— Снова остались мы с тобой вместе, Анна Михайловна,— пошутил майор Малышев.— Как ни хочешь убежать от меня — не получается. Судьба связала нас вместе. Подойди к печке, холодно.
Судьба связала сотни тысяч, миллионы людей, не только нас,— негромко отозвалась девушка.— И так было бы хорошо, если б она не разлучала нас, пока не пройдет это испытание. - А после?
— После этого соединились бы миллионы разлученных... ты со своими родными, я - со своими.
— Какая ты, Анна, мастерица каждую шутку переводить в серьезный разговор... боишься веселого слова.
— Нет, не боюсь. Я сама мечтаю посмеяться, поболтать, только не получается. И от тебя убегать не желаю. Поверь, Степан, без тебя мне будет многого недоставать.
— Спасибо и за такое признание.
— Могу сказать тебе больше, ты давно уже родной мне человек.
— Ты прямо смущаешь меня.
— Я правду говорю, Степан. Ты очень, очень родной мне человек, как брат.
— Снова переводишь разговор на серьезное.
— Я говорю искренне.
— Понимаю,— сказал Малышев,— понимаю и верю. Малышев посмотрел на часы. «Сегодня приказывает
время»,— сказал командир дивизии.
Малышев позвонил командирам рот. Все были на своих местах, все ждали приказа о наступлении. Бойцы надели поверх шинелей белые маскировочные халаты.
Кобуров вызвал по телефону Аник в штаб полка. Штаб находился на расстоянии километра. Малышев предложил, чтобы Аник сопровождал связной боец.
— Не надо, сама дойду,— сказала девушка. Возле штаба полка Аник встретила группу бойцов
в белых маскировочных халатах. Это шел комендантский взвод.
— Аник! — окликнул ее Каро.— Куда ты идешь?
— В штаб. А вы?
— В батальон.
Она поняла: командир полка приказал комендантскому взводу участвовать в ночном бою.
— Я не знаю, почему меня вызвали в штаб,— сказала Аник.
Каро на несколько шагов отстал от товарищей, он, видимо, хотел сказать Аник что-то важное, но его окликнул командир взвода.
— Ну, будь здорова, дорогая,— торопливо сказал Каро.
— До свидания.
Аник долго смотрела вслед Каро, пока белые халаты не слились со снежной пеленой.
V
В штабе Аник сказали, что она вызвана по распоряжению командира полка, но что сам он сейчас находится во втором батальоне,— ей надо подождать его возвращения. Аник хотела тотчас пойти во второй батальон, но начальник штаба сказал ей:
— Полковник приказал, чтобы вы ждали его здесь. Идите в санчасть, отдохните, а когда он придет, я позову вас.
Палатка санчасти находилась недалеко от штаба. В палатке никого не было. Аник легла на раскладушку; она ждала долго, больше часа, но никто не приходил за ней. «Да у кого сейчас есть время помнить обо мне? — подумала она с горечью.— А я, как дура, должна торчать здесь всю ночь».
Ей было горько и стыдно лежать на койке в тихой палатке, в то время как ее товарищи сражаются с врагом. Ей даже казалось, что кто-то со злым умыслом оторвал ее от боевых друзей. Волнение ее становилось все сильней, тишина и покой в палатке все невыносимей. Она надела полушубок и вышла из палатки. Морозная ночь была полна боевых звуков — ревела артиллерия, то и дело вспыхивали и гасли мерцающие огни. Вот стихнет огонь артиллерии, и бойцы поднимутся в атаку, бросятся на немецкие окопы. А сейчас они ползут, ползут по снегу.
Сквозь ночную муть Аник словно видела их, видела, как временами солдаты замирают, прячут головы, всем телом прижимаются к земле, чтобы уберечься от осколков снарядов, а затем снова ползут вперед вслед за огневым валом. Может быть, враг уже заметил их, может быть, сейчас, затаившись в самолетах на аэродроме, он обрушит на них пушечный и пулеметный огонь, и раненые бойцы начнут замерзать на снегу?
Бой, происходивший вдали от Аник, казался ей страшнее, чем те жаркие бои, в которых она непосредственно участвовала. Находясь в гуще боевых событий, не чувствуешь, как огромна их опасность.
Аник сжала кулаки. Нет, в эту ночь она не имела права находиться в палатке санчасти.
Она быстро, почти бегом, направилась к штабу полка. Атоян говорил по телефону. Не прерывая разговора, Атоян махнул на Аник рукой, предлагая ей выйти из палатки, но она притворилась, что не заметила его жеста. Ей было необходимо знать, что происходит сейчас на передовой, она должна была вернуться в свой батальон.
Атоян положил трубку.
— Зачем ты явилась? — спросил он. Его маленькие глаза, землистое от постоянных бессонных ночей лицо казались усталыми и безразличными.
Атоян почти не изменился с первых дней войны. Он начал войну не юношей, чтобы заметно возмужать, как это произошло с Малышевым, но он не был и пожилым человеком, чтобы быстро состариться от военных испытаний и невзгод.
— Что мне в штабе делать? Чего я должна здесь ждать? — нетерпеливо спросила Аник.
— Возвращайся в санчасть и отдыхай! — строго повторил начальник штаба.— Понятно?
— Непонятно, товарищ майор.
Она ощутила неловкость от грубости своего ответа.
Атоян, видимо, тоже был смущен, но ничего ей не сказал. Конечно, он должен был накричать на эту девчонку, препирающуюся со своим начальником. Но это была Аник, к которой он относился с нежностью и уважением. Стесняясь присутствующих работников штаба, он по-армянски тихо сказал:
— Начальство приказало, чтобы ты пошла в санчасть, понимаешь? — и продолжил уже по-русски: — Идите в санчасть, товарищ старший сержант. У меня нет времени давать вам пояснения.
Снова зазвонил телефон. Атоян взял трубку.
— Что, что? — обрадованно спросил он. Его серое, утомленное лицо оживилось.— Уже? Молодец, Малышев!
Он медленно положил трубку и, хотя в палатке было всего три человека, торжественно, точно на смотру, произнес:
— Товарищи, наши батальоны заняли аэродром противника!
Аник никогда не видела Атояна таким взволнованным.
Снова зазвонил телефон. Атоян взял трубку и приник к ней. Аник вышла из полкового штаба и побежала в сторону своего батальона той самой дорогой, по которой пришла в полк. Ночь была светлой; снежные сугробы сверкали, серебрились; артиллерийский грохот отдалился; слабо доносилась трескотня автоматов и пулеметов. Аник бежала, сбиваясь с узенькой тропинки. Несколько раз она падала в снег, вскакивала, на ходу отряхивалась, бежала дальше. Она добежала до штаба батальона в ту минуту, когда Малышев со своими связистами, разматывающими с катушек телефонный кабель, шел по направлению передовой. Остановившись на мгновение, майор крикнул:
— Зачем ты вернулась, Анна?
Аник пошла рядом с ним, она так тяжело дышала, что не смогла ответить сразу.
— Я узнала,— сказала она задыхаясь,— что наши захватили аэродром, наш батальон.
— Не только наш,— ответил Малышев, замедляя шаг,— все наши полки, вся наша дивизия! Но первыми ворвались на аэродром мы. Знаешь, сколько самолетов оказалось на аэродроме? Около ста больших самолетов! Сто самолетов, ты понимаешь, что это такое?!
Нагоняя ушедших вперед связистов, Малышев, обернувшись, крикнул:
— Но немцы сейчас начали контратаки. Видно, хотят вернуть аэродром обратно.
Это поразило Аник: значит, еще предстоят атаки и контратаки, снова будут жертвы!
VI
Постепенно из тумана показались несколько уцелевших зданий, засыпанные снегом развалины. Аник всмотрелась. Нет, это были не здания, не развалины, а немецкие самолеты, разбитые танки, машины и тягачи.
Через несколько минут Малышев и сопровождавшие его связисты покинули это хаотическое царство мертвых машин и вновь вышли в степь. Они приближались к передовым подразделениям,— туда связисты тянули телефонные провода. Теперь уже стали видны люди, закопавшиеся в снег.
Пулеметные очереди вздымали облачка снежной пыли недалеко от того места, где остановились Малышев, Аник и связисты. Вокруг на снегу лежали люди. То и дело вспыхивали выстрелы. Трудно было отличить живых от мертвых,— неподвижное тело, лежавшее в снегу, вдруг оживало, человек вскакивал и, пробежав шагов десять, вновь приникал к земле.
Выбрав показавшееся ему удобным место в углублении между сугробами, Малышев приказал связистам:
— Поставьте телефон вот сюда.
Малышев, пригнувшись к телефону, разговаривал с командирами рот, отвечал на вопросы командира полка. Рядом с ним примостились адъютант и писарь. Так, среди огня и снежных сугробов работала эта маленькая оперативная группа.
Нервы у Аник были напряжены, слух обострен. Воздух то и дело вздрагивал и звенел от выстрелов и взрывов. Столбами взлетали к небу снег и мерзлая земля.
— Двадцать пять, двадцать пять, двадцать пять! — кричал в трубку командир батальона. Но передовая не отвечала.
— Связь порвалась, товарищ майор! Разрешите исправить! — крикнул один из связистов.
— Бегом! — крикнул майор.
Сержант, пригнувшись, побежал, перебирая руками серый провод. Аник следила за ним.
Сержант несколько раз падал, поднимался и снова продолжал бежать. Аник думала: если его ранят или убьют, побежит другой, после второго — третий, пока связь не будет налажена.
Воспользовавшись минутой затишья, Малышев ласково сказал:
— Иди сюда, Анна, здесь удобнее.
Связист был уже далеко. Аник жестом попросила у Малышева бинокль.
Она увидела, что сержант-связист уже не бежал, а стоял на месте. «Соединяет провод»,— подумала Аник. Вдруг сержант покачнулся, упал на землю. Аник видела, как он несколько раз всплеснул руками. «Ранило, и, наверно, тяжело!» — подумала она. Дрожащей рукой она отдала бинокль Малышеву, побежала в ту сторону, где упал сержант.
Она бежала, прыгая через трупы немецких солдат, спотыкалась, падала, но не выпускала из руки провода, снова вставала и, задыхаясь, бежала дальше. Она уже была недалеко от того места, где упал сержант. Аник
показалось, что кто-то сильно толкнул ее: провод выскользнул из руки.
— Ложись, сестра, ложись! — крикнул бежавший следом за ней боец-связист. Он обогнал Аник, она на мгновение взглянула связисту в лицо,— он был незнаком ей. Теперь Аник была ближе к роте, чем к батальону. Лежа на снегу, девушка слышала совсем близко от себя пулеметные очереди. Не имело смысла возвращаться к Малышеву, если за две-три минуты она смогла добежать до роты. Но почему на лежит на снегу, для чего теряет дорогое время? ^
Серый провод подрагивает рядом с ней,— это незнакомый связист ликвидирует разрыв; Малышев сейчас узнает, что делается на передовой. Может быть, сегодня идет последний бой, может быть, сегодня немцы капитулируют, и тогда наступят тишина и мир в этой степи — и солдаты, встав во весь рост, походным шагом войдут в измученный, многострадальный город.
Аник еще раз оглянулась и, пригнувшись, побежала к залегшим за снежным валом бойцам. На боевом поле видны были тысячи маленьких снеговых бугров, под их защитой лежали бойцы в белых халатах, а вокруг вспыхивало смертное пламя, мутный дым полз в воздухе.
Аник поняла, что расстояние, отделяющее ее от ведущей бой роты, ей предстоит преодолеть ползком. Она ползла по снегу, и все сильней, пронзительней был свист осколков и пуль. Но у Аник почему-то притупилось чувство страха — приближаясь к своим, она всем существом ощущала, что через несколько минут уже будет не одна.
До снегового вала оставалось проползти несколько метров. В это время разорвался снаряд, и Аник обдало снегом и дымом. Она на некоторое время потеряла сознание. Очнувшись, девушка почувствовала, что чьи-то руки поднимают ее. Как сквозь сон, слышала она звуки выстрелов, ощущала острый запах пороха. Аник открыла глаза и увидела высокий снеговой вал, закрывающий горизонт.
— Кажется, не ранена,— произнес над ней чей-то знакомый голос.
Аник слабо улыбнулась склонившемуся над ней бойцу.
— Микола... А где Каро? — с усилием сказала она.
— Ты лежи спокойно, Анна, тебя здорово кинуло взрывной волной... Каро в порядке.
Она лежала на полушубке, расстеленном на снегу, и смотрела в небо, видела, как стынет в воздухе ее дыхание, инеем ложится ей на грудь. Небо было ясным. Ей казалось, что небо сделано из голубого прозрачного льда,— оно опускалось все ниже и ниже, покачивалось над Аник и вдруг снова становилось неподвижным.
— Где Каро? — спросила она.
Но около нее никого не было, Бурденко ушел. Слышались только грохот и скрежет разрывов. Сверху сыпались невидимые иголки и кололи Аник щеки, лоб, губы. Она щурилась, иногда плотно сжимала веки, потом снова открывала глаза. И снова, и снова она видела, как качается небо. Небо то багровело, то становилось серым, то удалялось от нее, то приближалось к ней. Действительность ли это или нелепый, путаный сон? Где Каро, где Бурденко? Аник закрыла глаза. О чем она думала? Ах да, их батальон занял Питомник, захватил немецкий аэродром. Она побежала сюда, чтобы соединить разрыв провода, чтобы найти Каро. А сейчас... сейчас... Что сейчас? Немцы контратакуют, пытаются отбить аэродром?
Она открыла глаза. Все небо мерцало красным огнем. «Бьют гвардейские минометы»,— подумала Аник и с трудом поднялась на ноги. Голова кружилась, Аник показалось, что она сейчас упадет. Она потерла рукавицами щеки и лоб. Если лежать неподвижно, можно отморозить лицо, ноги.
— Ложись, чего встала! — закричал кто-то совсем рядом.— Убьют!
Это был Савин.
— Где Каро? — спросила она.
— Каро! — Савин усмехнулся: — Вот твой Каро. Под снеговым валом лежал у ручного пулемета
боец. Это и был Каро, ее Каро! А впереди все смешалось: клубы дыма оседали на снег, стерлась граница, разделявшая небо и землю. Аник ползком добралась до Каро и легла на снег рядом с ним.
— Каро!
Он посмотрел на нее без удивления, словно ее появление не было для него неожиданным, и голосом, не выражающим ни радости, ни волнения, спросил:
— Зачем ты пришла?
Аник поняла, что Каро недоволен.
— Перебило провод. Потом... хотела быть рядом с тобой, понимаешь?
— Идут, немцы снова поднялись в атаку! — крикнул чей-то пронзительный голос.
— К пулеметам! — властно прокричал Бурденко. Аник лежала у пулемета рядом с Каро и Савиным. В мутном дыму стали вырисовываться темные
фигуры, это были немцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101