Она сберегла пятнадцать тысяч сирот. Похоронена под Бейрутом, во дворе своего последнего сиротского приюта.
Арам достал из книжного шкафа и протянул Энис-бею толстую книгу в красной обложке:
— Это ее дневник...
— Опять на армянском? — почти выкрикнул Энис-бей.
— В конце на датском. Причем рукопись.
Энис-бей принялся листать датские страницы, словно пытаясь разгадать смысл, заключенный в латинских буквах, потом стал внимательно разглядывать фотографии. Особенно одну, напечатанную в разворот книги: сотни ребятишек, а в центре пожилая женщина.
— Давай говорить о чем-нибудь другом, Энис-бей, этот наш разговор не имеет смысла, потому что все ложь: и эти фотографии, и эти ребятишки, они вовсе не сироты, а артисты детского театра, и их вымазали печальным гримом, чтоб обмануть белый свет.
— Я не сказал этого, Арам-эфенди, но... за вами, за армянами, нет ни единого греха? Разве так бывает, чтобы одна из сторон была абсолютно безгрешной?
— Грехи?.. У детей, женщин, стариков? Да, у двух миллионов жертв был один-единственный грех: они были армянами.
— Но вы любили наших врагов, Арам-эфенди.
— Русских? Да, любили, и с давних времен. И будем любить. И этот «грех» нам спас последний клочок Армении, он защищает нас от вас...
— Мы воевали с русскими, а вы с нами — в тылу. Что нам было делать? Великая Турция трещала по швам, как асфальт во время землетрясения, а вы, наши братья... Наши вожди о вас должны были думать? Ваши о нас много думали? И потом — что, армяне мало турок поубивали?
— Да, убивали. В бою. Но один армянский полководец расстрелял перед строем своего самого храброго бойца, и знаешь, за,что?.. За то, что тот умыкнул молодую турчанку. А другой армянский полководец до конца своих дней мучился от сознания, что иной раз во время атак погибали и невиновные турки.
— А сейчас, когда твои соотечественники тут и там убивают турецких дипломатов, что ты на это скажешь?..
— Напрасно ты задаешь мне этот вопрос. Найди одного из них и спроси. Рассказывают, в Париже, когда судили двух таких парней и судья сказал: «Обвиняемые, встаньте»,— поднялся почти весь зал. Найди людей из того зала и спроси. — Это не ответ.
— Иногда самым точным ответом на вопрос является встречный вопрос.
— Ты, конечно, лучше меня знаешь вашу историю.
— Поверь, мне так хочется ее забыть.
Двое ровесников, возраст которых в сумме едва составлял пятьдесят лет, посмотрели друг на друга так, словно хотели нырнуть в глубь чужих глаз. Арам сидел за своим письменным столом, Энис-бей в кресле. На низеньком столике стояло вино, коньяк, водка. Вначале выпили по бокалу вина. «Это вино для моей свадьбы,— сказал Арам.— Каждый год отец готовит вино для моей свадьбы из нашего винограда, а невестки все нет и нет».— «И меня отец хотел женить, но не успел». Араму не хотелось серьезных разговоров — думал просто в дом гостя привести, бабушку порадовать. Но, придя домой, увидели, что бабушка спит. Тогда поднялись к нему в комнату. На стене — на своём привычном месте — висела карта исторической Армении, Энис-бей тут же обратил на нее внимание.
Еще утром Энис-бей заказал такси и съездил в Гегард. Порасспра-шивал персонал гостиницы, куда лучше всего съездить, ему посоветовали Гегард. В разговоре с водителем назвался греком. Храм Гарни его не слишком впечатлил. «Ущелье просто чудо. Оно в большей степени произведение архитектуры, чем храм. На нашем западном побережье таких зданий полно».— «Да, знаю — Эфес, Троя, Пергамон. Но ведь это все греки».— «А вот монастырь в скале потрясающий. В скале — и вдруг церковь!» — «Такова наша история — мы вынуждены были прятать свои храмы». В ресторане Гегарда водитель угостил его, потом достал из нагрудного кармана и показал ему одну за другой фотографии своих детей, в дороге пел. «На наши песни похоже».— «Мы бок о бок жили, Энис-бей...» Водитель взял с него лишь плату за проезд. «С тобой и я отдохнул,— сказал он.— И потом, давно я в Гегар-де не бывал». Удивился, что Энис-бей свечку не зажег: «Разве греки не христиане?» Пришлось как-то увернуться от прямого ответа, свечку он так и не взял. «Если бы он узнал, что я турок, проявил бы он такое гостеприимство?..» — «Его бы спросил. Хотя тогда бы уж он наверняка не удивился, что ты не зажигаешь свечку».
— Может, водки выпьешь, Энис-бей? Могу дать анисовки. Кажется, вы анисовку любите, причем предпочитаете греческую.
— Я больше привык к простой.
Арам налил Энис-бею водки, себе вина, выпили. Легкой беседы не получалось. Армяно-турецкая история тяжелой глыбой громоздилась между ними, и никто из них не пытался ее сдвинуть с места. «Мы оба — как закупоренное шампанское,— подумал Арам.— Хотя пробка наполовину уже вылезла из горлышка. И то дело».
Энйс-бей поведал свою родословную: и отец, и дед его были врачами. Сам он тоже пошел по их пути. «Я хотел стать архитектором, отец настоял на том, чтобы я стал врачом... Назвали меня в честь деда — Энис... Я только-только получил право медицинской практики, не знаю
еще, какой врач из меня получится... В нашей клинике работают врачами два армянина...»
— Бабушка уже наверняка проснулась, пойдем к ней, доктор..
Выходя, Энис-бей еще раз внимательно посмотрел на карту исторической Армении, потом оглядел комнату в целом: письменный стол, книжные шкафы, картины на стенах, чертежи, валяющиеся там и сям. Смотрел, как прощался.
— Укромный уголок,— сказал он.— Мирный беспорядок, я это люблю.
— Недолго ему осталось существовать,— притворно вздохнул Арам.— Скоро в этом тихом уголке появится бескрылый ангел, все расставит по своим местам, и начнется нескончаемая война, которую некоторые предпочитают называть семейным счастьем.
Энис-бей засмеялся:
— Свою войну и. я чуть-чуть отложил.— Потом, взгрустнув, добавил:— Отец все торопил, внуков хотел, хотел увидеть свое повторение.
Бабушка Нунэ сидела у печки и, заслышав их шаги, шевельнулась, хотела было встать.
— Пришли?..
— А вот и Энис-бей, бабушка.
Энис-бей нагнулся, поцеловал руку бабушке Нунэ.
— Бабуль, ты турецкий не забыла? Поговори с ним на его языке.
— Добро пожаловать в наш дом, сынок,— заговорила бабушка по-турецки.
Энис-бей изумленно посмотрел на бабушку, потом на внука.
— Бабушку замуж в Каре выдали. Лет пять-шесть там жила, у них соседи турки были. Ну, вы в переводчике не нуждаетесь, поговорите, а я пойду кофе сварю. Тебе горький?
— Горький.
Кофе был лишь поводом для того, чтобы побыть одному, проветрить мозги. Дома молотый кофе не залеживается,— значит, надо его смолоть, потом найти чашки.
Арам проводил с Энис-беем уже третий день, но серьезный разговор произошел сегодня впервые: Энис-бей этого захотел. Был ли какой-то смысл в чтении дневника Мустафы Недима?.. Каким скептическим взглядом смотрел Энис-бей на карту исторической Армении, как не хотел поверить в то, что Мустафа Недим турок... Фотографию армянских сирот он разглядывал как в микроскоп. И для чего заставил Риза-эфенди своего сына посетить Армению?.. Зубья кофемолки поистерлись, зерна кофе перемалывались, делались порошком, оказывая сопротивление... А правда, если бы безымянный таксист узнал, что его пассажир турок, как бы он себя повел?.. Дед Энис-бея был врачом, участвовал в первой мировой войне. Может, и он опыты ставил на армянских сиротах? А может, писал жалобы министру внутренних дел?.. Арам вспомнил замутненные голубые глаза Ризы-эфенди. «Я-сожалею о происшедшем...» В тот день в
«Национале» сын посмотрел на отца отчужденно и строго именно после этих слов и что-то сказал по-турецки, но переводчица предпочла пропустить его фразу. Что он сказал тогда? И почему отец сделал вид, что слов его не слышит?..
На две чашечки молотого кофе уже хватит — бабушка пьет раз в день, по утрам, так что она свою порцию уже выпила... Арам зажег газовую конфорку — теперь нужен глаз да глаз, чтобы вовремя выключить и сохранить пенку... Если бы Энис-бей приехал в дни бабушкиного юбилея, что бы он почувствовал за праздничным столом? Нет уж, хорошо, что этого не будет... Варужану удалось избежать этой встречи, а ведь ему следовало все бросить и приехать: он же писатель нового поколения, а разве у молодого армянина и у молодого турка нет ничего общего?..
Молодец бабуля, как она естественно приняла Энис-бея! И Энис-бей молодец — склонился и поцеловал ей руку... В шахматах истории осталась отложенной такая запутанная партия, и хоть бы кто-то передал поколениям тайный ход, который привел бы к ее мудрому продолжению...
Арам разлил кофе по чашечкам, отхлебнул глоточек из своей...! ну и горечь. Добавил пол чайной ложки сахарного песка, помешал, кофе, конечно, стал чуть послаще, но пенка, увы, вся разошлась, исчезла. Потом налил три рюмки коньяку — и бабушка, наверно, пригубит в честь гостя. Все это поставил на поднос.
А когда вошел в комнату, Энис-бей громко смеялся.
— Что, бабушка сказала что-нибудь смешное?
— Не то слово. Я говорю: Нунэ-ханум, как хорошо ты знаешь турецкий. А она отвечает: в Карсе у нас соседи турки были, у них научилась. Это я знал, ты мне уже говорил. А потом она меня спрашивает: что, и сейчас в Карсе турки есть?
В смехе Энис-бея было нервное возбуждение, не слишком для окружающих заметное, но Арам уловил, а бабушка Нунэ смотрела на гостя наивно и удивленно.
— Представляешь, спрашивает, есть ли в Карее турки... Подробно описала, где был ее дом в Карее. Просто поразительно— как она помнит?..
— А если ты вдруг не возвратишься больше в Стамбул, сколько лет будешь помнить свой дом?
— Да разве можно свой дом забыть...
— Вот именно, Энис-бей, разве можно свой дом забыть...
— Потом знаешь, что еще сказала? Говорит, в двух домах от нас жили Сулейман и Гюли-баджи, если в Карее будешь, порасспра-шивай о них, разыщи. Говорит, у них в то время трое детей было, хочет со мной их детям подарки послать...
— А что? Стоит подумать. Ты ведь в Стамбул и через Карс можешь возвратиться. Потом сядешь в поезд Карс — Анкара.
— Отец однажды ездил в наши восточные вилайеты. По-моему, в Карее тоже был.
Араму вдруг вспомнился Риза-эфенди, он представил его в пустом кресле между собой и Энис-беем. «Я всегда хотел увидеть
Лрмению. Однажды уж точно решил ехать, сел в поезд, доехал до Карса».—«Значит, Армению вы чуть-чуть все же видели». Риза-эфенди не расслышал или сделал вид, что не слышит слов Арама? «Если бы в Карее я сел на поезд, за час доехал бы до вашей границы. Можно и на автобусе... Но знакомые в Карее отсоветовали мне ехать...»— «А надо бы...»— «Какой толк от моей поездки? Я уже к более дальней дороге готовлюсь...»
— А я дальше Анкары не ездил, совсем не знаю наших восточных вилайетов...
— Наших западных вилайетов я тоже не видел и увижу ли когда-нибудь?.. Только по карте их и знаю...— Арам не смотрел на Эфенди-бея, в глазах были боль, отчаяние.— Карта, карта... Каждый раз, когда смотрю на карту великой Турции, у меня сердце сжимается — от Европы до Каспия. И что осталось?..
— Кофе не слишком горький, Энис-бей?
— В Стамбуле ты мог бы открыть отличный кафетерий. Первый клиент,— указал на себя,— тебе обеспечен.
— Да, можно бы. Напротив Айя-Софии. Арам налил еще по рюмке. Переглянулись.
— Вы по-каковски говорите? — Бабушка Нунэ помешивала кочергой угли в печке, откуда исходило блаженное тепло. Потом, встала.
— Я, бабуль, турецкого не знаю, а он армянского.
— А-а.— Бабушка Нунэ, вроде бы все поняв, сказала:—Я на минутку в свою комнату схожу.
— У меня в голове все вертится вопрос твоей бабушки: в Карее и теперь турецкие дома есть?..
— Бабушка не дипломат, Энис-бей.
— В отличие от нас с тобой, Арам-эфенди.
— Ты полагаешь?.. С каких пор мы дипломаты?.. Просто мы с тобой более вежливы, чем... искренни. Для первой встречи и этого достаточно, хотя искренность предпочтительнее вежливости.
— Не знаю, Арам-эфенди, ничего не знаю...
Семенящей походкой вошла бабушка Нунэ. В руках у нее был цветастый платок, она протянула его Энис-бею:
— Свекровь мне на свадьбу подарок привезла. В Харберде купила, но платок стамбульский.
Энис-бей развернул платок, посмотрел на свет, краски шелка тут же наполнились солнцем, цветы пробудились и вроде бы даже закачались на тоненьких стебельках. Перед глазами Энис-бея зашумел родной город, перед глазами бабушки Нунэ — ее разбитая юность.
— Чего только не перевидал этот платок, Энис-бей.
— А как же иначе — он старше нас минимум на пятьдесят лет.
— Дед твой, Арам-джан, рад бы был этому парню. - Конечно, бабуль.
— Он бледный что-то. С собой теплого не взял ничего? Ты б дал ему что-нибудь свое шерстяное.
— Да он, бабуль, просто лег поздно, не выспался.
— Хочешь, я ему чаю принесу с кизиловым вареньем, от простуды хорошо.
Арам перевел Энис-бею слова бабушки. Тот улыбнулся, легонько обнял за плечи старую женщину.Арам ушел.Энис-бей попросил его уйти — сказал, что ему хочется побыть одному. В зале ресторана было шумно, весело. Он заказал еще водки, закусил маслинами. О, певица поет по-турецки? Энис-бей даже вздрогнул, посмотрел на людей, сидевших за столами, на танцующих. Не происходило ничего из ряда вон. Он налил себе еще рюмку водки, поднял голову, улыбнулся музыкантам. Певица вроде бы заметила его улыбку и тоже ответила легкой улыбкой. Все запутывается больше и больше, число вопросительных знаков не уменьшается — растет не по дням, а по часам. Если танцующие и все, кто есть, узнают, что он турок, как они поведут себя?..
Эх, отец, отец... Зачем ты принудил меня ехать в Армению? Жил я себе и жил спокойно. И остались бы для меня армяне всего лишь неблагодарной частью турецкой истории. Конечно, и среди них попадались приличные люди, да и сейчас они имеются — разве есть народы сплошь плохие или сплошь хорошие? — но так ли уж было необходимо тебе мое угнетенное состояние? Человек стареет от разговоров с самим собой. Зачем ты хотел, чтобы я старел, отец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72