Сердце у нее сжалось, слезы подкатились к горлу, но перед ней стоял и смотрел на нее с ласковой улыбкой человек, гость. И она кликнула Нуник. Та наконец-то оторвалась от телефона, спустилась в гостиную, увидела гостя, все сразу поняла, сняла со стола чемоданчик, поставила его в сторону... «Принеси кофе, коньяк для гостя»,— велела ей бабушка. «Сейчас, бабуль, ты сиди спокойно».
Человек, приехавший из Австралии, посмотрел на бабушку, на внучку. Лицо его еще улыбалось, но к улыбке примешалось недоумение: почему они не радуются — он им письмо привез, подарки, а они ни письма не распечатали, ни чемодана не открыли. Он выпил кофе и рюмку коньяка, бабушка Нунэ выпила вместе с ним. Потом он поднялся и любезно произнес: «Было очень приятно, мамаша, но мне нужно идти — много есть чего посмотреть...»
Нуник записала номер его телефона и сказала, что отец сразу, как придет, ему позвонит.
— Успокойся, бабуль...
Бабушка Нунэ все еще сидела в кресле и, казалось,ничего не слышала... Стало быть, и этот сын не приедет!
— Ну ладно, ладно, бабуль. Поглядим, что прислал дядя Сирак. Если он тебе джинсы прислал, ты мне их отдашь?..
Нуник могла болтать что угодно — бабушка не слышала ее. «Хоть бы уж поплакала»,— подумала Нуник.
— Распечатай письмо, прочти,— произнесла наконец бабушка.— Может, болеют...
— Тебе ж сказали: все живы-здоровы.
— Да откуда ему знать? Так принято говорить.
Нуник взяла в руки конверт. Дядя Сирак писал, что все они рады бабушкиному юбилею, все поздравляют, целуют ее, восьмого декабря и они в Сиднее на стол накроют и выпьют за ее здоровье. Писал, что всем им очень хотелось приехать, но навалилась тысяча дел, да и двадцать тысяч километров, сами понимаете, не шутка. Он на днях в Японию собирается, когда возвратится, еще не ясно. А самое главное, Марго чихает и Вардан немного простужен. Одним словом...
— Чтоб мне ослепнуть...— простонала бабушка за двадцать тысяч километров.— Что они за ребятами-то недоглядели?..
Нуник успокоила ее, крепко расцеловала и помчалась на кухню мыть кофейные чашки. Когда вернулась, бабушки в гостиной уже не было. Ясное дело, в музей свой отправилась, куда же еще... Посмотрела на пустое кресло, опечалилась и вдруг расплакалась вместо бабушки.
Бабушка Нунэ в самом деле поднялась в свою комнату. Фотографии были на месте, она осмотрела их все, одну за другой, и головой покачала: «Лишь вы мне остались...» Села в кресло, сжала ладонями голову, а слез все не было и не было. Сирак, Сирак... Тридцать один год растила тебя, уму-разуму учила, и вдруг нет как нет тебя. Куда подался, зачем, что ты там делаешь?.. и
Сирак Ваганян взирал с фотокарточки неулыбчиво, сурово и выглядел старше своих лет. Хоть бы уж на нее, на мать, взглянул, так нет, не глядит, А куда смотрит-то?..
Сперва мужу, Шираку, пожаловалась она на их сына: «Сын твой крылатым стал, улетел, не наш уж больше. И не приезжает. На кого в обиде: на меня, на могилу твою? Я уже имена своих внуков забывать стала. Еле вспомнила, кто такая Марго. Что мне делать, Ширак? Бессердечный ты — сам ушел, а меня на кого покинул?..» Ширак Ваганян смотрел на нее со свадебной фотографии, и казалось, волосы его на глазах седеют, морщины грубой сеткой лицо покрывают. Только рука на рукояти меча все еще молодая, напряженная.
«Ну скажи ж ходь словцо, сынок. Так и помру, тебя не повидавши? Тогда уж так сделай, чтоб мне поскорей на тот свет отправиться...»
А фотография смотрела на нее непроницаемым взором — не доходили до Сирака Ваганяна стоны матери. «Подарок послал... Ты — мой подарок, внучата — мои подарки. И в кого ты такой бессердечный уродился?.. Кто только повыдумывал дни рождения, черным будет этот день...» Выговорилась и тут только заметила Тиграна, Варужана, Ерануи, Арама... «Вы обиделись?.Не обижайтесь на меня, душа переполнилась, вот и плачу, глупая я старуха...»
Фотографии не отвечали бабушке Нунэ, будто и они опечалились, онемели, только Сирак Ваганян смотрел холодно и отчужденно.
Ослабла, устала бабушка Нунэ, силы капля за каплей уходили из нее, а слез все не было:
Тигран Ваганян осторожно, неслышно открыл дверь:
— Ты спишь, мам?
Мать не ответила, даже головы к нему не повернула. — Мама!..
Часа через два врачи «скорой помощи» привели бабушку Нунэ в чувство.
— Особой опасности нет, просто сердечный приступ,— сказал врач.— Но рядом все время должен кто-нибудь находиться. Постарайтесь сделать так, чтобы она не волновалась...
— Все сделаем,— невесело пообещал Тигран Ваганян.— Какие у нее поводы для волнений?
— Откуда мне знать? — пожал плечами врач.
— Я концовку письма бабушке не прочитала,— сказала Нуник.
— И правильно сделала.
В конце письма Сирак Ваганян подробно излагал, во сколько тысяч долларов обойдется им приезд, если прилетят они вчетвером, втроем, вдвоем или даже если прилетит только один. Четкая бухгалтерия. Тигран Ваганян прочитал, помрачнел и почувствовал, что руки инстинктивно хотят скомкать и швырнуть в сторону письмо родного брата. Все же сдержался. Однако письмо спрятал в ящик своего письменного стола, чтобы оно вдруг не попалось матери на глаза.
Враму нужно будет еще раз телеграфировать — как бы этот змей тоже какой-нибудь номер,не отколол.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— Вот твоя одежда,— сказала пожилая медсестра.— Хорошо отделался, милый. Иди-ка в туалет, переоденься.
Одежда была в узле. Варужан взял узел из рук медсестры и вышел. Медсестра шла за ним следом. Он обернулся —следовало что-то сказать.
— Большое вам спасибо.
— Да, не забудь. Ты в милицию должен зайти к следователю Мисакяну. А то оттуда уже два дня приходят, спрашивают — не поправился?
— Сейчас идти?..
— Сказали: как только выпишут, пусть сразу явится. Может, уже отыскали того бандюгу, ты его признать должен.
— Ладно, схожу. К Мисакяну, говорите?
— Минутное ж дело. Глянь, чего скажет, и ступай, куда шел. Варужан зашел в туалет. Снял больничное белье. Оделся. Стал надевать туфли, но почувствовал — что-то мешает. Грубый картон. Что там написано? Прочитав, невесело засмеялся: «Неизвестный». Слово было написано крупными печатными буквами. И во втором туфле на таком же: картоне то же слово. В кармане у Варужана не было никаких документов — что еще могли написать? Неизвестный... Сердце вдруг сжалось, но он попытался себя утешить: ведь ты, Варужан Ширакян, сам хотел, чтобы тебя никто не узнал. Вот и не узнали. Ты доволен?.. Надо позвонить Егинэ. Теперь уже из гостиницы. Она, наверно, решила, что ты внезапно уехал в Ереван... Варужан немножко успокоился... Андраник тоже наверняка названивал и думает, что ты уже в Ереване,— он привык к причудам твоего поведения.
В милиции сказали, что следователь Мисакян вот-вот придет, самое позднее минут через пятнадцать.
Варужан принялся ходить взад-вперед по коридору, прочел все объявления, прочел от начала до конца старую стенную газету. В ми-. лиции протекала своя энергичная жизнь, кто-то то и дело входил, выходил. Люди в штатском смотрели на него сочувственно (этого за что?), а люди в милицейской форме мерили его суровым взглядом (выясним, что этот натворил). Впрочем, все это ему, наверно, казалось. Вот, значит, и в милицию угодил. Ничего, сказал он себе, это тоже жизнь, изучай, как говорится. Человек в гражданской одежде вошел с улицы,
быстрым шагом прошел по коридору, достал из кармана ключ и открыл дверь. Это, наверно, и есть Мисакян.
— Извините, вы следователь Мисакян?
Тот что — не расслышал? Быстро вошел в комнату и закрыл дверь. Да, наверно, не расслышал. Варужан приоткрыл дверь:
— Извините, вы, наверно, не слышали моего вопроса — вы следователь Мисакян?
Человек, потянувшийся было к телефонной трубке, безразлично взглянул на Варужана, и в глазах его плеснулась скука:
— Я расслышал. Но я не Мисакян. Ничего не поделаешь, я — это не он.
— Но... но вы ведь могли ответить...
— Если вас кто-нибудь спросит, не вы ли Наполеон Бонапарт, разве вы обязаны отвечать?
— Между следователем Мисакяном и Наполеоном Бонапартом, я полагаю, есть кое-какая разница.
Человек засмеялся:
— Вот именно — кое-какая! Причем не в пользу Наполеона Бонапарта.
«Острослов провинциального масштаба,— подумал Варужан Ширакян.— Жаль, нет ни настроения, ни времени».
— Извините...
Человек уже набрал номер, но все же счел нужным сообщить:
— Следователь Мисакян в восьмой комнате. Но у себя он или нет, я не знаю.
— Благодарю.
Дверь восьмой комнаты была закрыта. Возле двери стоял стул. Варужан сел, пошарил в кармане, обнаружил и сигареты, и спички. Ничто бы, наверно, его не обрадовало сейчас больше. С наслаждением втянул в себя густой дым и вообразил кофе. Вот она, природа человека: желания пробуждаются одно за другим, но всегда в привычной последовательности.
Варужан сразу узнал сержанта, вошедшего в коридор поступью генерала. Варужан даже фамилию его вспомнил — Барикян. Может, его спросить, когда появится Мисакян? Сержант сам к нему подошел.
— Снова в музей пришел? — спросил он.— Или теперь тебя привели?
— Привели,— сухо отозвался Ширакян.
— В тот раз как тебя увидел, сразу понял, что ты наш кадр. Я все знаю, только дня своей смерти не знаю.
— А почему?
— Что «почему»? — удивился сержант Барикян.
— Если вы так проницательны, товарищ сержант, почему бы вам не знать такой пустяк, как день своей смерти?
Не дошла его язвительность до Барикяна или тот попросту предпочел ее не заметить?
— Тебя Мисакян вызвал?
— Мисакян. Не знаете, когда будет?
— Я не справочное бюро,— огрызнулся сержант, с запозданием реагируя на ехидство Варужана.— Небось магнитофон продал?
— А как же...— Игра Ширакяну начинала нравиться.— Прямо в тот же день. Мой товар — захотел, продал.
— Да-а-а...— многозначительно протянул сержант.— Это еще выяснить надо, твой товар или чужой.
И вдруг Варужану Ширакяну как-то сразу опостылел и этот идиотский разговор, и молодой сержант с гладко выбритой физиономией, который, наверно, спит и видит на плечах своих генеральские погоны.
— Сержант Барикян,— сказал Варужан,— мы вроде бы ни в детский сад вместе не ходили, ни в футбол не играли...
Сержант смерил его недоуменным взглядом с головы до ног.
— Хочу спросить, почему вы обращаетесь на «ты»?
— Ого! — сержант от души рассмеялся. К двери подошел среднего роста человек:
— Что нового, Барикян?
— Да вот вас гражданин ожидает. Вызван.
— А, ты его развлекаешь? Прошу.— Открыл дверь, вошел.— Значит, поправились?
— Как видите. Мне передали, что вы меня вызывали. Зачем? Сержант Барикян — он тоже зашел вместе с ними — опередил
Мисакяна с ответом: .
— Здесь вопросы мы задаем, гражданин... Незнаюкаковский. — Ваганян.
— Это еще следует выяснить. Следователь искоса взглянул на сержанта:
— Вы знаете товарища?
— Конечно. Магнитофонами торгует.
— Любопытно,— произнес Мисакян. — Он сам минуту назад сознался.
Медленно, словно что-то взвешивая, Мисакян перевел взгляд на Ширакяна — да-да, он первел взгляд с одного на другого, словно перенес основательный груз. Ширакян равнодушно смотрел в окно. Мисакян хотел было что-то сказать, по всей видимости, промусолил про себя вопрос, но вслух так его и не произнес. Достал из ящика коричневую папку.
— Вот,— сказал он.— Сейчас мы все по порядку выясним. Ваше имя, фамилию, где проживаете, род занятий...
Варужан взглянул на Барикяна, по лицу которого было разлито удовлетворение.
— Присутствие товарища сержанта обязательно или желательно? — Ах, так я для тебя уже персона нон грата?
Он, наверно, на заочном юридическом, вот-вот закончу. У Варужана Ширакяна переполнилась чаша терпения. Он холодно посмотрел на стоявшего рядом человека:
— Товарищ сержант, мы с вами вроде бы выяснили, что не ходили в один детский сад.
— С такими, как ты, я и на свадьбу не пойду,— парировал сержант, словно отбил теннисный мячик.
Нет, Варужан Ширакян, все это делается уже достаточно мерзостным. Варужан встал с места, подошел к Барикяну и отчеканил ему прямо в лицо:
— Смотрю я на тебя, сержант, и знаешь, что думаю?..
— Что?
Сержант походил на примитивную заводную игрушку, и ответами его двигал скорее инстинкт, а не ум.
— Я думаю: как тебе удалось в таком молодом возрасте стать таким... бестолковым?
Кругленькая, гладенькая физиономия сержанта побагровела, посинела, пожелтела. Не лицо, а радуга, подумал Варужан.
— Слыхали, слыхали, товарищ Мисакян? Ты ответишь за то, что оскорбил представителя закона при исполнении служебных обязанностей...
— Постой, Барикян,— Мисакян нашел в конце концов несколько чистых листов, положил их один на другой, потом вынул из кармана шариковую ручку.— Вы не слишком культурно выражаетесь, гражданин... как ваша фамилия? — ага, Ваганян. Хотя с виду интеллигентный человек. Садись, сержант, ты лицо официальное. Я разберусь с гражданином, а потом ты дашь официальные показания.
— И дам! — сержант все еще пребывал в состоянии озверения.
— Итак, ваши имя-отчество-фамилия?.. Да, паспорта у вас нет?
— Варужан Арменакович Ваганян... Паспорт в гостинице у дежурной. Из больницы я явился прямо сюда. Вы сами так распорядились.
— Возраст?
— Сорок два года. Женат. Судимостей пока не имел. Проживаю в Ереване.
— Место работы?
Присутствие сержанта Барикяна очень раздражало Варужана.
— Место работы?.. Я не работаю.
— К нам на лечение прибыли?
- В гостинице не лечатся. Я отдыхаю. — С какого времени?
— С двадцать четвертого августа. Следователь Мисакян что-то подсчитал в уме.
— Значит, здесь вы тридцать четыре дня.
— А отпуск у порядочных людей двадцать четыре дня... если не считать выходных.
Ни Варужан, ни Мисакян вроде бы не слышали столь существенного уточнения сержанта.
— И сколько еще собираетесь здесь пробыть? — продолжал дознание следователь.
— Не знаю. Может быть, месяц, а может быть, завтра уеду. Следователь все задавал и задавал вопросы, делал пометки на листе бумаги, однако Варужан заметил, что его ответы он слушает весьма рассеянно, словно решая в уме какую-то задачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72