Я уверен, что каждый третий — из западных армян. Ты спроси — почему они не там, где родились их отцы, деды?!»—«Может, мне отправиться в Сидней и у твоего дяди тоже спросить?» Арам вновь осекся, мучительно долго подыскивал ответ: «По большому счету и дядя мой тоже жертва... Если бы его дядя не оказался в Бейруте...— и опять замолчал.— Мой ответ, конечно, полуправда. И наша вина есть в нашей судьбе...»— «А я опять повторяю: пусть потомки выселенцев возвращаются на родину дедов. Приедут?..»— «Этот вопрос ты им задать должен. И потом, дорогой Энис-бей, ты, между прочим, не премьер-министр Турции».
Что верно, то веряо, он не премьер-министр Турции, а всего лишь врач, сын врача и внук врача...
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Варужан выпил чашечку кофе, съел бутерброд с сыром, оливки и вышел из чайной. Куда податься? В гостиницу, последовал мысленный ответ себе, две ночи «дома» не спал... Ну вот, пришлось столкнуться и с больницей, и с милицией. Потом Варужан все же замедлил шаг — ведь спешить было некуда, никто не ждал его. Взглянул на горы, стоявшие высоченной оградой за спиной города,— вот и им двинуться некуда, стоят себе тут с незапамятных времен. После двухдневного кошмара жизнь стала казаться ему несколько иной — полной обновленного смысла, красок, трепета. Странное создание человек: приехал утихомириться, перевести дух от повседневной суеты сует, избавиться на несколько месяцев от грохочущего жизненного потока, приехал побыть наедине с самим собой, и вот на тебе... Чего он только не пережил, не перечувствовал за это короткое время: Сюзи, Егинэ, больница, милиция, какие-то нереальные сестры... Варужану хотелось избавиться и от воспоминаний, но что же получилось? В магнитном поле воспоминаний пробудились, тесня друг друга, картины, беседы, люди, и в этом водовороте то и дело выныривал отец, которого он, Варужан, и обрел, и потерял. А может, не обретал и не терял... Бабушкин юбилей... Соберутся для печали... «Убирайся отсюда! Ты второй раз убиваешь нашего брата!» Кто это был? За кого его приняли? Что за месть
подтачивает то анонимное сердце? Может быть, он и сейчас украдкой следит за ним? Увидит на улице — узнает?.. Широкополая его шляпа была сдвинута на самый лоб, а подбородок дрожал. Вару-жан вдруг услышал лязг... той дрожи. Все было так внезапно и так неоправданно. Возвращался в гостиницу от Егинэ, хотел продлить минуты блаженства, сел в темноте на скамейку и в темноте мысленно опять ощутил Егинэ — ее руки, слова, взгляд. И вдруг — «Убирайся отсюда!..»
«Суд»,— прочитал он на стене здания. И машинально зашел. Недавно его допрашивали, теперь вот суд. Непривлекательный мрачноватый зал. Зашел, сел. Там уже сидели люди — на него обернулись. «Какое дело разбирается?» — спросил соседа. «Развод». Посмотрел на сцену, где сидели судья и народные заседатели.
— Есть вопросы к истцам? — спросил судья.
Один из заседателей, мужчина средних лет, зевнув, сказал:
— Причины развода меня не убеждают. Говорят, говорят, а серьезного ничего нет.
— Меня тоже,— присоединилась к его голосу второй заседатель, женщина.— Вы еще очень молоды, у вас есть время, чтобы найти общий язык. Хоть о своем ребенке подумайте!
Тут поднялся сидевший в первом ряду человек. Лица его не было видно.
— Вы, наверно, хотите, чтобы мы принялись обливать друг друга грязью. Тогда бы вас это убедило.
— Спокойно, не надо горячиться,— прервал его судья.— Высказывайтесь по существу.
— При живых отце с матерью ребенок фактически будет сиротой! — произнесла женщина-заседатель.
Мужчина взвился:
— Будьте любезны не примешивать моего ребенка! Сирота!.. Подбирайте слова, товарищ заседатель! Я, кажется, еще не умер!..
— Знаю, знаю,— женщина-заседатель тоже вспылила,— алименты платить будете! В месяц рублей тридцать — сорок! Раз в месяц за ручку ребенка своего в сад сводите, погулять, игрушку или мороженое ему купите!..
— А у вас есть дети? — В голосе мужчины звучала нарастающая ярость, которую он пытался подавить.
Варужан заметил, что мужчина что-то нашаривает в кармане пиджака — наверно, сигареты.
На месте разводящихся Варужан вдруг представил себя с Мари, картина показалась ему реальной до отвращения, и он тоже нервно смял в кармане сигарету.
— Вы не ответили на мой вопрос, товарищ заседатель.
— Тут вопросы задаем мы,— это было сказано с напряженной строгостью,— а вы будьте добры отвечать.
— Мы не преступники! Почему это я должен выкладывать свою жизнь, чтобы вы ее в микроскоп разглядывали?
— Спокойно, гражданин Африкян,— судье все это порядком надоело.— Суд должен убедиться в том, что ваша дальнейшая сов-
местная жизнь невозможна. Пока что мы в этом не убеждены, я лично гоже не вижу веских причин для развода.
— Главное, что мы в этом убеждены! — раздался женский голос.
— Когда высказываетесь, гражданка, полагается вставать. Это неуважение к суду.
— А это уважение к нам — ковыряться в нашей драме, толкать нас к тому, чтобы мы чернили друг друга? — женщина продолжала сидеть.— Это уважение?..
— Вы так не распаляйтесь,— произнесла женщина-заседатель.— Мы думаем о вашей семье.
И вдруг женщина зарыдала:
— Господи, какой кошмар! Что вы от нас хотите?
— Успокойся, Мариам,— обратился мужчина к жене.— Если суд так хочет, скажи обо мне все, что им нужно. Можешь наврать, я не обижусь, лишь бы от этого кошмара поскорее отделаться,— слово «кошмар» он произнес по-русски.
— Между прочим, в армянской фразе могли бы армянское слово употребить,— заметил заседатель-мужчина.— Вы врач, культурный человек и обязаны чисто говорить на родном языке.
Мужчина с таким откровенным презрением посмотрел на заседателя, что в добрые старые времена тому бы ничего не оставалось, как бросить перчатку — вызвать его на дуэль. Но заседатель холодно выдержал этот взгляд, повернулся к судье и что-то зашептал тому на ухо.
— Суд не сводит, не разводит,— сказал мужчина.— Люди разводятся до того, как идти в суд. Суд должен, всего лишь выполнить необходимые формальности.
— Суд вам не паспортный стол! — возмутился заседатель, употребив русское слово «паспортный».
— Паспортный стол! — мужчина перевел эпитет на армянский. По залу прокатился легкий смешок. Заседатель тоже улыбнулся:
— Вот видите, каждый из нас выучил еще по одному армянскому слову.
Суд удалился в соседнюю комнату на совещание, и зал получил возможность перешептываться, гудеть. Супруги подошли друг к другу, шагнули к окну, начали вполголоса переговариваться. Посторонний и не подумает, что эти люди разводятся. Варужан наконец разглядел жену — симпатичная молодая женщина. Если бы не напряженная озабоченность лица, оно могло бы быть даже красивым. В облике ее было что-то беззащитное, и сердце Варужана сжалось. Вот уж и вправду, легких разводов не бывает. Мужчина на минуту оставил жену, нагнулся и что-то сказал молодой женщине, сидевшей за низким столиком,— видимо, секретарше,— и они с женой неспешно, но решительно двинулись к двери. Варужан заметил: муж вежливо открьи дверь, пропустил жену, потом вышел сам.
Шепот перешел в шум. Среди этого шума в зале появились судья и заседатели.
— Где они? — спросил судья. . — Ушли,— ответила секретарша.— Сказали...
Варужан сорвался с места и бросился к выходу. - Вы куда, гражданин? — энергично крикнул ему вслед судья. Варужан тут же их увидел — они стояли на противоположном тротуаре в тени дерева. Жена плакала, муж, видимо, ее успокаивал. Так они стояли несколько минут, потом медленно, рядышком пошли вверх по улице. Варужан двинулся за ними следом. Прошли колоннаду минерального источника и остановились у открытого кафе. Женщина села, а мужчина направился к бару и немного погодя вернулся к столику с двумя чашечками кофе. Женщина слабо улыбнулась, взяла чашечку в руку. Варужан сел за соседний столик. Беседы их не было слышно, да они вроде бы и не разговаривали — каждый в глубокой задумчивости пил свой кофе. Что Варужан подумал бы о них, если бы не видел их незадолго до этого в суде? Обычная пара — супруги либо просто знакомые. И больше ничего. Сейчас они встанут, уйдут, и он больше никогда их не увидит, проскользнет мимо печальной истории жизни двух людей. «Ты ведь так свихнешься, Варужан,— сказал он себе.— Браки, разводы, ссоры, примирения — все это кухня человеческой жизни, скучная повседневность, и нечего в каждом таком факте выискивать драму, трагедию. Может, они уже на пути к примирению — сейчас вместе пойдут домой, вечером попьют чаю с вареньем и опять сдвинут супружеские кровати. «Кто вы такие, чтобы мы рассказывали вам свою жизнь! — вновь прозвучал в его ушах выкрик мужчины.— Вы хотите, чтобы мы поливали друг друга грязью?» Вспомнил глупые вопросы заседателей, утомленные глаза судьи... Супруги поднялись и медленно, в молчании продолжили свой путь. Дошли до автобусной остановки, стали ждать автобус.Да, да,вдруг обрадовался Варужан, все будет именно так: сядут в автобус — наверно, они живут по ту сторону ущелья,— поедут домой, сядут пить чай...
Автобус со скрежетом и грохотом затормозил, люди стали входить-выходить. А супруги? В автобус села только жена. В последний момент Варужан увидел ее глаза, обращенные на мужа. Что в них было — прощание, укор, боль? Все вобрал в себя этот мгновенный взгляд. Двери автобуса захлопнулись. Нет, не угадал ты их судьбу, Варужан Шаракян,— ты попытался продолжить ее в духе шаблонного рассказа, где герои подчиняются твоей воле. А их поступки подвластны перу одной-единственной писательницы — жизни. Автобус давно уехал, исчез в дорожной пыли, а мужчина все еще продолжал стоять. О чем он думал? И ему уготована судьба памятника, облюбованного голубями,— хмуро усмехнулся Варужан. А человек постоял еще немного, посмотрел на часы, зажег сигарету и куда-то зашагал, равнодушный к прохожим. Улица полна была тысячеликой толпой, и вскоре Варужан потерял молодого мужчину из виду. Тот исчез как-то внезапно — растворился в толпе.
Варужан пришел в гостиницу. Дежурная, казалось, только его и ждала.
— Я в Ереван ездил,— сказал он.— И ключ забыл оставить, с собой прихватил.
— Ключ — это ничего,— сказала дежурная.— Несколько раз
товарищ Симонян звонил. А недавно кто-то позвонил. Спрашиваю: кто говорит? Отвечает: святой отец. Я подумала, он издевается, трубку положила.
Варужан засмеялся:
— Святой отец — архимандрит, время от времени он службу ведет в вашей церкви.
— Он сказал, что еще раз позвонит.
— Спасибо.
Поднялся на свой четвертый этаж, открыл дверь, вошел. Комнаты ему показались родными, на письменном столе увидел свои бумаги, книги, на обеденном столе фрукты, минеральную воду, новую бутылку «Ахтамара»... Значит, они с Мари тоже должны пройти через судебное чистилище, должны стоять перед чужими людьми и охаивать друг друга, чтобы убедить судей? Этого еще не хватало, подумал он с отвращением. Разве это дело суда?.. А иначе суд не разведет — вспомнил квадратную физиономию заседателя-мужчины, усталый и безразличный взгляд судьи.
Зазвонил телефон. Может быть, святой отец?
Звонила Егинэ.
— Я... знаешь, я отлучался в Ереван...
— Прошу тебя, молчи, я сейчас приду...— и положила трубку.
Такой взволнованной он Егинэ еще не видел — она не вошла, а ворвалась. Бежала, видимо, по лестнице, да и по улице тоже, Варужан, вскочивший ей навстречу, так, и застыл в середине ком-паты, как новогодняя елка, которую почему-то не увешали игрушками. Егинэ обняла его и принялась рыдать:
— Я все знаю... Как ты? Рана затянулась? Как ты мог не сообщить мне?.. Прости меня, милый... я, и только я, во всем виновата...
— Успокойся, Егинэ... Я в полном порядке, со мной ничего не случилось... В чем ты себя обвиняешь?..
И Егинэ все ему рассказала. Незнакомец из ночной темноты — родной брат ее мужа. Он видел, как Варужан выходил из дома Егинэ, и последовал за ним к гостинице. «Ему совершенно не обязательно было знать тебя в лицо. Они все знали: если я встречусь с мужчиной, это будешь ты...» Ах, вот оно что... «Убирайся отсюда! Ты второй раз убиваешь нашего брата!..» — теперь эти слова наполнились смыслом, перед мысленным взором вновь проявился дрожащий подбородок незнакомца. «Он не понимал, что творит. Когда ты упал, он убежал, потом пришел в себя, позвонил в милицию... Я с ума схожу — ты целых два часа был без сознания... А если бы он не позвонил... Если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы жить не стала».— «Успокойся, Егинэ, я, как видишь, жив-здоров и только сейчас осознаю, как виноват перед тобой — из больницы надо было позвонить».
И они посмотрели друг на друга с великой нежностью, любовью и страхом людей, потерявших друг друга, а затем вновь нашедших: ты ли это? не обманываешь — в самом деле ты? «Как
ты рискнула прийти в гостиницу, Егинэ?» — «Я не могла не прийти. Но пришла я не одна, он внизу».—«Кто?»—«Как кто? Брат мужа». Варужан удивился — а он к чему? «Хочет увидеть тебя и что-то сказать».— «Что он мне может сказать?» Егинэ объяснила. Следователь Мисакян, как выясняется, уже знает, кто такой Варужан, знает также, что он друг Андраника Симоняна, и, разумеется, на ушах стоит, чтобы разыскать любой ценой преступника. «А откуда он узнал, кто я?» — «Позвонил директору гостиницы, и тот...» Ах, значит, поэтому следователя как подменили после того, как он на несколько минут отлучился из кабинета, прервав допрос? Для этого он и уточнял гостиничный номер? Ну, Мегрэ! Провинциальный Мег-рэ чистой воды. «Так всего лишь поэтому перетрусил ночной рыцарь, поднявшийся за честь брата?» Глаза Егинэ выразили такую боль, что Варужан осекся. «Ты куда, Егинэ?..»—«Поступай как знаешь, а я пойду. Я боюсь тебя потерять». Варужан вобрал в свои ладони хрупкие холодные пальцы Егинэ и сказал, что днем, в милиции, еще ни о чем не догадываясь, он уже просил следователя прекратить дело, сказал, что жалоб у него нет, просто его перепутали с кем-то, вот и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72