— С каким Давидом?
— С Сасунским.
Лейтенант засмеялся — наверно, подумал: или псих, или поэт. Но ничего не сказал. Лейтенант с первого взгляда определял, кто есть кто, а сейчас осечка: вроде по виду солидный человек, сумка импортная, сигареты «Ахтамар», да еще с черным фильтром — где он, интересно, достает такие? Наверно, с женой повздорил, взял портфель и был таков, решил лейтенант. Ничего, сейчас отправится домой, попьют с ней чай, а там, глядишь, и в постели вместе окажутся — ведь еще ни свет ни заря, семь утра.
— Горис красивый город, а?
— Очень.
— Не бывал. Как-нибудь хочу ребятишек своих свозить в Татев-ский монастырь, да все время не выберу.
— Свози. Пока монастырь вконец не разрушился.
— В Горисе у меня приятель есть, мы с ним служили вместе, все зовет. А то б я у тебя телефон попросил.
— Ну, я пошел. У меня тут дел всего часа на два, сегодня ж и возвращусь. Осточертели мне поезда.
— Я еще сигарету возьму. А если позволишь, три. Мне еще полтора часа дежурить. Лучше «Ахтамара» есть на свете сигареты?
— Других не пробовал.
— Везет же... А я всякую дрянь курю.
Варужан взял сумку, попрощался сперва с Давидом, потом с лейтенантом и направился к станции метро. Немножко покатается на эскалаторе и поедет к дяде. Американские брат с сестрой к тому времени уже проснутся. На несколько дней он, значит, должен стать гидом из «Интуриста».
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА: СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
«...Мое немощное перо не в силах описать все события, все преступления в Тер-Зоре. Подобного нет в книгах по истории и не будет. Со словами «Аллах вас простит» на берег Евфрата препроводили сорок тысяч несчастных и там всех поголовно уничтожили. Бросили в яму более десяти тысяч детей, облили яму керосином и подожгли, это лишь одно событие в цепи невиданных злодеяний.
В Тер-Зор съехался народ отовсюду. Примерно сто шестьдесят тысяч душ. В этом маленьком городке на берегу Евфрата живительный воздух,' плодородная земля и вкусная вода. Хотя и могло бы это послужить источником процветания, но долгие годы городок был лишен плодов образования и науки. Армяне принялись заполнять городок как трудом, так и добром духовным. Когда их изгнали из-под родных крыш, от ста шестидесяти тысяч не осталось, разумеется, и десятой части. Несчастья, страдания, ужасные условия безбожно уменьшили их численность.
Изгнанники, доставленные в Халеб, чтобы быть отправленными в Тер-Зор, были заключены в районе, именуемом Гарлэк. Гарлэк походил на место, где мясники перед бойней временно держат овец. Попавший в Гарлэк расставался с надеждой на жизнь.
В селах, расположенных под Халебом, было много армянских девушек и женщин, особенно в Азазе, Гатме. Там были совершены страшнейшие преступления. Много армянских женщин находилось в Мескене, Эпухиуриере, Эме и Сепхае у арабов-кочевников, которые здесь осели после заключения перемирия.
Те сто семьдесят три женщины и девушки, которых мне удалось спасти, были переданы мною в Халебе их родне, если таковая имелась. Только одна не помнила ни места своего рождения, ни семьи, ни имени своего. Сейчас эта девушка ходит учиться в гимназию-интернат в Халебе. Тем не менее я не утратил надежды на то, что когда-нибудь объявятся ее родители. Пока нас она считает за родителей, а мы ее за дочку.
Пришлось столкнуться с явлениями ужасных грабежей и взяточничества. Ни свет ни заря заптии выходят на улицу, а в руках у них длинная— метров десять — пятнадцать — веревка. Увидят армянина, вяжут и волокут к ущелью без долгих церемоний. Бедняга не может сказать: «Я не бегу от службы, я переселенец», потому что слово «переселенец» означает Гарлэк, а того, кто смолчит, заптии тащат в караульное помещение.
Освобождался лишь тот, кто положит золотой в руку заптия. Но, избавившись от одних ловцов, человек тут же попадал в лапы к другим. Как-то я восемь раз избавлял Арменака от веревки.
Сам я тоже вынужден был иногда давать взятку. Единственный сын Петеляна Артина-эфенди, чтобы освободиться от военной службы, вынужден был заплатить десять золотых. Многих армян, находившихся на военной службе, отправили в Халеб. Оружия им не дали. А семьи их сослали. Лишь с помощью взяток и могущественного вмешательства сумели освободиться те, у кого нашлись и деньги, и защитники.
До наместников доходили приказы Энвера или Талеата пашей, чтобы таких-то, таких-то людей не отправлять в армию. Но мне доподлинно известно, что вслед за этими приказами приходили прямо противоположные, в результате чего первые делались бесполезными и бессмысленными.
Невозможно переоценить ту служебную пользу, которую принесли турецкому государству Зохрап, Вардгес и Тигран Келекян-эфенди. Этих заслуженных, сильных, добродетельных людей выслали и безжалостно убили под Урфой.
Таким же почтенным, серьезным и именитым лицом являлся Ованес-эфенди, один из судебных заседателей Урфы. Он неоценимую службу сослужил Алие Маликие, Неврес, Семе-ханум, Махмуд-бею и его зятю Ахмеду Ризе, который после султана Гамида бежал в Европу и затем стал председателем первого народного собрания.
Не видя возможности для дальнейшей жизни в родном городе, Ованес-эфенди переселился с женой и сыном в Алеппо. А кончилось тем, что его в качестве свидетеля срочно вызвали в Урфу, хотя ни к какому событию, требовавшему свидетеля, он отношения не имел. На следующий день мы узнали, что его убили в двух часах ходьбы от Халеба. Беспомощными и беззащитными остались его жена Мариам-ханум и сын Жозеф. И заливались слезами до той поры, пока не пришли ко мне.
Тех детей, что я спас в Этлене, всех отдал их матерям или другим родственникам. История одного из этих детей ужасающа. Девочке Тагуи из Себастии было всего шесть лет, когда один из заптиев пытался изнасиловать на дороге изгнания ее сестру, которой едва минуло тринадцать лет. Девочка бурно сопротивлялась, и разъяренный заптие бросил ее в Грзыл Эрмаке. Братья девочки, потрясенные этим — одному семь, другому десять лет,— проклинают, ругают насильника, и тот протыкает обоих мальчиков штыком. Эти три несчастья лишили несчастную мать рассудка. Держа за руку шестилетнюю дочку, она добирается вся в слезах до Халеба, устраивается на завод, а когда исчезла Тагуи, мать помешалась окончательно, и ее отправили в самый страшный сумасшедший дом. Все эти подробности рассказали мне армянские женщины, мучающиеся на этом заводе.
Я незыблемо убежден в том, что столько злодеяний Господь не простит их авторам и исполнителям.Если бы я сделал записи всего увиденного и услышанного, получилась бы книга во много тысяч страниц... Пусть проклятие Божие падет на головы злодеев».
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
— Вам. не надоело? — спросил Варужан.— Я уже скоро спячу.
Они более двух часов назад вышли прогуляться по городу, но по настоянию брата и сестры, особенно Сюзи, все еще катались в метро от станции Дружбы до Давида Сасунского и обратно. На каждой станции выходили из поезда, расхаживали по уже знакомому вестибюлю, потом снова садились в поезд. На центральной площади каждый раз поднимались наверх, очень уж станция понравилась Сюзи. «Понимаешь, спрятанный фонтан, как красиво придумали»,— говорила она.
Они уже в пятый раз поднимались по мраморным ступенькам к Давиду Сасунскому. Сейчас покажется медный всадник, и Сюзи в пятый раз нежно прошепчет: «Здравствуй, Давид. Надеюсь, все в порядке?..» Был полдень, затишье, в метро народу мало — в основном женщины и дети.
— Давид как будто в воздухе, среди света парит,— сказала Сюзи.— Пьедестал еще не видно. Чудесно, да?
— Эти чудеса ты только что уже четырежды видела.
Сюзи взглянула на брата глазами обиженного ребенка и вдруг рассердилась всерьез:
— Ты, Варужан, можешь идти пить свой кофе. А мы будем тудаг сюда гулять,— речь забавная, ломаная: «туда-сюда гулять».
— Сказала бы раньше. Надеюсь, это в последний раз?
— Для тебя это просто метро. Поезда едут туда-назад...
— А что же это, кроме метро?
Сюзи посмотрела на него серьезно и воинственно:
— Это... это ереванское метро. Понимаешь?
Сюзи в своем внезапном гневе была очень хороша. Варужан с удивительной нежностью взглянул на сестру и вдруг взлохматил ее тщательно причесанные волосы. И подумал: как хорошо,
Варужан, что у тебя есть сестренка, да еще красивая, двадцатилетняя, которой можно взлохматить волосы. «Это... ереванское метро...» — повторил он мысленно, взвесил простые слова сестры и вдруг сам стал серьезнее, огляделся — посмотрел на каменные стены, на людей... Но от умных разговоров он устал, сегодня не нужно, повод еще представится.
Сэм шел за ними, разглядывая витрины магазинов, людей, машины, скопившиеся на площади.
— Сэм, что с тобой? Надеюсь, наше метро не такое уж плохое?
— Честно говоря, я не ожидал. Очень красиво. И так чисто! Я не видел на полу ни одного окурка!
— Это меня самого удивляет.
— Помнишь метро в Нью-Йорке? Это же мусорная яма.
Возле памятника Давиду Сасунскому Сюзи и Варужан сели. Сюзи стала есть мороженое, Варужан зажег очередную сигарету. Сэм медленно, погруженный в свои мысли, ходил вокруг памятника, иногда останавливаясь и всматриваясь в памятник с новой точки, любуясь новым ракурсом.
— Хочешь еще мороженого? — обратился Варужан к Сюзи.
— Сладкий холодок... Почему здесь называют это — мороженое? Такое трудное слово. Холодок лучше.
— А я не ем ни мороженого, ни... холодка. В моем детстве, в том возрасте, когда к сладостям привыкают, не существовало ни мороженого, ни холодка.
Сюзи не поняла его вздоха.
— В Америке я сказал нашему общему отцу, что он мне должен тысячу семьсот мороженых.
— И он не отдал? — Сюзи смотрела на него, как маленькая девочка.
— Это не его вина, Варужан,— Сэм понял, почему брат вздохнул, и сделал робкую попытку защитить отца.
— Да я просто объяснил, почему не ем мороженого,— Варужан предотвратил возможное продолжение разговора и взглянул на часы.— Пошли? Нас в Матенадаране ждут. Поедем на такси —возле Мате-надарана нет метро.
На стоянке не было такси. Следовало ждать. Каждый погрузился в собственные размышления. Варужан потихоньку вник в причину вспышки Сюзи: «Здесь не простое метро — поезда под землей едут-приедут, здесь ереванское метро». На свете многое из того, что естественным и будничным кажется другим, у нас называются радость, родина, возрождение... Метро есть в каждом большом городе, люди вынуждены спускаться под землю. Так чему же тогда восторгается наша американочка, живущая в семимиллионном городе? Завтра еще они будут бродить по Еревану, а послезавтра поедут на место его «ссылки»— увидят ущелье, минеральные воды. Арам обещал отвезти всех на своей машине. Варужан свозит их и в село Сюзи, вечером надо будет туда позвонить, точно договориться. А не свозить ли их еще в Барцра-шен, в дом двух сестер?.. Да нет, не стоит — еще расскажут Погосу Ту-
чяну, а тот со злорадством сообщит в газете, что в Армении не осталось живого села. И потом, там, наверно, сейчас снежные заносы, не проехать.
Сюзи обращала внимание на то, как одеты девушки, женщины. Очень празднично, торжественно. Впрочем, молодежь одета попроще — многие, как и в Америке, в джинсах. Сюзи ликовала от сознания, что кругом все армяне. Можно к любому подойти, спросить что-нибудь по-армянски, и тот ей по-армянски ответит. Понимает ли Варужан, какая это радость?.. Ваге непременно должен приехать в Армению, вернее, они вместе приедут — дядя Тигран обещал сыграть их свадьбу в Ереване, а потом повезти их в Эчмиадзин. Чудак человек Ваге — родился и вырос в Бейруте, до Армении рукой подать, часа три лёта, а он в Ереване не был. «Ереван во мне,— сказал он как-то и вдруг грустно добавил: — Я едва по копейке наскребал на учебу в университете. А потом началась война».
В душе Сэма Ширака царил хаос. Первый день, переживания в Цицернакаберде, встреча с бабушкой Нунэ наполнили его сердце необычным трепетом. Но кое-какие слова Арама вызвали сильную тревогу. Не чересчур ли здешние армяне восторгаются своим клочком земли? Упоенные обретенным, не забудут ли они великую, главную мечту армянина?
А Варужан в Америке то и дело подтрунивал над спюрком и очень нервничал, если кто-то говорил о недостатках Армении, пусть даже самых пустяковых. Здесь же к месту и не к месту подкусывает Погоса Тучяна. Сам он, Сэм Ширак, тоже не в большом восторге от Тучяна, но без Тучянов не умрет ли великая армянская мечта? Ведь это они без конца дрова в огонь подкидывают, они не дают угаснуть пламени справедливых требований... А у Арама гостил турок... «Если крови моря потомство простит, пусть потомство армянское Бог укорит»,— сказал поэт. Строки эти вспоминаются Сэму каждый раз, когда Арам заводит речь об Энис-бее. Отец часто рассказывал о Ереване, из его рассказов вырисовывался маленький захолустный городишко, и вдруг... Отцу надо было непременно приехать и хоть напоследок, на прощание увидеть Армению такой. Как бабушка причитала: «Только тоска по Арме-наку на земле меня удерживает. Ширак его так и не увидал. Хоть бы уж мне в последний разок на него взглянуть. А то отправлюсь на тот свет, отец расспрашивать начнет, а я ему что скажу?..»
Машины очень однообразные... Нужно бы в один-два ковровых магазина зайти. Возможно, удастся повезти в Америку армянский ковер. Интересно, с кем это дело нужно обговорить?.. Варужан поможет, он тут большой человек — пока в метро катались, с Варужаном столько народу почтительно поздоровалось.
— Знаете что? — вдруг сказал Варужан.— Матенадаран не убежит, завтра сходим. А сегодня отличный солнечный день, я вас в другое место свожу.
— Куда?
— Ты старину любишь, Сюзи?..
— Обожаю. Пойдем.
— Я повезу вас в одно село. Там есть бесподобный монастырь.
Впрочем, по дороге увидите много всякой старины, какого века угодно. А село хорошее. Ведь Армения не только Ереван...
— Мы в твое село поедем?
— Мое «село», из которого я только что вернулся, это город. А я хочу вам показать настоящее село.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72