— Что он сказал Сирарпи?
— Не слышал? Он сказал «хорошо» — значит, вопрос решится.
— У русских каждое второе слово «хорошо». Дал он тебе обещание? Другие слова сказал?
— Сказал: «понял, хорошо».
— Ну это уже все меняет.
В этот момент вернулся Виктор Орлов, сказал, что все улажено, а чемоданы сейчас увезут. Потом широко улыбнулся всем собравшимся и помахал рукой:
— Салам алейкум!
Все радостно засмеялись, несколько человек опять зааплодировали. А Виктор Орлов быстрым шагом удалился — видимо, на летное поле.
Все с облегчением перевели дух.
— Ну, все получилось замечательно, Сирарпи,— доктор Дальян зажег сигарету в уверенности, что уж эту-то докурит до конца.— Этот русский парень мне понравился, что-то уверенное в нем есть, и... он к нам хорошо относится. Что он сказал — да здравствует Армения?
— Надо бы ему на память что-то подарить,— посмотрела на доктора Дальяна тикин Анаис.— Приятный парень.
— Ты права.— Доктор Дальян про себя, видимо, огорчился, почему эта простая мысль не пришла ему в голову.— Я думаю, сейчас купим красивый подарок, а Сирарпи в самолете ему преподнесет... Назарет, тебе не трудно?..
— Почту за честь.— Назарет быстро удалился. Тут Рач заметил:
— Сирарпи, твои чемоданы отдельно повезли, не с другими.
— Тут особое отношение,— со значением произнес доктор Дальян.— Значит, все будет в Москве хорошо. Остается Ереван.
— В Ереване проще. Возьмет такси и поедет.
Сирарпи опять оказалась в центре круга. Один сует письмо, другой номер телефона, третий говорит: «Поклон Армении», четвертый просит зажечь за него свечу в Эчмиадзине, и все вместе передают поцелуй бабушке от армян Халеба... Горячий и сладостный ком застрял в горле у Сирарпи. Теперь, когда исчезла тревога и она избавилась от чемоданов, горячая волна свободно прокатилась по всему ее существу, и боялась она только одного: вот-вот публично расплачется.
К провожающим быстро подошли двое запыхавшихся, мужчин. Доктор Дальян сразу на них набросился:
— Седрак, Андраник! Вы не должны были к десяти часам быть в отеле «Барон»?
— Едва успели, доктор. Мы приготовили бабушке маленький подарок.
Сирарпи посмотрела на них с ужасом:
— Я вас умоляю, не надо. Чемоданы уже уехали...
— Вот, - Андраник вынул из кармана маленькую коробочку и торжественно ее открыл — кольцо.— Это мы сделали с Седраком, всю ночь не спали. Снаружи инициалы бабушки, видите — Н. -В. А это наши святые Арараты1.
Кольцо пошло по рукам.
— Вы сделали великолепное кольцо. И буквы замечательные. Молодцы.
— А разве Арарат зеленый?
— Для каждого армянина Арарат всегда зеленый. Именно для армянина. А какого же цвета бывает надежда? — произнес парон Назарет, уже возвратившийся в пакетом.
Все на мгновение замолкли. Сирарпи увлажнившимся взглядом смотрела на Седрака и Андраника, грубоватых молодых мужчин, почти юношей,— еще накануне она не знала их, не знала, что'они живут на свете.
— Возьми, моя девочка,— доктор Дальян тоже был взволнован.— Можешь надеть себе на палец.— И, повернувшись к парням, сказал: — Молодец, Седрак. Молодец, Андраник.
— Мы свои инициалы тоже написали. С внутренней стороны. Будьте снисходительны,— Андраник виновато улыбнулся.
...Обернувшись в последний раз, Сирарпи увидела сквозь стеклянные двери таможни огромный групповой портрет незнакомых людей. Каждый махал ей рукой, что-то кричал, женщины посылали воздушные поцелуи, дети смотрели наивными ясными глазенками, примолкшие и разом повзрослевшие.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Сюзи ходила взад-вперед по тротуару перед гостиницей. Холодно, подумал Варужан, она замерзла, а они здорово задержались. Сэм и Сюзи то и дело просили остановиться, потому и задержались. Девушка сразу заметила машину, двинулась навстречу. Вышли из машины, Арам улыбнулся девушке:
— Вы наверняка Сюзи.
— Другому быть некому,— Сюзи сняла правую перчатку, но руки не протянула.
— Арам,— представил его Варужан.— А это мои американские брат и сестра.
Первыми подали друг другу руки девушки:
— Сюзи.
— Сюзи. Мужчины рассмеялись.
— Еще раз познакомьтесь,— предложил Варужан,— назовите теперь ваши настоящие имена.
Девушки вполне серьезно еще раз пожали друг другу руки:
— Шушан.
— Сусамбар.
На сей раз и сами они весело рассмеялись.
— Сенекерим Ваганян. Арам дополнил:
— Вернее, Сэм Ширак... Среди нас пятерых я единственный, кто не изменил своему имени.
— Как так? — удивился Варужан.
— А ты разве не Вачаган Ваганян?
— Действительно...— Варужан вдруг посуровел.— Пятеро армян, и четверо из нас перекроили свои имена-фамилии.
Сэм смотрел на окружавшие город, сомкнувшиеся, будто в «коча-ри», горы, покрытые чистейшим снегом. Зимнее небо было голубым-голубым, ни облачка, хотя и солнца не видно. Небо показалось Вару-жану скучным.
— Зайдем в гостиницу,— сказал он.— Умоемся, немножко отдохнем. До села Шушан путь неблизкий.
— На отдых даю вам не более получаса,— предупредила Сюзи,— если вы, конечно, хотите увидеть детей.
— Конечно, хотим, барышня,— сказал Сэм.— Варужан всю дорогу произносил похвалы вашей школе.
— Вы отдыхайте, а я чуть-чуть поброжу, давно тут не был,— сказал Арам.
— Сколько лет?
— Двадцать пять лет шесть месяцев четыре дня. Сюзи Ваганян сначала удивилась, потом рассмеялась.
— Пошли,— сказал Варужан.— Потом побродишь. Дежурная при виде их вскочила, радостно приветствуя Варужана,остальным тоже широко улыбнулась и передала Варужану вместе с ключом толстый пакет. Варужан сразу узнал почерк Егинэ. От глаз Арама не ускользнула внезапная дрожь рук двоюродного брата, и Арам неожиданно пригласил девочек и Сэма в кафе.
— Умираю,— сказал он,— кофе хочу, четыре часа не пил. Ты поднимись наверх, Варужан, приведи все в порядок, а мы минут через пять вернемся.
Варужан с благодарностью посмотрел на Арама и, не сказав ни слова, быстро поднялся по лестнице. Почему Егинэ написала это письмо? Расставаясь в поезде, он ей сказал, когда приедет. Опоздал всего на день. Лестница показалась Варужану нескончаемой, ключ не хотел поворачиваться в замочной скважине — тьфу ты, ведь он всунул в скважину свой ереванский ключ, а хочет, чтобы тот согласился повернуться. Гостиничный ключ в кармане пальто. Нащупал, открыл.
Не взглянул даже на комнаты, старательно прибранные, не взглянул на обеденный стол, где стояла ваза с фруктами и непочатая бутылка «Ахтамара». Нервно ринулся к письменному столу и, не снимая пальто, рухнул в кресло. Вскрыл пакет: лист, сложенный вчетверо, и общая тетрадь.
«Тебе»,— прочел он на чистой стороне листа. Развернул, и взгляд его побежал по первым строкам:
«Наверно, прощай, любимый...»
Прощай? Нашарил под бумагами пачку сигарет, зажег сигарету, дым пополз в глаза, потек горлом в нутро. Следующие строки он читал лихорадочно, спешил — вот-вот придут.
«Я поняла, что должна отсюда уехать, если хочу сохранить свою любовь. Если я ее потеряю, больше мне нечего будет терять, а жить так хочется. Наша ночь в поезде... Я явилась, чтобы родить от тебя ребенка, а теперь не знаю, сохраню ли его. Прости меня, и пусть простит меня этот нерожденный ребенок...»
Ребенок? Варужан протер глаза и, несмотря на то что спешил, во второй и в третий раз перечитал эти строки. Свинцовый кулак правды врезался ему в висок, удар был неожиданным, душа шарахнулась.
«Если я здесь останусь, меня сведет с ума память о наших с тобой ночах. И потом, здесь мою любовь растопчут люди, это произойдет непременно. Потому прощай. Может быть, после всего случившегося я и выйду замуж, хотя бы за того врача, о котором рассказывала тебе. Жизнь есть жизнь. Своего предполагаемого мужа я, ясное дело, любить не буду, но и обманывать не смогу.
Ты тоже научись любить, любимый. Меня ты искать не будешь, я поняла это и спокойна. Если буду необходима тебе, я почувствую и появлюсь — тебя найти не сложно. А ты не ищи меня, не зови. Да нет, ты и не будешь искать, потому что... потому что тебе никто не нужен, любимый...»
Не смог продолжать, смял и пригасил в пепельнице сигарету, вышел на балкон. Когда он успел снять пальто? Заметил это лишь на балконе, но холодный, настоянный на снегу воздух показался Варужану приятным. А зимнее ущелье, утратившее обилие красок, выглядело жалким и ограбленным. Река тоже была какая-то приумолкшая, оскудевшая — воды убыло, и песнь реки пригасилась. Воздух не звенел голосами птиц и самых разноименных насекомых. В расщелинах скал лежал снег, и эта морщинистая белизна очень старила ущелье...
Отчего Варужана так потрясло письмо Егинэ? И здесь, и в Ереване он тысячу раз думал о том, что их отношения не будут иметь продолжения, поддерживать эту связь невозможно — вернется в Ереван к своим делам-заботам, к повседневности, и Егинэ останется в нем как чистейшая книга, прочитанная в юности, как светлая история любви, услышанная из чужих уст, как готовый сюжет, который под пером Чехова или Бунина превратился бы, наверно, в восхитительную новеллу, драму, а может быть, и роман. Еще глядя из окна вагона на исчезнувшую среди пустого перрона женскую фигуру, Варужан мысленно попрощался с ней навсегда. Стало быть, он первый сказал: прощай. Отчего же тогда так потрясло его письмо Егинэ, отчего удар показался таким ошеломляющим и неожиданным?..
Ущелье, лишенное красок, уже и не ущелье вовсе, а длинный кривой гроб, где лежит в предсмертии, на последнем издыхании река... По дороге Варужан думал, что, как только приедет, тут же позвонит Егинэ и, если представится возможность повидаться, не поедет в село к Сюзи. «Прощай, любимый...» Это все та же Егинэ, даже в горчайших словах прощания. Он поймал себя вот на чем: думал, уедет, связь между ними прервется, но при этом Егинэ останется на месте, будет ждать его и, стоит ему приехать, подать голос, кликнуть ее, она тут же появится. Значит...
Раздались шаги.
— Где хозяин дома? — послышался голос Арама.
Молодежь вошла в номер, Сэм Ширак стал разглядывать апартаменты, девочки отправились в ванную.
— Я тут.
— Что-нибудь случилось? — спросил вполголоса Арам. Сэм Ширак заметил бумаги на письменном столе:
— Ты получил неприятное известие?
— Да нет, о чем ты, обычное письмо, прислал один из читателей.
— Такое длинное? Арам пошутил:
— У наших читателей много свободного времени, Варужан еще длиннее письма получает. И потом, твой брат знаменитость, его очень любят, особенно девушки.
— Браво,— сказал Сэм, потом кивнул на комнату:—Шикарный номер. Сколько стоит?
— Семь рублей,— механически, как робот, ответил Варужан.
— Не дорого, даже дешево, очень дешево. То есть шесть — шесть с половиной долларов?
— В Цицернакаберде твой брат, Варужан, знаешь что спросил? Спросил, сколько денег потратили на памятник. Ты знаешь, сколько?
— Не задумывался.
Сэм Ширак попытался оправдаться:
— Это мое восхищение. Мать-Родина столько всего жертвует. Ты должен был понять меня, брат.
— Свози их сам,— шепнул Варужан брату.— Я с вами не поеду.
Кроме письма в пакете лежала толстая общая тетрадь. Полистал — все написано рукой Егинэ. На обложке надпись: «Неотправленные письма». Вспомнил, что Егинэ несколько раз говорила: каждый день пишет ему письма. Видимо, все они тут, в этой тетради. Сердце у Вару-жана сжалось. Решил: после прочитаю.
На столе оказался еще один конверт. А это от кого? Вскрыл. Письмо от женщины, живущей в подвале. «Уже столько лет из своего окна я вижу только ноги людей...» — вспомнил он ту жестокую строку и сделался противен сам себе. Прямо сейчас нужно пойти разыскать эту женщину.
Наспех оделся, словно опаздывал на самолет. Побежал, а не пошел вниз по лестнице. Морозный воздух, подобно безжалостному парикмахеру, побрил ему щеки. Взглянул на адрес, значащийся на конверте: улица Туманяна, 40, второй подъезд, квартира 12. Где, интересно, эта самая улица Туманяна — может быть, на той стороне ущелья?..
Городишко зимой кажется вымершим — на улицах ни людей, ни машин. Зашел в продмаг, спросил у продавца, где улица Туманяна. Тот принялся объяснять долго и запутанно. Ладно, спросит у кого-нибудь другого, вышел. Дошел до здания милиции. Здесь следовало свернуть налево, взглянул на здание с невеселой ухмылкой. Сержант Барикян, наверно, на месте. На сей раз Барикян, разумеется, по-дружески ему улыбнется, даже, оставив дежурство, проводит до дома номер сорок по улице Туманяна.
Навстречу шла старая женщина.
— Улица Туманяна далеко? — задал он вопрос. Женщина посмотрела на него печальным взглядом:
— Сначала поздоровайся, милый.
— Извините, мамаша, здравствуйте.
Женщина объяснила—улица Туманяна начинается вон там,справа.
— Тебе какой дом нужен?
— Сороковой.
— Это возле школы.
— Спасибо, мамаша.
Женщина продолжила свой путь, Варужан свой. А, вот как раз и надпись: улица Туманяна. Вдали виднелось здание школы. И вдруг его пронзила мысль, он даже приостановился: понял, что эту женщину он хочет увидеть... ради Егинэ. Видимо, инстинкт ему подсказал, что женщина будет знать ее новый адрес. Попытался закурить, но сигарета никак не зажигалась — спички вспыхивали и тут же гасли из-за колкого,
вперемешку со снежинками ветра. Значит, не забота о бедной женщине вывела тебя из оцепенения, Варужан Ширакян. Нервно швырнул на тротуар незагоревшуюся сигарету и пошел вперед, казня себя.
В чайной, кроме Варужана, никого не было. Он сел за дальний столик, заказал себе водки. Особенность здешней чайной: заказать можно что угодно, кроме... чая. Глядя на вывеску, Варужан всегда улыбался, но сейчас никак на нее не среагировал. Все еще находился мысленно в доме этой женщины, и официантка явилась в ее образе.
...Женщина обрадовалась, растерялась, переполошилась при виде Варужана. Видимо, уже перестала надеяться, что он отзовется. Быстренько сварила ему кофе, уселась напротив. «Мне кофе нельзя,— сказала она,— а вы пейте».
Женщина выложила перед ним толстую папку — свои письма в сотню инстанций, полученные ответы. Варужан увидел помимо прочих подписей подписи Теруняна и Андраника Симоняна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72