— Причины тебе известны.
— Да, дядюшка с тоски по тебе в щепку превратился! Как тебе было жить без него? Без матери, сестры, братьев, без Армении мог, а вот без дядюшки нет. Что же ты не остался жить у своего любимого дядюшки?
— Сам знаешь, почему не остался.
— Знаю, конечно. В Бейруте началась война. Ну и что? Остался бы. Ведь двести тысяч армян остаются там. И потом, остался же там дядя, без которого ты не мог жить?.. Ты хоть поинтересовался его судьбой? Может, он убит, как многие другие? Хоть бы уж телеграмму соболезнования дал. .
Отец был в полной растерянности.
Прислонился к стене, и показалось, что стена чуть-чуть отъехала под его весом и вот-вот рухнет.
— Знай, папа, если я не поеду, тебе это обойдется дороже... А я... я просто соскучился по бабушке...
Вардан открыл дверь и медленно, в задумчивости стал спускаться по деревянным ступенькам. Вышел на Айстрит. Большая часть армян сосредоточилась именно на этой улице. Стороннего человека тут пытались убедить, что Ай-стрит означает «Армянская улица». Хвастались — видите, как нас в Сиднее уважают. А про себя усмехались, может, и слезы лили, потому что, конечно же, знали, что Ай-стрит означает всего-навсего «Верхняя улица».
И Вардан Ваганян долго бродил один по тротуарам этой самой «армянской» улицы Сиднея. Он встречал таких же, как сам, одиноких прохожих — среди них наверняка было несколько армян.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Самолет из Москвы задерживался, и Арам Ваганян еще раз заказал кофе. Ночью он почти не спал, и теперь монотонный гул аэродрома навевал на него сладостную дрему.
И в магнитном поле его памяти ожил тот душный июньский вечер. Подобно маленькому мальчику, Арам Ваганян разложил цветные кубики, бочок к бочку, подогнал их по цвету, не понравилось, поменял местами, и в конце концов получилась та пирамида, которую он видел на картинке. Оказалось, он не упустил никакой мелочи...
Да, это было в старинном зале ресторана «Националь», где, казалось, застыл навсегда девятнадцатый век: старинные столы, стулья, ангелы на стенах, князья и красавицы в златотканых одеяниях, хрустальные люстры, свисающие с потолка, и официанты — большей частью молодые люди,— которые появлялись и исчезали куда-то в невидимые двери прошлого столетия. Не успел сесть, внимание его тут же было приковано к соседнему столу — там сидели трое: пожилой человек, юноша — оба черноволосые, смуглые, по виду кавказцы — армяне или грузины,— и голубоглазая русоволосая девушка. Пожилой человек перехватил его взгляд,— видимо, он смотрел на них пристальнее, чем продиктовано правилами приличий (к тому же прошлого века!). Арам заказал себе еду, бутылку грузинского вина и взялся за сигарету. Все-таки, скорее всего, это армяне, даже, возможно, зарубежные. Попытался прислушаться к их речи, но ничего не разобрал — слова заглушала музыка. И усмехнулся про себя: предположим, армяне — ну и что с того? Обязательно подходить, знакомиться, спрашивать, откуда родом?.. Варужан непременно принялся бы подтрунивать над этой армянской слабостью...
Арам уже соскучился по Еревану, по бабушке, по отцу и даже по Нуник. Тему диссертации одобрили — осталось возвратиться в Ереван и начать каторжную жизнь. Кому нужна эта диссертация?.. Если бы не настояния отца, вряд ли бы он полез в это ярмо — одним больше, од-
ним меньше кандидатом наук, в мире от этого ничего не изменится. Но лучше ли вычерчивать очередной детский сад?
Налил в бокал вина, чокнулся с бутылкой, поздравил себя с успехом и выпил. Девушка и парень, сидевшие за соседним столом, пошли танцевать. Он отыскал их глазами в пестром кругу танцующих. Сам так толком к танцам и не приобщился. Пожилой человек пристально смотрел на него. Неужели знакомый? Напряг память. Потом ему вдруг захотелось шампанского, подозвал официанта, заказал. Ему нравился момент, когда из горла бутылки вылетает пробка и вино словно бы освобождается из многолетнего заточения. А наше горло не закупорено ли так же?.. И засмеялся над своей наивной параллелью. Впрочем, параллели — сфера архитектора... Парень и девушка легкой походкой, с улыбкой на лицах подходили к своему столу. А официант крутил пробку шампанского — она плохо поддавалась, была для вина надежной стражницей. Но вот в бутылку проник воздух, и вино внутри зашипело, заволновалось, предчувствуя близость освобождения. Хотя на смену воле грядет новая тюрьма — лабиринт желудка Арама Ваганя-на. Несчастное вино, ему суждено отведать всего лишь минутную свободу по пути из бутылки в бокал. Но и этого ему, по-видимому, достаточно: в бокале оно быстро успокаивается, затихает. Такова — и не больше — его мечта о свободе... Шампанское было холодным, пузырьки блаженно щекотали горло, и тут Арам заметил, что пожилой человек и девушка интересуются им. Во всяком случае, смотрят на него, особенно мужчина. И вдруг девушка обращается к нему на чистейшем русском:
— Извините, пожалуйста, господин интересуется, вы не грузин?
— Потому что пью грузинское вино? —засмеялся Арам.
— Или, может быть, азербайджанец?
Он не ответил, ему этот допрос показался даже неприличным. А девушка в недоумении ждала ответа.
— Уж не знаю почему, барышня, но меня совершенно не интересует национальность господина. И потом, в ресторане у всех у нас одна национальность: мы — посетители.
Девушка, видимо, перевела его слова. И мужчина улыбнулся, оценив его остроумие. И эта улыбка сразу смягчила Арама — о человеческое честолюбие!
— Я армянин,— сказал Арам. — Передайте господину, что на свете есть и такая национальность.
— Я так и думала,— улыбнулась девушка.— Армяне в Москве либо свой коньяк пьют, либо грузинское вино. Минуточку, я переведу.
Выслушав девушку, пожилой мужчина вдруг опустил вилку и опять пристально посмотрел на Арама. И рука Арама, потянувшаяся было к шампанскому, застыла в воздухе. Теперь мужчина что-то говорил девушке, Арам же, забыв про шампанское, потянулся к сигарете.
Взгляд девушки упал на пачку сигарет.
— «Ахтамар»? Я чуть позже попрошу у вас закурить, если разрешите.
— Почему чуть позже? Пожалуйста,— Арам встал, подошел к их столику и, достав из кармана вторую, нераскрытую пачку, протянул ее девушке.
— Да что вы! Зачем? Мне одну сигаретку... Вы не присядете на минутку, а то так, на ходу...
Четвертый стул был свободен, и Арам непроизвольно подчинился.
— Господин говорит, что очень рад. Говорит, они — этот молодой человек его сын — завтра возвращаются в Стамбул, а там много армян. Спрашивает, может быть, у вас там родственники, знакомые и вы им хотите что-либо передать: письмо, небольшую посылку?
Пожилой человек говорил, а девушка переводила быстро, без знаков препинания. Говоря, мужчина обращался к Араму, а не к девушке. Арам несколько растерялся — нужно, видимо, было среагировать словом или вежливой улыбкой.
— Риза-эфенди спрашивает: может быть, у вас есть знакомые не в Стамбуле, а в другом турецком городе, для него не составит труда их разыскать... Так есть у вас родственники или знакомые в Турции?..
Арам вдавил сигарету в пепельницу:
— Были...
Пожилой человек, которого, как оказалось, звали Риза-эфенди, приветливо улыбнулся. Скорее всего, девушка перевела ответ Арама в настоящем времени.
— А вы ничего не желаете им передать?
— Я не сказал: есть. Я сказал: были...
— Извините,— девушка виновато посмотрела и поспешила исправить ошибку, которая оказалась столь существенной.
С доброжелательного лица Ризы-эфенди сошла улыбка.
— Переведите, барышня, что у меня в Стамбуле была большая родня, но все умерли...
Подвижное лицо девушки посерьезнело, она стала переводить медленнее, как бы взвешивая каждое слово.
— Все умерли?
— Да, два миллиона родных и близких. Во время эпидемии. Эта эпидемия началась в пятнадцатом году и длилась лет пять... Господин должен ее помнить...
Девушка посмотрела на Арама с недоумением. — Переводите, барышня. Не по моей вине завязался этот разговор, но теперь уж давайте переводите без редактуры.
С каждым словом переводчицы Риза-эфенди делался все мрачнее. Взор его голубых глаз затуманился.
Девушка наконец замолчала. Нужно было подняться, однако Арам нащупал под салфеткой зажигалку, потянулся за сигаретами. И вдруг Риза-эфенди заговорил, глядя в самую глубь его глаз.
— Риза-эфенди говорит, что сожалеет о случившемся... Очень глубоко сожалеет... Он помнит эту эпидемию.
Молодой человек, который до того с молчаливой сосредоточенностью углублялся в содержимое своей тарелки, вдруг пристально посмотрел на отца и что-то сказал по-турецки. Девушка переводить его слов не стала, а отец, недовольно махнув рукой, опять обратился к Араму.
— Он спрашивает, вы бывали в Турции?
— Не представилось случая.
— А хотели бы?..
— Я архитектор и всегда мечтал увидеть Стамбул, Айя-Софию,олубую мечеть...
Риза-эфенди достал из нагрудного кармана пиджака и протянул Араму визитную карточку.
— Он говорит, что будет рад видеть вас в своем доме в Стамбуле.
Арам взял визитную карточку — на одной стороне ее было написано по-турецки, на другой по-английски. Прочел: «Риза-эфенди Абду-рахман, врач, Стамбул, улица Замерзших Кошек, 18».
— Так и называется — улица Замерзших Кошек? Девушка вздохнула:
— Значит, вы знаете английский, а я тут мучаюсь. У меня бифштекс уже превратился в египетскую мумию. А был очень вкусный.
— А мое шампанское превратилось в турецкий чай. Так что мы квиты.
Потом они заговорили с Ризой-эфенди по-английски, а переводчица, тут же отвлекшись от них, начала поединок с остывшим и отвердевшим куском мяса, который совсем еще недавно именовался бифштексом. Как требовали того правила приличия, Арам тоже дал Ризе-эфенди свою визитную карточку, сказав, что очень рад будет увидеть его в Ереване. Потом почему-то достал из нагрудного кармана еще одну визитную карточку и протянул ее молодому человеку, произнеся при этом примерно те же слова.
— Зачем? — сказал молодой человек.— Мы с отцом живем в одном доме. И у меня еще нет своей визитной карточки.
Арам поднялся, вежливо простился со всеми и отошел к своему столу, который официант уже уставил разными блюдами, даже кофе успел принести. Шампанское покоилось в серебряном ведерке со льдом. Арам наполнил большой фужер, выпил. А к еде не притронулся. Сын Ризы-эфенди опять пошел танцевать с переводчицей. И тут Арам заметил, что сам Риза-эфенди серьезно, сосредоточенно курит, время от времени отпивая глоточками водку из рюмки, а к еде тоже не притронулся. ...Стало быть, нет больше Ризы-эфенди. А сын его, Энис-бей, вот-вот спустится по трапу самолета. Попытался припомнить лицо молодого человека — увы, не получилось. Зато Ризу-эфенди увидел отчетливо: тот сидит напротив и сосредоточенно смакует водку, а рюмка все полная, хотя пьет он вроде бы непрерывно, уставившись в одну ему видимую точку. Они разговаривали по-английски о разных пустяках — о погоде, кто в каких странах побывал, сколько лет сыну и прочее в том же духе. Ощущение такое, что того разговора и не было. Или, скорее, при том разговоре необходим был переводчик.
Громкоговоритель сообщал, что самолет, прибывающий из Москвы, совершит посадку через две минуты. Арам встал и приблизился к стеклянной стене, обращенной к аэродрому.
Энис-бея он узнал еще издали. Проходила группа иностранцев (итальянцы, сказал работник таможни), шумливая, пестрая, через плечо сумки, фотоаппараты. И отдельно от группы, не глядя по сторонам, шел красивый молодой человек выше среднего роста. — Энис-бей?..
— Арам-эфенди?.. Ах, Наташа, Наташа... Я ведь ее специально предупреждал, чтобы не встречали... Да еще самолет опоздал.
— Наташа в данном случае поступила правильно... Скоро получим чемоданы.
— У меня больше ничего с собой нет.— Энис-бей показал свой легкий саквояж: — Для трех-четырех дней более чем достаточно.
— Ну, тогда пойдем.
— Нам сказали, что мы поедем в центр одним автобусом с итальянцами.
— Я уже предупредил, что вы со мной. Будете жить в гостинице «Армения».
— О, сколько я вам доставил хлопот.
— Город совсем близко. Минут через пятнадцать уже будем в гостинице.
На фоне чистого, синего осеннего неба удивительно четко и величественно вырисовывалась гора.
— Арарат,— сказал Арам.
— С этой стороны он очень красив,— сказал Энис-бей.
— А с другой стороны я его не видел.
В машине молчали. Каждый, видимо, разговаривал с собой. Энис-бей рассеянно смотрел на осенние сады, дома.
— Риза-эфенди... Как это произошло? Еще раз примите мои соболезнования...
— Спасибо, эфенди...— и мягко добавил: — Мы почти ровесники. Отцу было бы приятно, если бы мы называли друг друга на «ты».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Стук в дверь повторился. Вначале робкий, потом решительный. Кто бы это мог быть — дежурная? Но она обычно звонит. Видно, кто-то ошибся дверью — разберется, уйдет. Но опять постучали. Лениво, вяло поднялся, открыл дверь.
— Сюзи?..
— Я вас разыскала. Сделайте вид, что вы мне несказанно рады.
Пока Варужан одолевал растерянность, собираясь отдать дань вежливости («Что вы такое говорите? Мне очень приятно, заходите»), девушка уже вошла в комнату (да не вошла, а внедрилась!), основательно закрыла за собой дверь и, к удивлению Варужана, даже цепочку на дверь накинула. Потом, небрежно бросив на диван кожаную сумку (словно это было постоянным местом для ее сумки), она стала разглядывать гостиничный номер. Открыла дверь спальни, а потом и ванной, поизучала письменный стол, взяла со стола бумаги, прочла несколько строк.
— Номер люкс,— сказала она.— Я и не подозревала, что в этой задрипанной халупе скрыты подобные апартаменты. Хорошо живете. И уже порядочно написали. А что вы пишете?
— Сядьте, Сюзи,— Варужан еще не успел прийти в себя, его будто шарахнули обухом по голове.
— Только не говорите, ради бога, что вы не удивлены и что вы в восторге при виде меня...
Балконная дверь была открыта, девушка вышла на балкон и долго смотрела на ущелье. Оно было наполнено лиловым волшебством тумана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72