазвонил телефон.
— Интересно, кто...
— Это квартира Нунэ Ваганян? Мы из «Интуриста». Находимся на вашей улице, но дом найти не можем, объясните, пожалуйста...
— Из «Интуриста»?
— Да, вам передают цветы.
— Видите здание кинотеатра?
— Да-да, кинотеатр «Киликия»...
— От него налево второй дом. У нас во всех окнах свет горит. И неужели наш шум там не слышен?
А немного погодя появился мужчина с молоденькой девушкой, в руках у которой был огромный букет гвоздик. Она подошла и положила букет перед бабушкой Нунэ.
— Спасибо, доченька, ты кто будешь?
— Меня зовут Ани. Эти цветы, бабушка, тебе присланы ко дню рождения из Англии.
Бабушка Нунэ склонилась над букетом:
— Будто только что сорваны. А ведь Англия далеко?.. Ани звонко рассмеялась:
— Цветы ереванские, бабушка. Заказ английский.— Потом повернулась к Тиграну Ваганяну: — Вернее, из Шотландии заказ, из Эдинбурга. Там есть один интересный парень, Петрос Аданалян, он часто в Ереван приезжает. Сегодня позвонил, попросил, чтобы мы принесли. Восемьдесят пять гвоздик. От него и от Тиграна Ваганяна. Кто такой Тигран Ваганян?
— Как то есть кто? — удивилась бабушка Нунэ.— Мой сын. Ани недоуменно посмотрела на нее, а Тигран Ваганян улыбнулся:
— Это наш родственник, он сейчас в Эдинбурге. А я тоже Тигран Ваганян. Большое вам спасибо.
— Петросу невозможно отказать,— улыбнулась Ани.— Он сказал: хоть и не моя мама, но все равно моя. А мы знаем, что его мать живет в Тегеране.
Бабушка Нунэ смотрела на гвоздики и была печальна: если шкатулка и цветы пересланы, значит, внуки Левона не приедут — так и помрет, не повидав их...
— Сын Коленька очень просил, чтобы я привез твою книгу. На русском, конечно. В Самарканде не достать. Что ты пишешь?..
— Да так...— Варужан посмотрел на дядю Врама, он был средним среди братьев отца.— Его имя — Николай?..
— Да. Зато младший Тигран,— «зато» было сказано по-русски.— Николай — имя тестя. У нас с Ниной уговор был: одного ребенка она называет, другого я, через раз. Если четвертая девочка будет, назову Нунэ.
— Николай отличное имя: А Нунэ у нас уже есть. У вас что — четвертый будет?
— Чем черт не шутит,— опять по-русски.
Они вышли на балкон и закурили, опершись на деревянные перила. Беседа что-то не клеилась.
Стояла студеная ночь. И небо над городом представляло собою некую дымную взвесь... Варужан не видел дядю более десяти лет. За это время Врам Ваганян дважды приезжал в Ереван, но оба раза Варужан был в отъезде.
— Напротив нашего дома мавзолей Ленк-Темура. В знаменитом месте живем, да? Просто блеск. Откроешь окно, и Ленк-Темур тут как тут,— мешая армянские слова с русскими, говорил дядя Врам.
Варужан со злостью сплюнул вниз. Интересно, дядя хоть знает, кто такой Ленк-Темур?
В доме надрывалась зурна, танцевали. Варужан заметил в группе танцующих ярко-красное платье Мари. И вдруг вспомнилась Егинэ. Утром в редакцию пришла "телеграмма без подписи: «Поздравляю с днем рождения бабушки, ее ты действительно любишь». Либо Сюзи, либо Егинэ... Сюзи обещала приехать, но не приехала.
— У меня судьба так сложилась,— то ли себе, то ли Варужану го-
ворил Врам Ваганян,— а у Коли на уме только Армения. Знаешь, уже два года он выписывает в толстую тетрадь имена знаменитых армян. И твое имя там записано. Он видел твою русскую книгу, но не сообразил, что Варужан Ширакян его двоюродный брат.
— Потом вычеркнул?
— Зачем же? Разве ты не знаменитый армянин?.. Он книжку твою прочел, мне рассказал... Ты в год одну хотя бы книгу пишешь?
— Смотря какой год. Если нет засухи... Врам Ваганян обиженно на него посмотрел:
— Смеешься... Да, Колька мне перед отъездом говорит: пап, и Шарль Азнавур армянин. А кто такой Шарль Азнавур?
— Армянин,— усмехнулся Варужан.— Все армяне.
— Он мне эту тетрадь с собой дал — мол, отвези в Ереван. Чтоб ты поглядел — никого лишнего не написал, никого не упустил?.. Посмотришь? Кино смотрит, как увидит среди имен артистов армянина, аплодирует, потом в тетрадь записывает.
— Хороший, видно, твой Колька парень. В кого он такой?
— А ты на меня пренебрежительно не гляди, приезжай в Самарканд, увидишь — я там кум королю.
— Вроде Ленк-Темура.
— Ну, это уж ты загнул. Да, Колька очень просил, чтоб ты русскую книгу с автографом ему подарил. Я бы отвез. Мальчишка ведь еще, пусть перед приятелями похвастается.
— У меня твоего адреса нет,— Варужан был во власти своих мыслей и слушал дядю как через толстое стекло.— Он по-армянски не читает?
— Мало-мало, как говорится. Арам кое-какие книги посылает, словари. А ца что в Самарканде армянский?
— Ты прав — на что? Вместо этого он мог бы выучить, скажем, японский.
— Вот и я о том. Да разве теперешним детям втолкуешь? — Достал записную книжку, вырвал листок, стал быстро писать.— Вот адрес. Но лучше б ты мне книжку с собой дал, Коля бы так был рад...
— У меня сейчас нет ни одного экземпляра русской книги; Месяца через два новая книга выйдет, я пришлю.— Посмотрел на адрес: — Варлам Ваганов?..
— Да, и имя Врам там не понятно, и фамилия Ваганян. Трудно им произносить. Так удобнее. Верно?
Варужан не ответил, смял бумажку и швырнул с балкона.
— Я запомню,— сказал он.— А если забуду, напишу так: Самарканд, прямо напротив мавзолея Ленк-Темура, Варламу Ваганову. Дойдет. Ведь ты, дядя, живешь в знаменитом месте.
— Дойти-то оно дойдет.— Врам Ваганян все понял, был задет за живое, но в конфликт вступать не стал: перед ним был сын старшего брата, который к тому же, говорят, здесь фигура. Но огорчился он страшно: племянник прямо-таки плюнул на его имя-фамилию, жизнь, судьбу, а судьба, черт побери, была не сахар...
— Ты должен был Колю взять с собой,— вдруг сказал Варужан
примирительно.— Он увидел бы сразу всю родню. Я сам многих вижу впервые.
Врам Ваганян посмотрел-посмотрел на племянника, повернулся и медленно пошел в гостиную.
Врам Ваганян уехал из Армении отстраивать Ташкент, пострадавший во время землетрясения. Хороший был строитель, а разрушенный город нуждался в хороших строителях. Его сыну Шираку (Шираку Ва-ганяну Второму) было тогда лет шесть. Прошло несколько лет, и однажды пришла весть, что Врам вторично женился, переехал в Самарканд и у него в этом браке уже есть ребенок, сын. (Зовут его, стало быть, Николай, он уже вырос и теперь хочет прочесть книгу Варужа-на.) Спустя какое-то время сам Врам написал письмо брату Тиграну. Оправдывался:.«Так уж получилось. Приеду, расскажу подробности... Нина очень хорошая. От нее маме, тебе и всем остальным привет... Так что уж простите...»Жена Врама Анаит недолго сокрушалась: через несколько месяцев после письма вышла за кого-то, ушла к нему. Дед с бабкой не отдали ей Ширака, да она, честно говоря, и не настаивала. А Ширак Второй рос в холе, но таил в душе горечь: не простил ни отцу, ни матери. Ему было двенадцать лет, когда отец вдруг приехал из Самарканда в Ереван,— Ширак удрал в Ленинакан, к бабушкиной сестре. А в восемнадцать подался в Сибирь. Сейчас где-то под Тюменью. На пригласительную телеграмму ответил письмом: «Дорогая бабушка, до смерти хочу быть рядом с тобой, но знаю, что за столом будет чинно восседать тот, кого я вычеркнул из своей жизни... Позже приеду».
В гостиной продолжали танцевать, а в ушах Варужанэ звучали тяжелые шаги дяди. Кто скажет, отчего жизнь человека вдруг совершает странный поворот? «Зря дядю обидел,— подумал Варужан.— Будто сам я порой не хочу удрать не то что в Самарканд, а на край света. По характеру своему мне бы прокурором быть — тут же применял бы к человеку такую-то статью уголовного кодекса». Прокурор... А ведь и прокурору порой адвокат требуется, суд присяжных.
Варужан был какой-то одурманенный, отупевший, в голове муть, все перемешалось, вопросов стало больше, ответов меньше. Нет на этом свете у него человека более любимого, чем бабушка, однако и сегодня он не может радоваться. Выпить, что ли? Но ведь уже порядком выпито, однако не действует. А бабушка... Все в ней смешалось: и боль, и радость. Как ты выдерживаешь такое высокое напряжение, дорогая бабуленька? Ты как громоотвод: все пропускаешь через себя и остаешься стоять... Варужан позавидовал бабушке... Немые фотографии, застывшие вокруг праздничного стола пустые стулья... Если бы он мог написать этот вечер... Да и вообще после всего этого сможет ли он писать? Что хотел сказать ему Мигран Малумян? Этого Варужан уже никогда не узнает. Увидятся ли они когда-нибудь с Егинэ? Видимо, верно подметила Сюзи: «Уверена, что через несколько месяцев вы не скажете, что хотите ее видеть, даже рады будете, что потеряли ее,— она путает все ваши карты». Зачем двоюродному брату в Самарканде его книжка? Потому что родственник? Чтобы похвастаться перед мальчишками и особенно перед ровесницами-девочками: глядите, у меня брат пи-
сатель? Только для этого? А сам Коля каждый день видит из окна мавзолей Ленк-Темура, днем проходит по тротуару мимо мавзолея... Сюзи пообещала сегодня приехать. Приедет ли? Сэм потерял голову, твердит: Сюзи, Сюзи... Будто такого товара в их Америках мало... Мари вроде бы как-то переменилась. А может, сам он меняется?.. Значит, Сюзи может и родней его стать — сводный братец готов. Вспомнил ее в гостинице: полуголая, наглая, развязная. Увидел кинжал на диване между ними...
Ты, Варужан, желал в эти месяцы покоя, чтобы ничего не происходило, тебе нужна была тишина, безмятежность, возможность побыть наедине с собой, ты ведь соскучился по себе... И что из этого вышло?
— Этот! Этот! — громкий женский крик прервал его размышления.— Именно этот дом! Спасибо!..
Он посмотрел вниз, на улицу. У ворот со скрежетом затормозило такси. Не успело остановиться, какая-то женщина не вышла, а пулей вылетела из машины. Кто бы это мог быть?
Женщину он видел как в тумане. Потом показался водитель, он медленно двинулся к багажнику,— наверно, чтобы достать чемоданы.
Варужан сбежал вниз по винтовой лестнице. Уже из сада услышал женский голос:
— Умоляю, брат, возьми деньги.
— Не надо, сестра. Тот человек, что с вами в аэропорту был, уж не знаю, кто он вам, дал. Вот...— и достал из кармана десятку.
— Сирарпи?
— Да, Варужан, я! Не верится? Сирарпи тут же забыла про водителя. Обнялись, Сирарпи всхлипнула:
— Как бабушка? Сам ты как? Видишь, приехала. А знаешь, с какими препонами... Расскажу.— Обернулась: — Такси уехало?
— Молодчина, Сирарпи, бабушка с ума сойдет от радости. Как там в Бейруте?
— Э, что от Бейрута осталось... Я на машине до Дамаска добралась, из Дамаска до Халеба, а уже из Москвы до Еревана. Сейчас я из Москвы... Тысяча километров обернулась шестью тысячами.
Входная дверь открылась с тяжелым скрипом, Мари в первый момент увидела только Варужана:
— Где ты бродишь? Бабушка все время о тебе спрашивает.
— Я в Бейрут слетал,— спокойно ответил Варужан.— Кому-то надо было привезти Сирарпи.
— Вай, Сирарпи! — Мари обняла ее, зацеловала, потом бросилась в дом.— Побегу бабушку обрадую.
Варужан подхватил чемоданы, вошел во двор.
— Не верю, не верю, не верю, что я в Ереване,— все повторяла Сирарпи.
— Верь, верь, верь — ты в Ереване. Ну и тяжеленные у тебя чемоданы. Ты что, весь Бейрут с собой привезла?..
— Э, бедный Бейрут... Чемоданами меня в Халебе снабдили, расскажу...
— Сирарпи, доченька! — раздался голос бабушки Нунэ с балкона. —, Тетя! — закричала Сирарпи, бросившись в дом.— Тетя!. Варужан подумал, что балкон, на который высыпал народ, сейчас
рухнет. И вдруг грянула зурна — плач, крики, радость, печаль перемешались вновь.
Сирарпи не хватало дыхания. Ей хотелось всем рассказать, какие бесподобные армяне живут в Халебе. Ведь всего два дня назад, да, всего два дня назад у нее был там единственный знакомый, доктор Дальян, а в аэропорт ее пришло провожать сто человек. Ее ли? «Они тебя любят, тетя, Армению любят, вы понимаете?.. Нет, вам не понять». Потом, прямо возле стола, она лихорадочно стала открывать чемоданы из Халеба: шали, шерстяные чулки, серебряные украшения, обувь, отрезы на платье, иконки — чего там только не было... Сирарпи один за другим вынимала подарки — каждый написал свое имя на вкладыше— и зачитывала имена. Сирарпи была в ужасном возбуждении — раскраснелась, руки у нее дрожали, имена она не зачитывала, а вскрикивала:
— Вардан Пртикян! Ты знаешь, тетя, кто это? Я тоже не знаю. А ты знаешь тикин Гоар, тикин Вардуи? Смотри, какой пирог они испекли и как тщательно упаковали! Ты Ваго знаешь, Микаэла знаешь, барышню Шоган знаешь? Я тоже не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72