Девушка смотрела, как дитя, завороженное сказкой.
— Великолепно, да? — сказал в конце концов Варужан только для того, чтобы что-нибудь сказать.— Часами смотрю не насмотрюсь. Чудо.
Девушка обернулась:
— На всякое чувство вы непременно натягиваете словесные джинсы: великолепно, чудно... Не можете просто смотреть и чувствовать? — И добавила: — Кофе меня не угостите?
— Сейчас,— беспомощно отозвался Варужан.— Вы побудьте на балконе, я мигом...
— Зачем мне быть на балконе? Я понаблюдаю, как вы варите...
Все кофейные принадлежности лежали на письменном столе. Положив две ложки молотого кофе и сахарного песку в алюминиевую кружку, он включил электрокипятильник.
— Удобная штуковина,— одобрила девушка.— Из Америки привезли?
— Нет, из Москвы. Американцы другой кофе пьют.
— Вряд ли приличный кофе получится.
— Уж какой есть,— в голосе Варужана прорвалась нотка раздражения.— Меня вполне устраивает.
— Да, конечно, ваше поколение довольствуется малым.
— Ты явилась, чтобы...
— Я проникла сюда незамеченной. Дежурной не было на месте. Я долго ждала, чтобы ее не было на месте.
Варужан все же попытался закончить начатую фразу:
— Ты явилась, чтобы продолжить наш спор?
— Спор? Какой спор? О чем вы? Наш вечер в поезде — это театр, причем любительский. Мы с вами играли. Вы получше, поскольку опыта больше... Пишете что-то новенькое?
Все поняла, чертовка. Кофе чуть не убежал, Варужан едва успел выдернуть из штепселя шнур кипятильника. Достал из шкафа вторую чашку. Неужели эта та самая хрупкая, добросердечная Сюзи-Шушан? А может, она его раскусила с первого взгляда? Да что там раскусила — попросту узнала?
— Только вы вошли в купе, я вас сразу узнала,— действительно чертовка — мысли читает.— Это было нетрудно. Из вас разведчика не выйдет. И бороду зря сбрили — с бородой вы интереснее.
— Знаете что, Сюзи...
— Сердитесь? Давайте заключим уговор, как в сказке про хозяина и слугу: кто рассердится, тот должен...— и не сумела с ходу придумать, что же он должен.— Ладно, это мы решим потом, время есть. У меня его очень много.
— Ты и сейчас вошла в роль, Сюзи?..
— Нет,— отрезала девушка,— это мое настоящее лицо. Вернее, одно из моих настоящих лиц.
— А сколько их у тебя?
— Не больше, чем у вас. А разница между нами в том, что я этого не скрываю.
Ну, это уже наглость, и неважно, что исходит она от красивой молодой девушки. Варужан быстро выпил кофе и решительно уселся за письменный стол:
— Я должен работать, Сюзи.— Потом столь же решительно направился, открыл внутреннюю защелку.— Я занят, милая барышня.
— Работайте,— ответила Сюзи.— А я немножко посплю. Можно воспользоваться вашим диваном? Но лучше закройте дверь на защелку, это в ваших интересах.
Она что — шутит?
— Я тебя провожу. Рад, что ты меня не забыла.
— Значит, выгоняете? А мне в этом городе некуда идти, мне негде остановиться. А село мое далеко.
— Такси не проблема.
— Я немного посплю. Вы пишите, потом все обсудим.— И пошла в спальню.— Могу я взять покрывало с вашей кровати?
Что за божье наказание? Варужан плюхнулся на стул перед письменным столом. Взгляд непроизвольно скользил по строчкам недопи-санной страницы. Но смысл фраз до него не доходил. Неужели за две-три недели человек может так резко перемениться? Если бы не внешность, в этой девице нет ничего общего с его попутчицей. Со злостью допил остатки кофе, вернее, гущи, сплюнул в носовой платок горькие крупицы. В голове не было ни единой мысли. Удрал, называется. Удрал из Еревана, чтобы побыть в уединении, поразмышлять, поговорить с собой. И откуда взялась эта хорошенькая бестия? И что она от него хочет? Просто какой-то бред. Кошмар. А он-то корил себя за то, что остался глух к ее распахнутой искренности. Да она, Варужан Шира-кян, лучше тебя знает, в чем смысл жизни. А ты считал себя психологом, раскопавшим суть нового поколения, как Шлиман Трою. Сейчас только не хватает стука в дверь и появления Мари: «Ах, вот оно, твое уединение! Ну давай сочиняй байку покрасивее. Может быть, это не реальная девушка, а одна из твоих наивных героинь, которую ты оживил, как Пигмалион?» Перспектива показалась столь возможной, что Варужан встал и на цыпочках пошел к двери. Там вроде какой-то шум?.. А если Егинэ придет? Нет, Егинэ не придет... Он закрыл дверь на защелку и замер в коридоре.
Девушка мирно спала на диване. На спинку стула было накинуто ее пальто, на полу стояли ее туфли.
И опять в сознании Варужана возникла иллюзия мраморной статуи. Будь он скульптором, подошел, сорвал бы и сбросил с нее покрывало. Представил ее полуобнаженное тело и испытал внутреннюю дрожь. Ну, вот еще...
Девушка внезапно, сразу открыла глаза:
— Долго я спала?
Он посмотрел на часы:
— Минут двадцать.
— Дверь закрыли? Молодец, умнеете на глазах. А почему вы сели
так далеко? У вас широкий диван. Как раз для двоих... Садитесь поближе, я не хищница, клыков у меня нет. Посмотрите, какие у меня тоненькие пальчики...
Что было делать? Он подошел, сел на диван. Тепло девушки показалось ему камином, в котором полыхает пламя.
— Прошу тебя, Сюзи, приди в себя.
— Прийти в себя? — Сюзи заливисто рассмеялась и вдруг обожгла Варужана знойным взглядом.— А ты не хочешь меня поцеловать? А? Конечно, хочешь! — Женщина, наискромнейшая, ложась с мужчиной в постель, снимает вместе с платьем и стыд. Так продиктовано природой. А эта перво-наперво стыд откинула.— Целуй, я же вижу, ты дрожишь.— Варужан Ширакян оглох, онемел, замер, сделался куклой-болванчиком, в такой нелепой ситуации он еще никогда не был.— Мне было семнадцать лет, когда один мужчина привел меня в гостиницу, в свой номер... Успокойся, к тебе я сама пришла... Привел он меня в свой номер, и я тут же скинула с себя почти все, что на мне было, и забралась на диван. Вижу, не решается ко мне подойти, прирос к стулу. Это был не человек, а счетно-вычислительная машина, «Наири-4», четыреста тысяч операций в минуту. Сижу я почти голая, а он подсчитывает все плюсы-минусы: что получит, что может потерять. Я знала, что у него жена, дети, на подходе защита диссертации, есть перспектива продвижения по службе. Видимо, вычислительная машина выдала отрицательный ответ, он подтянулся, поправил галстук. «Простудишься, Сюзи»,— говорит. Сам дрожит, а мне говорит: простудишься. Я знала, кто он есть такой, я эксперимент проводила. Если бы он ко мне приблизился, получил бы не поцелуй, а пощечину. Но я знала, что он не осмелится приблизиться. Просто проверить хотела. Таковы мужчины. Если бы счетная машина дала положительный ответ, он бы кинулся ко мне, в ноги упал, измучил бы.
— Ты решила еще раз провести подобный эксперимент?..— и вдруг нагнулся и поцеловал девушку в полуоткрытые губы.
Она на мгновение обмякла, а Варужан деликатно отстранился.
— Твои сорокалетние герои целуются горячей.
— Если любят...
Но она пропустила мимо ушей эту ехидную реплику.
— Ничего, теперь ты научишься целоваться. Ведь «опыт — сын ошибок трудных». Так? — И неожиданно обняла Варужана, вцепилась ему в спину хрупкими, но одновременно сильными пальцами.— Когда женщина сама того хочет, ей нельзя отказывать.
Значит, и женщины могут изнасиловать, а судят за это только мужчин. Бедные мужчины... И хрупкие девичьи пальчики вдруг показались ему хищными когтями — может быть, когтями грифа.
— Это одно из моих тысячи лиц,— девушка выпустила его из объятий и спокойно растянулась на диване.— Но не спеши делать вывод, что ты меня уже знаешь. Конечно, воспоминание о том мужчине — глупость, забудь.
— Я закурю, если можно.
— Кури.
И как ей удалось столько печали сконцентрировать в слове «кури»?
Варужан вдруг склонился над Сюзи и стал гладить волосы девушки, ее лоб.
— Приляг рядом со мной,— сказала она,— приляг, не бойся. А если боишься, мы положим между нами кинжал. По-моему, так грузины делают. А? — И, не дожидаясь ответа, откинула покрывало, встала и полураздетая направилась к тумбочке, где лежала ее сумка.— Вот,— и Варужан увидел у нее в руках кинжал — настоящий, с перламутровой рукоятью, отделанный серебром.— Это мне в моем селе подарили. Школьный сторож.
— Вроде бы старинный.
— Тысяча девятьсот шестого года, на рукояти написано.— Подошла к дивану и положила кинжал точно посередине.— Вот наша государственная граница. Ложись, пожалуйста. Я обычаи уважаю.— И легла к стенке.— Надеюсь, что и ты их уважаешь.
Варужан засмеялся нервным смехом и растянулся на диване, не сняв даже туфель.
И так вот, лежа бок о бок, они замолчали, и надолго. Видела б его сейчас Егинэ... О Мари не вспомнил.
— Итак, слушайте,— заговорила Сюзи, опять перейдя на «вы»,— я вас прекрасно знаю и решила сыграть в дороге роль одной из ваших героинь. Вы ведь обожаете таких удивленных юных героев, задающих мудрые вопросы про жизнь. И убеждены, что ответы на все вопросы у вас в руках... До конца в мою игру вы не поверили, я это почувствовала. Разочаровались в собственных персонажах или просто поумнели? А я поняла, что вам грустно. Ведь правда?.. Молчание — знак согласия. Теперь вы, наверно, думаете, что распущенная девица играет еще одну роль и готовит вам еще одну западню... Ладно, об этом мы еще поговорим. Вы завтра свободны?
— Как сказать...— Варужан включил свое сознание.— Вряд ли...
— Я отведу вас в одно необычное место. Это недалеко, можно даже пешком добраться, хотя и такси, как вы выразились, не проблема. Вы должны, вы обязаны непременно со мной пойти.
И вдруг расплакалась:
— Я сейчас уйду... не бойтесь... Может, я к вам и приходила-то всего лишь поплакать?.. И не нужно меня гладить, я не маленькая, я взрослая, страшно взрослая — взрослее вас, взрослее бабушки...
Варужан растерялся — он не ожидал такого вот продолжения. Все перепуталось по-новому.
— Успокойся, Сюзи, завтра мы отправимся вместе, куда захочешь. И будем много-много разговаривать. Может быть, дать тебе воды?
— Хочешь встать, так и скажи.
И в голосе ее прозвенел лед, и сама она тут же сделалась ледяной статуей, хотя и прекрасной.
Воду пить не стала. Спокойно встала, оделась, положила кинжал в сумку, зашла в ванную комнату и вышла оттуда через несколько минут умытая, причесанная, с аккуратно подведенными веками.
— Я пошла.
— В такой час? Куда?
— Не надо притворства, дорогой психолог,— я не из ваших героинь... Так в котором часу завтра? Я буду ждать у гостиницы... Провожать меня не нужно.
Осторожно закрыла дверь, и шаги ее раздались теперь в коридоре. Если бы на письменном столе не стояла вторая чашка с остатками кофе, Варужан подумал бы, что все это наваждение и находится он в мире собственных персонажей.
Взял со стола письмо той пожилой женщины, растянулся на диване. Достал письмо из конверта, перечитал. Она тут одна, лет двадцать пять тому назад приехала сюда, да и осела. Родня ее живет в одном из окрестных сел. Десять лет она снимала комнату. Потом дали ей комнату в подвале старого дома. Это временно, сказали. Построим новый дом — выделим квартиру. До сих пор выделяют, вот уже пятнадцать лет. Наверно, от подвальной сырости заболела ревматизмом. Оставила библиотеку, живет на пенсию. «Пенсии мне хватает, правда, хватает,— пишет она.— Только вот комната моя как склеп. Пятнадцать лет подряд видеть из окна ноги, одни только ноги...» Одни только ноги... Это уже не надуманный литературный образ, а фотоснимок, точный фотоснимок жизни. Нужно пойти к этой женщине. Но чем можно ей помочь? Поговорить с Андраником Симоняном? Он, скорее всего, в курсе. Тогда почему не поможет?.. Сколько подобных писем получал Варужан в Ереване — думал, хоть Тут от них отдохнет месяца два. Не вышло. «Пятнадцать лет подряд видеть из окна ноги, одни только ноги...» Нет, к ней надо, надо сходить. Прямо завтра. Хотя завтра же у него встреча с Сюзи, куда-то нужно идти. Куда? Заказал разговор с Ереваном, потом набрал номер Егинэ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА:СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
«...Было это в Алеппо. Я увидал на улице большую толпу стариков, людей увечных, больных, нищих. С превеликим трудом передвигали они ноги, подстегиваемые заптиями, в руках у которых были штыки, плети.
У многих ноги распухли, и велики были их муки. Несколько человек из этого каравана волокли больных, подхватив их под руки.
Я подошел к заптию и спросил:
— Кто они?
— Армянские переселенцы.
— Откуда?
— Из Себастии.
— За что их изгнали? Ведь в Себастии нет пока войны. А их гонят палками, плетьми. Что все это значит?
Продолжаю идти. Вижу, офицер, высокий чин. Между нами произошел такой разговор:
— Этих людей изгнали из Себастии. За что? Что там происходит?
— В Себастии ничего не происходит.
— Тогда почему с ними так обходятся?
— Армян выселяют из их края в другое место, это приказ правительства.
— А в чем причина?
— Они мятежники, а в военное время нет возможности разбираться с внутренними неурядицами.
— И где они готовили мятеж?
— Повсюду.
Я представил, как все началось. Вполне возможно, что где-то два-три подвыпивших армянина и говорили лишнее, а правительство искало любой повод, чтобы открыть путь преступлениям. И было очевидно, что чиновники, заптии, войска, охранявшие город, этим поводом воспользуются.
Тут к месту вспомнить, что после беспорядков в Харберде я сидел как-то ночью дома у Арпиаряна Ншана-эфенди, и мы вели с ним душевную беседу.
Я сказал: «Не воспринимай эти события как нечто окончательное. В одной английской книге я вычитал такую историю. Лорд нашел тигренка — кормил его, ухаживал за ним, и тигр, как домашняя собака, расхаживал по всему дому. Заходя в кабинет лорда, лизал ему руки. А язык у тигра как напильник, и тигр содрал лорду кожу на руке, пошла кровь. Почуяв запах крови, тигр начинает грызть лорду руку. Лорд, видя опасность, приказывает слуге убить тигра. Тот убивает и спасает лорду жизнь. Вот и армянский вопрос походит на тигриную историю. Турки уже почуяли запах добычи и, будьте уверены, через несколько лет придерутся к ничтожному поводу и повторят свои преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72