Андраник Симонян появился в гостиной с женщиной, одетой сдержанно, но со вкусом.
— Это Маргарита Левоновна,— сказал он. Женщина улыбнулась, протянула Варужану руку:
— В конце концов мы таки вас увидели. Я чрезвычайно рада.
— Я также,— сказал Ширакян.— Вижу, что идеи у вас в городе в нежных женских руках.
— Вы наверняка найдете общий язык,— щелкнув зарами, сказал Врам Симонян.— Садись, Марго... А ты, барышня, похорошела...
Маргарита Левоновна неуверенно улыбнулась.
— Арам Тиграныч сказал, что придет через сорок пять минут.
— Не люблю таких педантов,— вмешался Варужан.— Кто такой Арам Тиграныч?
Групповой портрет собравшихся (именно групповой портрет, такими все выглядели застывшими) мгновенно ожил, и глаза всех выражали удивление.
— Арам Тиграныч первый секретарь горкома,— Андраник Симонян постарался прервать развязное продолжение и без того неуважительной фразы писателя.— Я тебе говорил. У него гости из Еревана, но он обещал непременно прийти.
— Придет,— подтвердила Маргарита Левоновна.
— У тебя тут опасное собрание, Андраник,— сказал Варужан, и групповой портрет вновь ожил.— Если, не приведи господи, произойдет несчастье, ну, скажем, на твой дом упадет бомба, город останется без начальства.— Все засмеялись или, скорее, выдавили из себя смех, а Варужан невозмутимо продолжал:— Бедный Арам Тиграныч, ему придется в срочном порядке сформировать новое правительство.
— Ну садитесь, рассаживайтесь,— прервал его Андраник, которого уже начинала тревожить излишняя колкость старого приятеля. Она-то была ему хорошо знакома.— Арам Тиграныч предупредил, чтобы его
не дожидались... Врам Мамбреич, записывай свой тайный ход и отложи на время партию — поруководи столом.
— Гонг пробил вовремя,— Врам Симонян с силой бросил зары на доску и с удовольствием перемешал камни.— А то бы мне крышка.
— Да нет, что вы говорите,— виновато промямлил главный врач.— Мне под конец всегда не везет. Разве я у вас выигрывал, Врам Мамбреич?
— Только этого, главный врач, не хватало! Или ты хочешь, чтобы сократили первое слово в названии твоей должности? — Врам Симонян серьезно и торжественно уселся во главе стола и указал на место по левую руку от себя: — Прошу, товарищ Ширакян, занять место почетного гостя...
— Спасибо,— отказался Ширакян,— здесь, как сказал бы Гамлет, магнит попритягательней.— Он намекал на Маргариту Левоновну.— Разумеется, если магнит не возражает.
— Ну что вы! — холодно улыбнулась Маргарита Левоновна.— Я буду очень рада, Варужан...— и замялась, пытаясь угадать отчество.
— Да просто Варужан. А вас мне можно называть тикин Маргарита?
— Как вам будет угодно.
— Только не назовите вдруг товарищ Марго,— заржал Врам Симонян.— Зарзанд, ты новых анекдотов про товарищ Марго не знаешь?
Прокурор наподобие заводной лягушки открыл рот и тут же его закрыл. «Между двух огней, бедняга»,— подумал Варужан. А Маргарита Левоновна с улыбчивым полуукором взглянула на Врама Симо-
няна:
— Врам Мамбреич...
— Да что ты, Марго-джан! Неужели ты можешь на меня обидеться? — и налил себе рюмку коньяка.— Первую рюмку выпью за твое здоровье, посмотришь, что я о тебе скажу...
— Первый тост принято подымать за здоровье гостя.
— Я в доме своего старого друга,— возразил Варужан,— и должен сказать, что ваш второй секретарь впервые прав. Ваше здоровье, тикин Маргарита,— и, не дожидаясь, пока другие поднимут бокалы,
выпил.
— Мне по душе раскованность наших писателей,— хитро сощурился прокурор.— Делают, что хотят...
— Неправда, гражданин прокурор, вам это не по душе,— бросил Варужан с неожиданной злостью.— Вы на нас зуб точите, да руки коротки.
— Не возводи напраслину, гражданин великий писатель,— произнес прокурор с сельским выговором и елейной улыбкой.
— А, так вы из Генджи,— догадался Варужан об источнике этого выговора и еще раз взглянул на прокурорскую плешь, всю в бусинках пота.
— Бывали в наших краях? У нас есть где гульнуть,— прокурор взирал на него все с тем же доброжелательным безразличием.
— Где там можно гульнуть, не знаю. А вот то, что Низами из ваших мест, это я знаю.
— Да, конечно,— прокурор не умел защищаться, осекся, улыбнулся.
— Вам надо бы увидеть Зарзанда Согомоныча на судебном продес-се, услышать его обвинительную речь. Цицерон ему в подметки не годится.
Варужан взглянул на человека, столь пренебрежительно отозвавшегося о Цицероне. Это был судья, Варужан вспомнил имя его и фамилию — Азат Блбулян. Тот вертел в руках кусок шашлыка, обуреваемый сомнениями: съесть этот или положить на место и выбрать помягче?
— Жаль,— сказал Варужан.— Дважды побывал в вашем суде, но ни разу не увидал Цицерона Согомоныча...
— Зарзанда Согомоныча,— поправил судья, решив наконец заменить кусок мяса на другой.
— Зарзанда Согомоныча ни разу не слышал. Разбирались мелкие делишки — разводы, недостача трехсот двадцати рублей. Разве это достойно Цицерона? А вот вас, гражданин судья, я слышал.
— Ну ладно,— Врам Симонян, сопровождая слова свои хозяйским жестом, стал наводить за столом порядок.— За Маргариту Левоновну мы пока выпили наспех и не всерьез. К этому тосту мы еще вернемся, и тогда вы услышите, что я о ней скажу. А пока выпьем за здоровье нашего главного гостя товарища Ширакяна.
Варужан Ширакян отсутствующим взглядом смотрел на человека, сидевшего во главе стола и говорившего о нем. Отдельные слова до него доходили, но связать их друг с другом он не мог. Оратор назвал несколько его книг, сказал, что для их города большая честь его приезд и прочее, и прочее. Потом высказывались другие гости. Андраник Симонян до небес превозносил друга, вспомнил несколько эпизодов из студенческой жизни, в одном месте расчувствовался, слегка прослезился. Сказал, что его друг пишет новую книгу, потому и приехал в их город.
— Про нас? — спросил судья.
— Нет, не беспокойтесь,— ответил Варужан.
— А что мне беспокоиться? Засмеялись.
— Уж напишет так напишет,— прокурор с наслаждением догрыз кусок мяса и теперь обгладывал кость.— Для этих так называемых писателей нет ничего святого. Два раза в суде оказывался — разве не ясно...— И вдруг очень серьезным тоном спросил судью:— Какие, у тебя с писателями отношения, Азат?
— У меня полквартиры библиотека,— по-детски признался судья.
— Скоро дам тебе слово,— повернулся к судье Врам Симонян.— А пока Саакануш нам спеть хочет.
— Я? — Саакануш от неожиданности уронила вилку, та звякнула об пол, женщина смутилась и, возможно, покраснела, только этого не было заметно под защитным слоем косметики.
Врам Симонян строго на нее глянул:
— Кто только что говорил: я ваша давняя поклонница? — Хотел передразнить Саакануш, произнести фразу ее голоском, но получилось не слишком похоже.— Люди, не она ли сама призналась?
— Да, я, Врам Мамбреич, но...
— Врам Мамбреич,— вмешался Варужан,— не надо давить на слабый пол. Если тикин Саакануш сама захочет, тогда дело другое...
— Что с тобой, милая? — В голосе Врама Симоняна прозвучал
металл.— Это что-то новенькое...
— Говорят, пой, значит, пой,— зашептал муж, заведующий отделом культуры, на ухо жене, причем зашептал весьма громко.— Что ты заставляешь ждать Врама Мамбреича...
И в этот миг в дверь опять позвонили. Врам Симонян взглянул на часы:
— Арам Тиграныч. У него, товарищи, есть чему поучиться. Я по нему часы сверяю.
Андраник Симонян пулей вылетел в коридор. Другие напряглись. Саакануш, переведя дух, достала из сумочки зеркальце и стала быстренько поправлять прическу.
Вошел человек от силы лет сорока — сорока двух. Одет он был просто, почти по-студенчески. Поздоровался, подошел к Варужану. И в этот момент Варужан заметил, что только он сидит, все прочие, даже женщины, встали,
— Вот и познакомились. Хотя по книгам я вас уже знаю.
— Андраник говорил.
— Арам Тиграныч,— раздался голос Врама Симоняна,— прошу сюда. Мы пьем за нашего гостя, так что вы как раз подоспели вовремя.
— Сейчас, Врам, сейчас...— и спокойно, медленно двинулся к своему месту.— Продолжай, Врам.
— Как можно, Арам Тиграныч...— По лицу Врама Симоняна расплылась безразмерная улыбка.— Вы пришли, а я продолжать
буду?..
— Нет, нет, Арам Тиграныч, мы вас просим,— добавил Андраник
Симонян.
И из хозяина застолья Врам Симонян мгновенно, на глазах у.всех превратился в лакея, прислужника. Только что прокурор подливал ему вино в бокал, накладывал снедь на тарелку, а теперь сам он с рвением и одновременно осторожно стал класть закуски на тарелку Арама Теру-няна, налил ему в рюмку коньяка, в фужер минеральной воды, что-то прошептал ему на ухо, заулыбался. Когда у Теруняна упала из рук вилка, он с готовностью нагнулся, поднял.
И тут Саакануш запела.
— Молодчина,— по-отечески улыбнулся ей Врам Симонян.— Раз пришел Арам Тиграныч, будем пировать.
Отчего Варужану вдруг вспомнилась сейчас Егинэ?.. Успеет ли он повидать ее до отхода поезда? Неизвестно, когда завершится это пиршество...
Саакануш распевала вдохновенно и фальшиво, внимательно слушал ее только муж, да и то слух его был обращен к жене, а взгляд к начальству. «Он человек молодой и хочет продвинуться,— подумал Варужан.— Однажды, когда представится такая возможность, кто-нибудь Араму Теруняну напомнит: жена его хорошо поет, дома у Андраника Симоняна помните, как пела...»
Принесли пиво в жестяных банках. Варужан тут же вскрыл свою банку и стал пить прямо из нее, пиво было холодным, хотя показалось ему не очень свежим.
— У такого пива особый вкус,— раздался голос Врама Симоняна.— Чешское! В бутылках не то.
Но Варужан заметил, что Симонян едва отхлебнул глоток и лицо его выразило отвращение. У него наверняка язва желудка, подумал Варужан и сказал вроде бы сам себе:
— Во-первых, не чешское, а голландское. И в банках за границей пиво самое дешевое. А вы, Врам Мамбреич, пиво вообще не любите — просто пробуете, потому что не наше, не всегда такое найдешь.
Симонян хотел что-то возразить, но смолчал.
— Эх, нелегко с писателями,— искренне вздохнул судья.— Не знаешь, чего от них ждать...
Варужан язвительно улыбнулся и процедил сквозь зубы:
— В отличие от некоторых судей, которые еще до судебного разбирательства наперед знают, что скажут.
— Я ж тебе говорил, что ты станешь героем романа,— загоготал Зарзанд Майсурян.— Надо было встать, превознести писателя.
Да, прокурор, точно, напоминает запотевшую пивную бутылку, а череп его — великолепная пробка, в течение многих лет не дающая вытечь из него застоявшейся густой пене.
Варужан с усмешкой взглянул на него и залпом выпил рюмку — чего? — коньяка, водки? Не разобрал.
— Да я ведь...— Судья походил на японские часы, которые периодически сами заводятся.— Знаете, как я уважаю писателей... У меня полдома — книги.
— Половина дома у вас лишняя,— сказал Варужан, не уточняя, какая половина. Однако тут же добавил: — Вы книги кубометрами покупаете?
Сидящие за столом люди в тревоге замолчали, Арам Терунян взглянул на Варужана хмуро, будто готовясь что-то сказать, а потом просто улыбнулся.
Эта улыбка придала уверенности Враму Симоняну.
— Дела не пером делают, Варужан Арменакович,— сказал он со снисходительной улыбкой, но подчеркнутым чувством собственного достоинства.— Другие делают.
«Откуда ему известно мое отчество?» Змея, свернувшаяся клубком внутри Варужана, вдруг взвилась на хвосте, и блеснул ее полный яда зуб:
— Пока что вы займитесь своим главным делом: лейте джермук в фужер первого секретаря, товарищ второй секретарь...
Через несколько часов, приняв в гостиничном номере холодный душ (простояв под ним долго, обстоятельно), Варужан Ширакян будет безнадежно пытаться оживить в памяти продолжение застолья, но многое окажется в тумане, причем в тумане, горьковатом на вкус, как дым непривычной сигареты. Почему с первых же минут он с презрительным смешком отнесся к гостям Андраника Симоняна? Ведь никого из них он не знал. Почему накопившийся в нем яд выплеснулся разом и столь непотребно? Почему застолье вдруг сделалось невыносимым для него? Почему слова, сказанные за столом, вдруг выстроились в ряд между ним и правдой? Он перепугался, что вот-вот сделается одним из этих людей и ему начнут нравиться пустые восхваления его собственной личности, которые окружающие плевком прилепляют к его лбу наподобие обесцененных облигаций? А может, пробудилась в нем давняя склонность распознавать людей с первого взгляда, пробудилось болезненное желание преподать урок? Или снова подняло голову чувство собственной непогрешимости, сладостная иллюзия собственного морального превосходства? Словно и не было этих долгих месяцев нравственных терзаний, словно не он ставил вопросительный знак над всей своей жизнью. Так отчего же он так распалился, когда стали пить за здоровье Арама Теруняна и каждый, опережая другого, старался превознести повыше первого секретаря? «Это было пятиборье в подхалимстве,— оформил он свою мысль словесно,— и каждый занял первое место». И усмехнулся.
Сейчас, после холодного душа, припоминая этот момент, он усмехнулся еще раз и сказал себе: «Ты озлобленный зануда, Варужан. Ведь можно было смолчать или просто чокнуться со словами «рад знакомству». Тем паче что Терунян тебе понравился! Настроен ты был на противоположное, и тем не менее он тебе понравился. Молодой еще человек с побелевшими висками, в глазах забота, мысль, утомление — тосты слушал он рассеянно, не вникая. Ты ведь мог сказать, например, что хотел бы познакомиться с ним поближе, разглядеть получше ношу, которую он несет на своих плечах, и прочее тому подобное, ни к чему не обязывающее. Но вместо этого ты ухмыльнулся, убежденный в мудрости слов, которые сейчас изречешь, и произнес: «Я бы очень хотел, чтобы здесь сидящие повторили свои речи тогда, когда вы не будете их первым секретарем». Терунян снисходительно улыбнулся: «Не уверен, что будут сказаны эти же слова, но сейчас я их слушаю с тем же чувством, с каким вы только что выслушивали слова о себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72