.. В момент преступления чаще всего как бывает? Темнота, вокруг ни души, никто не видит, что ты творишь. А церковь говорит: люди не видят, но Бог все видит... Если из десяти преступников у одного в этот момент рука дрогнет, и то немало...»
Варужан, кажется, устал от себя — ему уже надоело говорить о себе. ;
«Как твой больной, святой отец?..»
Священник рассказал, кого он навещает в больнице. Месяца два назад врач сказал, что один больной просит встречи с ним. Оказалось, больной умирает от рака, дни его сочтены. Его выписали, чтобы он дома дожидался конца. А недели через две родные взмолились взять его назад: дома создалась невыносимая обстановка. Больной сделался чрезвычайно нервным, раздражительным, даже злобным по отношению к близким, оскорбляя родную мать, жену, детей. «Вы хотите моей смерти,— говорил.— Дни считаете, когда от меня избавитесь». А семья уже второй год мучилась, бедные люди сделали все возможное и невозможное: и в Ереван его возили, и в Москву, всяческие лекарства доставали, но увы... И попросили взять его назад в больницу. Ведь, в конце концов, и родные всего лишь люди, и они тоже начали озлобляться. Одним словом, он снова оказался в больнице и попросил позвать к нему священника. Святой отец навестил его, с того
дня начались их беседы, и больной очень переменился. Все это заметили: врачи, родные.
— Ты не обиделся, брат? — спросил водитель.
— На что?
— Да что я пробурчал. Мы уже полчаса едем, а ты все молчком сидишь.
— Я со своими мыслями...
— Ладно, прости, через полчаса довезу. Видишь, какая чертова дорога.
Да ее и дорогой не назовешь, каменистая лента извивалась в горах. Что ни минута — поворот, а внизу — бездна. Стояли уже холода поздней осени, дул премерзкий ветер. Отовсюду дул.
— Ты мастер своего дела.
— Детей-то надо растить, брат, вот и нашел себе дело. «Изменения я и сам в больном почувствовал уже то ли в третью,
то ли в четвертую беседу. В первый раз он меня воспринял настороженно, стал меня как бы экзаменовать по истории религии. Спросил: а Христос был?..»
«А в самом деле, Христос был?..»
«Этот вопрос, обращенный к духовному пастырю, неприличен. Я же не ставлю под сомнение пророков твоей веры. А ты задаешь вопрос с уверенностью, что я тебя прощу, потому что я обречен прощать...»
«Это продиктовано Богом или твоей собственной личностью?»
«Богом и сыном Божьим, Иисусом Христом».
«Христос, если только он существовал, был просто проповедником. Возможно, также — народным целителем, философом».
«Христос должен был родиться. Бог для человека абстрактен, незрим, человек нуждался в своем подобии, в человеке, который бы чувствовал боль, страдал, любил, был обманут. И он явился...»
«Вернемся к нашему больному».
«После первой встречи с ним я порасспрашивал о нем в городе. Он был учителем физики. Я разыскал нескольких его учеников, поступивших в университет, нашел людей, которым он чем-то в свое время помог. И стал рассказывать ему о нем, о его добрых делах, которые людьми не забыты. Мы говорили с ним о сущности человеческой, вспоминали великих мира сего, о Священном писании гово- рили...»
«И это его вылечило?»
«Вылечило? Нет, я был бессилен продлить его жизнь хотя бы на минуту. К сожалению, медицина оказалась права».
«Значит, просто подложили ему под голову подушку помягче, чтобы он спокойно умер?»
«Слово «смерть» в данном случае грубое, материальное. Я готовил его не к смерти, а к вечной жизни. Твоя улыбка неуместна. Да, не в моих силах было продлить его земные дни, но я старался облегчить его конец. Знаешь, как он переменился к родным? Добрым стал, мягким, чутким, начал интересоваться их делами. Значит, таким он и останется в памяти окружающих. Разве этого мало? А вчера он
мне сказал: «Я, святой отец, каждый день прощаюсь со своими родными».
«Я в больнице слышал о нем. Жаль, что не познакомился».
«Хочу оторвать его от жестокой реальности и вдохнуть в него нечто высшее. По-моему, один из твоих героев говорит, что человек одной частицей своей сущности должен жить в вымысле. А разве Христос говорит не то же самое?..»
«О святой отец, ты меня примиряешь с Христом!»
«Христос раздувает в душах искру добра и милосердия».
«Но во имя его пролито столько крови, а доброта беззащитна».
«А от имени какой идеи, проливает кровь Пол Пот?.. Даже самая высокая идея, к сожалению, зачастую оборачивается оружием».
— Вон, уже видно...
Голос водителя разрушил воспоминания Варужана, вернул к действительности — к машине, дороге, Варужан уже видел сельские дома. — Красивое село.
— Летом тут рай.
— Откуда ты знаешь, каким рай бывает? Побывал там?
— Так уж говорят. К дому председателя подкатить?
— Нет, к школе.
— Ага, значит, ты учитель.
— Что-то вроде этого.
Школьное здание было длинным, одноэтажным, и солнце лупило прямо в оконные стекла. А во дворе не было ни души.
Варужан вышел из машины, заплатил, как пообещал, водителю вдвойне.
— Эх, подвезти бы кого-нибудь, чтоб было с кем в дороге словом перекинуться.
— А вдруг опять такой, как я, попадется?
Варужан вытер ноги, вошел в здание. У входа сидел старик, который при виде его поднялся. — Здравствуй, папаша.
— Здравствуй, милый. Директора хочешь? Он на уроке. — Когда звонок прозвенит?
— Да всего десять минут, как прозвенел. Но ежели дело спешное, позову.
— Нет, папаша, я хочу увидеть Сюзи.
— Кого-кого?
Вспомнил, что Сюзи — Шушан по паспорту,— наверняка тут она себя Шушан назвала. Даже фамилия ее пришла на память — очень кстати.
— Нашу Шушан? — Лицо старика прояснилось, и Варужан вспомнил кинжал Сюзи,— видимо, этот старик ей его и подарил.— Шушан сейчас с десятым классом занимается. Ты кто ей будешь — старший брат?
— Да нет, я ей в университете преподавал. Решил взглянуть, как она тут, университет не позорит?..
— Да у вас второй такой ученицы и не было. Золото. Позвать?
— Нет, просто покажи мне класс.
Старик повел его длинным чистым коридором и остановился возле одной из дверей. Осторожненько, бесшумно приоткрыл дверь, и Варужан на миг увидел профиль Сюзи.
— Она говорит,— сказал старик,— давай чуток подождем. Минуты через две он опять приоткрыл дверь.
— Ну, сейчас вроде бы удобно,— и распахнул дверь настежь.— Шушан, тебя спрашивают, учитель твой...
Сюзи быстрыми мелкими шажочками подошла к двери и тут же увидела Варужана. Улыбнулась. «А ведь я не надеялся, что выберусь»,— подумал Варужан и сам тоже широко ей улыбнулся.
— Заходите, пожалуйста.
Класс поднялся. Он состоял из восьми учеников.
— Я сяду, а вы, Шушан... товарищ Манукян, продолжайте. И сел на последнюю парту.
Сюзи минуты две ходила взад-вперед у доски — видно, разволновалась. И отвечавший ученик вконец растерялся.
— Ты садись, Ваграм,— произнесла Сюзи в конце концов и обратилась к классу: — Сегодня у нас неожиданный праздник, ребята. В наше село, в вашу школу, наверно, впервые за все время, приехал живой армянский писатель. Причем писатель, которого, вы любите!— И назвала его.
Все восемь учеников разом повернули головы к последней парте. Видимо, от неожиданности и замешательства Варужан Ширакян поднялся, ребята тоже встали.
— Шушан... товарищ Манукян... я прошу вас...
Сюзи не стала продолжать урок. Со словами: «Ребята, попросим провести урок нашего... вашего любимого писателя»,— пригласила Варужана к учительскому столу, положила перед ним классный журнал, а сама села за вторую парту.
Ребята, конечно, обрадовались, загалдели. Выхода не было — Варужану пришлось сесть на стул Сюзи. Он смущенно улыбнулся. Взгляд его упал на журнал.
— Устроим перекличку? Посмотрим, кто присутствует, кто отсутствует...
— Никто не отсутствует,— сказала девушка с первой парты.— Хотите, я вам всех назову?
Никогда еще, ни перед какой аудиторией Варужан не испытывал такой растерянности. Эх ты, Сюзи, Сусанна, Шушан... Но выхода не было, и он начал говорить о литературе, о жизни, о мире. Мало-помалу отыскались слова, доступные и необходимые именно этим восьмерым ребятам, и Варужан сам удивился этим задушевным и единственным -словам. Потом ребята стали задавать ему вопросы — до чего же вдумчиво, оказывается, прочитали они его книги, двое даже спор затеяли... Молодец Сюзи...
Прозвенел звонок на перемену, но звонка будто никто и не слышал.
А немного погодя дверь открыл молодой мужчина, который сразу узнал Варужана Ширакяна и с растерянной улыбкой шагнул ему навстречу:
- Глазам своим не верю... А дядя Атанес сказал — учитель Шушан.
— Молодой директор нашей школы,— сказала Сюзи.— Поклонник вашего таланта.
Они пожали друг другу руки.
— Это исторический день для нашей школы,— сказал директор.— Так неожиданно...
— Я обещал Шушан.
— Молодец, Шушан. Вы первый армянский писатель...
— Шушан уже сказала. Хотя горько; что до сих пор...— Варужану на миг почудилось, что он в школе зарубежной армянской колонии — там тоже сразу всеобщий переполох: писатель с Родины! Потом перед его глазами поплыли ереванские кафе, бар Союза писателей с нескончаемыми спорами-разговорами, с опрокинутыми для гадания чашечками кофе, и ему внезапно сделалось грустно.— Простите, я задумался...
После уроков вся школа — всего-то восемьдесят два ученика — собралась в коридоре. Зала в школе не было. «У нас всего восемьдесят три ученика,— то ли с грустью, то ли с гордостью произнес дирек-ТОр,— отсутствует только один — Арцрун Налбандян из пятого класса...» Вся школа, с первого по десятый класс, состоит из восьмидесяти трех учеников, отсутствует один-единственный, и директор знает этого единственного по фамилии. Коридор был полон народу — дети стояли, учителям принесли стулья. Варужан не мог сидеть— встал. А за ним поднялись и все сидевшие: директор, одиннадцать учителей. О чем он говорил? Что поведал этой аудитории от семи до семнадцати? Позже пытался припомнить и не сумел.
Почему ему то и дело приходят на память зарубежные армянские школы, почему вспоминается «Птичье гнездо» в окрестностях Бейрута? Что восприняли ребята из его разорванных ассоциаций? Рассказал им вдруг о сестрах из Барцрашена, и в коридоре воцарилась тишина храма, хотя дети устали от уроков, слушали его стоя и конечно же проголодались. Тут взгляд его упал на Сюзи, он и о ней заговорил, нашел душевные слова, и она в смущении опустила голову, умоляя его глазами: не надо. Рассказал о своем детстве, вспомнил школьные проделки, ребята просияли. И еще сказал, что это, наверно, один из лучших дней в его жизни. Он забыл о своих сомнениях, забыл больницу, милицию, не было больше ни отца, ни Мари, ни Егинэ...
Ребята шумно зааплодировали, коридор наполнился дыханием. Сюзи прошептала: «Вы напрасно говорили, они это запомнят надолго». Потом одна девочка (Сирануйш Тонапетян из девятого класса — представил ее директор) прочитала наизусть... рассказ Варужана. Варужан взглянул на Сюзи, та пожала плечами,— мол, я ни при чем. А девочка читала хорошо. Рассказ был о грустной любви, и даже первоклашки и ребята вторых, третьих классов слушали широко открыв глаза. Вся школа — восемьдесят два человека (а если бы присутствовал Арцрун Налбандян, было бы восемьдесят три) — слушала, и как слушала!
Потом говорила Сюзи, тщательно подбирая точные слова. Варужан
заметил, что ребята смотрят на Сюзи, как на принцессу из сказки, словно страшась, что она вдруг исчезнет. Директор тоже выступил. А потом ребята пели.
После поднялась суматоха — каждый хотел сфотографироваться с писателем. Кое-кто умудрился сбегать домой и, запыхавшись, принести книгу Варужана: «Подпишите, пожалуйста».
— Мы с Сюзи немножко погуляем,— сказал Варужан директору.— Не волнуйтесь, вашу красавицу верну вам в целости и сохранности.
По горной тропке они поднялись вверх, к развалинам старинной крепости. Внизу были горы, опиравшиеся друг на друга и, казалось, старавшиеся вскарабкаться на небо. Только самая высокая гора выглядела печальной, на нее никто не опирался — больше карабкающихся не было.
Сели на камень, вывалившийся из крепостной стены. Варужан жадно закурил.
— Что ты наделала, Сюзи...
— Сегодня? Ничего... Сегодня вы были другим. Я вас даже любила...
— Так уж и любила?.. Она засмеялась:
— Не обольщайтесь. Вы увидели лишь еще одно мое лицо из тысячи.
В село спустились молча, прошли по сельской улице, и все с ними здоровались. Даже старики, сидевшие на скамейках, вставали. Вошли в дом, где обитала теперь Сюзи. Хозяйка, сухонькая старушка, поджидала их у порога. Сюзи издали увидела ее. «Одинокая женщина. И дети есть, и внуки — все разлетелись кто куда. Говорит, тебе дом в завещании отпишу...»
Вошли в дом. Комната Сюзи напоминала сцену кукольного театра: игрушки, куклы, на стенах детские рисунки.
— Ты мне должна чашку кофе,— сказал Варужан.— Не вернешь долг?
Сюзи звонко рассмеялась — вспомнила, наверно, в подробностях свой визит в гостиницу.
— Мы вдвоем в это село приехали: я и Нвард. Наши предшественники просто-напросто удрали — собрали однажды утром манатки и смылись. Первую неделю мы с Нвард ночевали в классе, спали то на столе, то на полу, вставали совершенно разбитые. Нвард здесь выдержала всего два с половиной месяца, да, честно говоря, я ее и не виню. Меня остановила история сестер из Барцрашена. Стало стыдно... Знаете, какая у меня зарплата? Сто пять рублей. После вычетов на руки получаю девяносто семь. Если бы у меня был диплом, получала бы на двадцать пять рублей больше... Несколько учительниц к нам в пер-» вое время относились прямо-таки враждебно, а когда Нвард не выдержала, уехала, стали ехидничать: «А ты когда смотаешься?» Может, это меня и раздразнило. Я решила во что бы то ни стало остаться хотя бы на четыре года — как те сестры. И, как видите, выдержала.
— Молодец, Сюзи.
— Добрые слова расходуйте экономно, а то я позволю себе расслабиться, размякну, отступлю, а ведь наша война еще не кончена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72