всех до последнего истребим. Хоть в песок заройтесь, и оттуда вас раскопаем... Себя отец сжигал, а вас берег...» — «Но отчего он ни в церковь не ходил, ни в клуб?» — «В церковь ходил. Только ночью. Однажды взобрался на колокольню, потянул за веревку, но испугался звона, кинулся бежать. Ходил из угла в угол по комнате, сам с собой по-армянски разговаривал, чтоб язык свой не забыть. А с вами по-армянски никогда не разговаривал и на работу к себе армян не брал. Да, когда вы дома бывали, он не говорил по-армянски, но так боялся язык забыть. «Из всех моих родственников в живых только армянский язык остался, неужели я и его потеряю»,— говорил он... А однажды, опять-таки ночью, на кладбище отправился. Я на рассвете пошла за ним, привела... Он ведь и меня вместе с собой заживо сжигал...»
Юноши — одному едва исполнилось двадцать лет, второму восемнадцать — сразу повзрослели. Отец... Прошлое въелось в каждую его клеточку, просачивалось в его темно-красную кровь. «Наш отец был вдвойне несчастным,— сказал Джордж.— Он запретил себе иметь даже воспоминания».
Похоронив отца, вернулись в Лондон. А через год не стало матери. Похоронили ее возле отца, был опять армянский священник, но некому, кроме детей, было плакать у гроба. «Похороны сироты,— сказал Джордж.— Более грустных похорон я не видел».
Тиграну естественным казалось продать дом, имущество и переселиться в Лондон. Джордж на это не согласился: «Я отучусь и возвращусь сюда. Хорошее ли, плохое ли, но это место нашего с тобой рождения. Здесь могилы наших родителей. Оба уедем — родители и на кладбище останутся сиротами!..»
И вернулся в Аддис-Абебу. Тигран же остался в Англии и спустя год после окончания университета женился на Дженни. Расстояние Лондон — Аддис-Абеба отдалило братьев друг от друга. В год они обменивались парой писем, слали поздравления к рождеству, но в Эфиопию Тигран уже не наведался ни разу. Джордж приехал в Лондон только раз — по своим делам. Сказал, что написал в какую-то ереванскую газету, которая занимается розыском родственников,— ведь один из братьев деда жил в Карсе,— может быть, ему удалось спастись?.. «Зачем тебе это?» Джордж недоуменно взглянул на брата и ничего не ответил. А через полгода после этого пришло письмо от деда Ширака...
Съездив в Армению, Джордж написал брату пространное письмо, в котором была фраза: «И ты в конце концов должен съездить на родину». Тигран на это письмо не ответил. И в Лондоне хватает армян — есть церкви, клубы, партии,— но Тигран ни с кем не поддерживает связи. У него — в отличие от отца — даже воспоминаний нет, нет армянского прошлого, местом его рождения уже была чужбина, отец хотел вернуться на родину, а его родина где? Почему Российская Армения — его родина?
За границей повернуться к Армении означает повернуться к армянам диаспоры. Но и таких позывов у Тиграна не было. Он архитектор, и все его окружение—коллеги по работе, студенты, заказчики — англичане. Родные и друзья жены, друзья дочек — тоже англичане. Дела у Тиграна шли неплохо: лекции по архитектуре в университете, один-два заказных проекта в год, заграничные командировки, а счет в банке год от году все более округлялся, делался все более солидным. Зачем ему куда-то «поворачиваться»? И тем не менее «повернулся». Причиной тому послужило письмо брата его дедушки из далекой ирреальной Армении... (И зачем надо было Джорджу сообщать там его адрес?) На письмо Тигран, правда, не ответил, но мысль, независимо от него, вдруг отрывалась от повседневных забот и уносила его в прошлое отца и деда, заставляла думать об Армении...
Тигран заказал, и вскоре ему из Милана прислали книги по древней армянской архитектуре. Он восхитился и расстроился. Восхитился полетом мысли своих предков и расстроился: все памятники — руины.
Дед Ширак прислал ему альбом с видами Еревана — несколько зданий, особенно на центральной площади, показались ему очень интересными.
У себя на столе Тигран однажды обнаружил две книги — Вильяма Сарояна и Майкла Арлена. Понял, что это дело рук жены Дженни. Несколько дней книги так и лежали нетронутыми. Сарояна он знал, читал кое-какие его вещи, они его не грели. А Майкл Арлен был ему незнаком. Потому Тигран начал с Арлена. И судьба этого писателя показалась ему очень близкой. Отец Майкла, армянский мальчик, чудом спасшийся от резни, решает стереть из памяти прошлое, жениться на англичанке, не говорит сыну ни слова об Армении. Но сын после
смерти отца все же едет в Армению, и вся книга — история этого путешествия. Называется она «Паломничество к Арарату».В Тигране шевельнулась незнакомая доселе тоска, как-то странно защемило сердце...
Потом случилось так, что однажды ноги сами привели Тиграна к армянской церкви. Там было несколько человек, в основном старики, никого из них он не знал. Посидел несколько минут на деревянной скамье, машинально полистал Евангелие. Буквы были стройные, благородные, Тигран почувствовал что-то вроде гордости — они ни у кого не заимствованы, наши.
Церковь мало-помалу наполнялась народом, началась служба, хор состоял из нескольких голосов, видимо любительских, однако звонких, одухотворенных. Церковное песнопение, музыка заставили на миг замереть душу. Иногда хору подпевали прихожане. Тигран заметил, что подпевают в основном старые люди. Встал, вышел на улицу, но звуки патарага долго еще были с ним, в нем. Кремень его нутра размяк, и Тигран этого испугался.
В другой раз заглянул в армянский клуб, взял рюмку виски, уселся за дальний столик. Воздух был полон армянских слов, несколько из них Тигран понял. Столько армян сразу он видел разве что на похоронах своего отца...
Одна женщина вдруг очень напомнила Тиграну мать, сердце у него екнуло, он машинально улыбнулся ей, она поздоровалась, прошла. «Поздоровалась по-армянски...»
Когда Тигран уже выходил, в дверях его остановил пожилой человек и заговорил быстро, взволнованно. «Если можно, повторите по-английски»,— попросил он, смутившись. Мужчина перешел на ломаный английский: «Мы очень рады, что вы оказали нам честь, посетили наш клуб. Я его возглавляю. Если не возражаете, будем присылать вам пригласительные билеты. Будем рады, если вы свое драгоценное время... В английских газетах мы читаем о вас и гордимся».
Он удивился: неужели его знают? Был польщен — знают! Они обменялись визитными карточками.Дома вновь перечитал письмо деда Ширака, пересмотрел фотоальбом Еревана, потом до глубокой ночи не мог уснуть.
На первые приглашения клуба он никак не откликнулся, но на рождество вновь отправился в церковь. Теперь здесь было больше народу, да и хор посолиднее. Патараг его просто пленил, одна мелодия показалась уже знакомой. Может быть, мать пела? Или священник во время похорон отца? Вспомнить не мог.
В Лондоне имелся еще один армянский клуб. Как-то вечером отправился туда. Не успел войти, понял, что там какое-то торжество. Хотел повернуть назад, но в тот же миг к нему подошла хорошо одетая энергичная женщина: «О, парон Ваганян! Мы так вам рады! Садитесь за почетный стол». Ему неловко показалось отказать даме, и он покорно последовал за ней. Женщина представила его людям, сидевшим за
этим столом, все почтительно встали, поздоровались, представились. Потом обменялись визитными карточками.Таким образом начали завязываться знакомства, и уже невозможным оказалось игнорировать всё приглашения. Раза два Тигран побывал с Дженни в гостях, та пришла в восторг от кулинарной фантазии армянских женщин. И вдруг однажды за обедом подала ему армянскую толму. Мать часто готовила армянские блюда, Тигран помнил вкус толмы. «Леди Србуи продиктовала мне рецепт по телефону. Надеюсь, тебе понравится...» «Телефонная толма» оказалась пародией на ту, что готовила мама, но Тигран все добросовестно съел и похвалил кулинарный талант жены. И опять безымянное чувство заскулило, заворочалось в нем. Неужели и его начинает жечь тот внутренний тоныр, который сжег отца? Даже подумалось: а не съездить ли в Армению, в Ереван, ведь его часто приглашают во многие европейские университеты прочитать курс лекций по восточной архитектуре, Армения же загадка Востока, хотя бы поэтому стоит...
Потом пошли горькие минуты разочарований. Застолья были однообразными и нудными, словно каждый раз заново разыгрывают один и тот же спектакль, даже ролями не меняются. Мало-помалу Тигран отличил суть одного клуба от другого: в обоих говорилось об армянах, армянском духе, сохранении языка, в воздухе то и дело проносились слова «Мать-Родина». Но в одном клубе они произносились с бескорыстным восторгом, а в другом — с тысячей оговорок. В одном клубе восхваляли каждый армянский камень, имя каждого знаменитого армянина произносили с благоговением, в другом — подчеркивали недостатки Армении. Реальные недостатки, реальные достоинства? Сие ему было неведомо. Его раздражала и хвала, и хула. Зачем объясняться ежедневно в любви родной матери? А с другой стороны, как можно обсуждать мать — красивая, некрасивая, богатая, бедная? В одном клубе он задал вопрос, касающийся посетителей второго клуба. «У нас с ним нет связи,— ответили ему.— Разве это армяне?» Примерно то же сказали ему во втором клубе о первом. Во время одной беседы он не сдержался: «Удивляюсь, все вы, если вам верить, любите Армению. Отчего же ненавидите друг друга?» В ответ усмехнулись. Те же слова произнес в другом клубе — и опять усмешки в ответ,- Да и среди людей одного клуба не переводились пересуды, кривотолки, сплетни. Каждый, с кем бы он ни знакомился, с себя речь начинал и собой завершал, словно ему одному известны пути спасения своего народа... Надоело Тиграну все это, наскучило — устал...
Завсегдатаи почетного стола — тузы колонии, большей частью очень богатые люди,— в основном малограмотны, английского толком не знают, среди них Тиграну удалось встретить только двух-трех интеллигентных людей.
Несколько раз Тигран пытался повести беседу о мировых проблемах, об искусстве, о заботах Англии. Однако отзвука ни в ком не нашел. Никто не читает книг, не ходит в театр, знакомы лишь с музеем мадам Тюссо и лондонским зоопарком. Зато великолепно знают адреса всех кабаре, часы их работы, популярных танцовщиц... И с горечью понял
Тигран, что вне родины нацию не сохранишь. Тут все варятся в собственном соку, это побег от естественной жизни страны. Армянская церковь, клуб — это консервные банки, в которых как-то пытаются сохранить копченый дух нации. Накопив деньги, чем-то должны эти люди заполнить пустоту повседневности. Вот и приходят в клуб, устраивают застолья, посещают церковь. Приверженность ко всему армянскому стала казаться Тиграну игрой, развлечением, хобби, кукольным театром, приперчиванием безвкусной пищи безделья, а не зовом крови, не духовной потребностью. Вывод Тиграна был горьким, максималистским. Патриотизм показался ему спортивным соревнованием: кто более патриотичен? А слово «Армения» порой представлялось предметом старинной мебели, вынесенным на аукцион... Где же она, настоящая, реальная Армения? Увы, этого-то как раз Тигран и не знал. Однажды ему позвонили, сказали, что из Армении приехал писатель, назвали фамилию, имя, добавили, что на родине он знаменитость. А для Тиграна имя-фамилия знаменитости были пустым звуком — откуда ему было знать армянского писателя? Идти Тиграну не хотелось, однако заставил себя, пошел на встречу. Ждал от писателя медоточивых речей в адрес диаспоры и возвеличивания до небес своей страны. Ничего подобного. Писатель начал так: «Что я буду говорить о достижениях Армении — они вам известны. Сообщу только одну новость, которая, возможно, до вас еще не дошла: строители ереванского метро получили приглашение от Сирии спроектировать и построить метро в Дамаске. Сейчас ведутся проектные работы. Что-то есть в этом волнующее, верно? Семьдесят лет назад наши деды, спасаясь от гибели, нашли пристанище в Сирии. В песках Тер-Зора тысячи и тысячи армян остались лежать навеки. А теперь их потомки будут строить в столице Сирии метро...— Зал восторженно зааплодировал, но .писатель тут же остудил его пыл: — Должен вам сказать, что Армения отнюдь не рай и в ближайшую тысячу лет нет надежды, что станет раем.— При этих словах он повернулся к сидевшему рядом епископу, главе армянской епархии в Англии: ;— Пусть простит меня святой отец, но думаю, что и на небе нет рая,— зал засмеялся, епископ взглянул со строгой укоризной,— где уж там быть ему на земле. И откуда, собственно говоря, взяться раю? Армения — нормальная страна со своими светом и тенью, с совершёнными и еще не совершёнными или не завершенными делами, со своими большими и мелкими ошибками». Потом заговорил о незавершенных делах, ошибках, деликатно коснулся уязвимых особенностей национального характерам откровенным юмором заговорил о спюрке: «Тут кого ни встретишь, он либо бывший господин председатель, либо нынешний, либо готовится им стать. Что — простые армяне в спюрке перевелись?» Все засмеялись, даже господа председатели — прошлые, настоящие и будущие.
Этот писатель показался Тиграну живым, естественным человеком. Он и над собой подшучивал, а в конце сказал, то ли всерьез, то ли с горьковатой улыбкой: «У вас столько союзов, объединений — что же нет между вами единения? С кем ни поговоришь, Армению любит, отчего же друг друга, мягко выражаясь, не слишком любите?..»
Это было не в бровь, а в глаз — писатель будто угадал собственные мысли Тиграна. Потом на писателя обрушился поток вопросов. Он воспринял их очень естественно, только раза два отрезал: «На этот вопрос отвечать не могу, я всего лишь писатель». И еще один раз, когда вопрос был задан совершенно дурацкий, писатель с нескрываемой насмешкой посмотрел на пожилого человека, задавшего его, и сказал: «Ответить я вам могу, но не хочу. Если бы вопрос этот задал англичанин, я бы пустился в объяснения, но армянин спрашивает такое о родине... В моем ответе наверняка прозвучат обидные слова, а вы мне в отцы годитесь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72