На такси доехали до редакции. Удачно, его машина на месте. Сели.
— Ваграм, едем к Сагмосаванку.
Это название показалось Сюзи уже где-то слышанным, но она ничего не сказала.
Проехали по старинному аштаракскому мосту.
— Мосту триста лет,— сказал Варужан.
— И вы им пользуетесь? — удивился Сэм.
— Держится.
— В Америке такой мост накрыли бы нейлоновым колпаком. Варужан засмеялся:
— Посмотрите наверх. Видите те развалины? Вон тем полторы тысячи лет, а этим семьсот...
— Подъедем поближе,— попросила Сюзи.
— На обратном пути, если будет время...
...Сагмосаванк был весь в снегу. Причем не в городском, а в наичистейшем, изумительно белом. Поблескивали, сверкали, серебрились, искрились крупные мягкие снежинки, это было пиршество света и чистоты. Только тропка, ведущая к монастырю, была слегка намечена человеческими следами,— значит, сегодня к монастырю уже кто-то ходил. Монастырь, облаченный в черный камень, казался на белоснежной глади покинутым всеми католикосом, но он величав, не сломлен в своем одиночестве. Сюзи первая побежала к монастырю, как будто, опоздай она чуть-чуть, он вытащит ноги из снежного ковра и удалится — спустится в ущелье, вознесется в небо...
— Осторожно, Сюзи, там обрыв!
Походили вокруг монастыря, и тут Сюзи с Сэмом увидели, а точнее, поначалу услышали ущелье. Звучал патараг, вечный патараг реки. Чудилось, немного погодя раздастся благородный грабар католикоса-монастыря... «Дай мир земле, а нации моей дай, Господи, любовь и единенье».
Медленно двинулся Варужан к краю обрыва, испытывая то гармонию, то разлад с собственными думами. Кто это заговорил — монастырь? «Тебе столько лет, сколько лет твоему народу. Каждому человеку столько лет, сколько его народу». Нет, это говорил дед, голос деда послышался.
Сюзи шла след в след за ним. Он протянул сестре руку:
— Осторожно, Сюзи, там пропасть.
Дошли до скалы. Сюзи взглянула вниз, в ней переплелись страх и восхищение. Какое чудо!
— Сэм, иди сюда!
Но Сэм остался у стены монастыря — стоял, поглаживал озябший хачкар.
— Сэм!
— Это опасно, Сюзи. Если бы на мне была другая обувь... Да и ты не слишком воодушевляйся...
— Как тебя жалко! — Сюзи от души махнула на брата рукой. Дверь монастыря была открыта, вошли внутрь, в ризнице горело
несколько свечей.
— Могу я тоже свечку зажечь? Я с собой привезла.
— Зажигай, раз хочется.
— Дай штуки две мне тоже,— попросил Сэм. Сюзи недовольно взглянула на него:
— Пожалуйста. Свечки зажигать не опасно...— И протянула брату три свечки. А потом повернулась к Варужану: — Как называется монастырь? Повтори, пожалуйста.
— Сагмосаванк.
— Как-как?
— Саг-мо-са-ванк.
И Сюзи вдруг как расхохочется. К ней присоединился и Сэм. Варужан с удивлением уставился на них — что смешного? И кроме того, этот безудержный смех показался ему неприличным среди тысячелетней тишины монастырских стен.
— Сюзи!.. Сэм!..
— Вай, вай, Арам, бессовестный мальчишка! Как он меня обманул! Я,как дурочка, поверила!
Сэм достал из кармана носовой платок, продолжая смеяться, вытер набежавшую слезу и стал рассказывать. В первый день, когда Сюзи перечисляла Араму, в каких она побывала странах, Арам спросил: «А в Сагмосаванке ты была?..»—«Где Сагмосаванк?» — спросила Сюзи. «Маленькое государство между Швейцарией и Австрией...» Вечером Сюзи разглядывала карту мира, чтобы найти эту страну,— ей было интересно, всю Европу она изъездила. А теперь выясняется... Вай, Арам, Арам...
Теперь настала очередь Варужана хохотать. Правильно, Арам! Так им и надо, этим всезнайкам-американцам!
— Ну и что, сестренка, ты разочарована?..
— Нет, что ты говоришь! Этот один монастырь не променяю на всю Европу!
— Ну это ты уж загнула!
— Что ты понимаешь! Как с метро!
На сельской улице ребятишки играли в снежки. Один синеглазый мальчонка с румяным, разгоряченным лицом залепил снежком Сюзи в спину.
— Не видишь, иностранцы,— одернула его стоявшая рядом девочка.— Дурак!
— Ну и что ж, что иностранцы!
— Я армянка, армянка! — радостно воскликнула Сюзи.— Еще раз брось в меня снежок, братик!
Дети приумолкли.
— Значит, она зарубежная армянка,— уточнила вроде бы для себя та самая девочка.— Все равно гостья.
- Мы не гости, миленькая, мы не гости! — Сюзи стала лепить
снежок и — раз! — запустила снежком в краснощекого мальчонку.— Ударь меня, ударь, чтобы я не чувствовала, что гость! Армянин в Армении как может гостем быть?..
— Раз так, пойдем к нам,— вдруг сказала девочка.— Мама лаваш печет. Вы видели, как лаваш пекут?..
— Пойдем, миленькая. Где я могла видеть, как пекут лаваш? Пойдем, Сэм?
— Разве это удобно? Откровенно говоря...
— А почему бы нет? — сказал Варужан.— Если девочка приглашает, пойдем. Как тебя зовут, девочка?
— Соси. А вы не из-за границы.
— Верно, Соси. Я из Еревана. Пошли.
Сэм сделал еще одну попытку отговорить Сюзи и Варужана от их намерения:
— Варужан, это неприлично. Так внезапно в дом к незнакомым людям...
— С Соси мы уже познакомились.
— Соси хорошая девочка, но она ребенок. Соси посмотрела на него обиженно:
— Мне уже пятнадцать лет, господин... дядя.
Им, с мороза, тепло тонратуна показалось блаженным. В течение нескольких минут собрались родные Соси: три брата, старшая сестра, немного погодя появился отец, в тонратун ввалились с улицы и ребятишки, игравшие в снежки. Мать Соси оторвалась от тоныра и протянула Сюзи несколько горячих лавашей.
— А сыра у вас нет? — спросил Варужан.
— Все у нас есть,— сказал отец Соси.— Пожалуйте в дом.
А Соси куда-то исчезла. Через минуту она появилась со здоровенным куском овечьего сыра.
— Мариам,— обратился отец к старшей дочери,— беги на стол собирай.— Заметив, что Варужан хочет возразить, опередил его: — Вы ж в дом пришли.
...Когда вставали из-за стола, Соси с книгой в руке робко подошла к Варужану. Варужан сразу увидел: его книга.
— Не подпишете? Я сомневалась, а Мариам сказала — точно это вы. На карточке не похожи.
— Это я в молодости снимался. Теперь ведь только молодые бороду отпускают. Что тебе написать, Соси?
— Ну? — Отец взял из рук девочки книгу, посмотрел на фотографию, потом на Варужана.— Жена! Так в наш дом большой человек пришел, а мы тут...
Сюзи смотрела на брата влюбленными, сияющими глазами: все и везде брата знают! А Сэм как-то непонятно молчал, хотя лаваш был бесподобный, вино и закуски отменные, ватага ребятишек замечательная. ...Уже в машине Сэм хитро подмигнул брату: — Тебя узнали, потому и позвали в гости, на стол накрыли.
Варужан смотрел в глаза своему американскому брату долго и пристально.
— Скучный ты человек, Сэм.— И усмехнулся: — Конечно, меня узнали. Я вчера ночью звонил в Сагмосаванк, сказал, чтобы ребятишки в такой-то час играли в снежки, заказал испечь специально для нас лаваш. У тебя в голове случайно нет счетной машины?
— Мне это удивительно, Варужан.
— Обычное дело, Сэм.
Сюзи мечтательно смотрела на снег за окном:
— Я в первый раз в снежки играла, в первый раз меня снежком ударили, понимаешь, Варужан?.. Не понимаешь.
В Ереван приехали уже вечером.
— Я повезу вас домой,— сказал Варужан.— Бабушка глаз с улицы не сводит. Я обещал ей, что вечером мы будем все вместе.
Сэм робко спросил:
— Могу с просьбой обратиться, Варужан? Это, думаю, много времени не займет.
— Приказывай,— великодушно ответил Варужан.
— Если, конечно, это не доставит лишних неудобств...
— Сэм, дорогой...
— Ты можешь мне показать здание нашего парламента?
— А вы еще не видели? — удивился Варужан.— Ваграм, поехали через площадь.
Они ехали вниз по улице Абовяна, у фонтанов Ваграм остановил машину. В городе было несравненно теплее, чем в горах, стоял мягкий вечер поздней осени, вокруг поющих фонтанов прогуливались люди, в воздухе звенели их голоса, перекатывался смех, раздавался стук женских каблучков, ребячий шум-гам.
Направились к Дому правительства.
— Вот,— показал Варужан.— Вы уже не раз были на площади, неужели Арам не говорил?
Сэм Ширак застенчиво взглянул на него:
— Надеюсь, ты меня поймешь правильно... но... но я наш парламент хотел бы увидеть.
Варужан нахмурился, губы скривились в ухмылке:
— А это не ваш? Когда парон Тучян принимал меня в редакции, на стене висела фотография этого здания, только с трехцветным флагом на крыше.
— Глупость сделал парон Тучян. Но я... я хотел бы увидеть здание парламента Армянской республики... если это не слишком неудобно.
— Неудобства никакого нет,— произнес Варужан с холодной издевкой в голосе,— но и парламента твоего нет.
— Что, разрушили? — В глазах Сэма появился никелевый блеск.
— Разрушили. На этом месте строим театр. Собственно говоря, там сорок лет театр был, сейчас строим здание посовременнее.
— Вы здание парламента превратили в театр?!
— Если бы спросили меня, я бы возражал. Во-первых, это одно из старинных зданий Еревана, а во-вторых, это все-таки было зданием парламента, свою историю надо хранить.
— Значит, приспособили под театр, и новое здание тоже будет театром?
— Да, Сэм,— Варужану не хотелось стычки, день выдался на удивление красивым.
Сюзи еще раскачивалась на голубых качелях своего восторга и их не слушала. Черный цветок монастыря среди ослепительной белизны снега все еще словно бы смотрел на нее и тут, где площадь разогрета людским дыханием.
Да, Варужану спорить не хотелось, однако Сэм смотрел на него немигающим взглядом, как рысь, готовая к прыжку, и Варужан не выдержал, добавил:
— Да, Сэм, там будет театр. Но я тебе должен сказать, что твой этот самый парламент тоже был театром, только чересчур жалким — в нем успешно был доигран последний акт нашей трагедии.
— Как ты можешь издеваться над нашей историей?!
— Историей? Все ее отрезки, Сэм, принадлежат нам, как бы ни были они печальны или смешны, плачевны или бессмысленны... Сейчас разговор идет лишь о том, что снесли здание.
— И в том, что снесли это здание, ты не находишь ничего дурного?
— Нахожу, Сэм, нахожу. Его не стоило сносить именно потому, что это наша история. Однако есть вещи похуже: ты в упор не видишь другого здания, того, что перед тобой. Вот этого! А когда то сносили, моего мнения никто не спросил.
— Кое в чем вы, здешние, очень уж друг с другом едины.
— Так это же хорошо, даже просто замечательно, мой дорогой американский брат Сенекерим.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Сирарпи не находила себе места — неделя осталась до юбилея бабушки Нунэ, а все по-прежнему неопределенно. Билет Бейрут — Ереван был заказан, однако вот уже две недели аэропорт не принимал и не провожал самолетов. А ей непременно, ну непременно нужно лететь. Она знала, что это будет за торжество, но дело в другом — соскучилась по Еревану, по родне, по товарищам, по ереванским вечерним ветрам, по молодым бородатым исусикам в кафе, по божественной тишине Эчмиадзииа, по бетонной чаше стадиона «Раздан», наполненной шумом голосов семидесяти тысяч армян... Однако бейрутский аэропорт был пуст, как покинутый пчелами улей. Но завтра же могло все перемениться: аэропорт заполнится гулом, самолетами, пассажирами. Жизнь Ливана последних лет вообще сделалась загадкой: люди привыкли жить в страданиях, страх и тревога стали их постоянными спутниками. Сколько раз Сирарпи видела: где вчера упала бомба, погибли люди, текла кровь, сегодня кафе, сидят посетители, пьют чай или водку, ведут спокойную беседу. Возле воронки, образовавшейся от разорвавшейся вчера бомбы, метрах в трех от руин старого здания
уже возводят новое. Потрясающий город Бейрут. Армянские школы, училища вчера еще были заперты, а сегодня полны ребятни, учителей. Армянские клубы, накануне еще стоявшие под замком и ожидавшие обстрела, нынче опять гудят от споров, вестей, новых программ осво-. вождения Западной Армении. Среди налетов, обстрелов, тревоги редакция журнала «Ширак» умудрилась справить двадцатипятилетний юбилей своего издания. Сирарпи, к сожалению, была в Дамаске и потому не смогла участвовать в торжестве, но, рассказывают, все было шикарно, на торжество прилетел даже один писатель из Армении. Армянские газеты — после двух-трехдневных пауз — снова выходят, армянские партии в перерывах между взрывами продолжают друг друга поносить за ошибки, допущенные в пятнадцатом — двадцатом годах.
— Может быть, передумаешь, моя девочка,— грустно сказал Баг-дасар Мугнецян.— В Ереване поймут.
В Ереване поймут... Конечно, поймут, папа, они, наверно, меньше всего ждут гостью из Бейрута, но ведь армянский писатель-то прилетел! Из мирной, надежной страны прилетел в этот ад! А она... она всего' лишь пытается поехать в мирную, надежную страну.
— Поеду в Дамаск, оттуда в Москву, а из Москвы в Ереван уже не сложно.
— А как ты доберешься до Дамаска?
— Ну, в крайнем случае до Халеба. Оттуда в Москву. А из Москвы в Ереван сто самолетов в день.
— В Халебе доктор Дальян может быть тебе очень полезен. Это мой старый друг, обратись к нему.
Поехать в Сирию тоже не так-то просто — на каждом шагу солдаты: магометане, палестинцы, христиане, государственная армия, частная. Повсюду мешки с песком, танки, проверки, подозрительность, опасность. Дороги то и дело обстреливаются. Если, конечно, их еще можно назвать дорогами...
— Попытаюсь, папа. Меня Рач отвезет, я с ним говорила.
Рач — ее двоюродный брат. .Его бы воля, он погнал бы машину прямиком в Ереван. «Только прикажи, сестренка, поедем»,— сказал он ей.
Служащий аэропорта, араб, был печально-любезен:
— Что я могу вам сказать, ханум? Может быть, завтра будут летать самолеты, а может быть, все это затянется на год. Будь проклято наше небо...
— Я еду в Сирию,— решительно сказала Сирарпи отцу.
— Рач — храбрый, как фидаи,— не столько дочку, сколько себя подбодрил Багдасар Мугнецян.-— Сестра моя так обрадуется...
Сирарпи проводили рано утром всем семейством. Мать тайком от дочки все время вытирала глаза, отец хмуро перебирал четки, сестры, племянники не слишком удачно пытались выглядеть спокойными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72