— В каком полку вы будете служить? — спросил Феранян и, вероятно, в десятый раз произнес: — Я так рад, товарищ командир.
— В политотделе дивизии.
— Правда? До вас там тоже был армянин по фамилии Аршакян. После ранения его отправили в тыл.
— А вы его видели, Феранян?
— Не видел. Но люди говорят, что у него душа настоящего честного армянина.
Машина приближалась к Дону, к тем местам, где после летнего отступления дивизия наконец остановилась и заняла оборону.
— Много здесь было пролито крови,— сказал Феранян,— очень трудные мы пережили здесь дни. Пусть они никогда не повторятся.
— Куда вы сейчас должны ехать, Феранян?
— На передовую. Пусть господь пошлет нам всем удачу, пусть сжалится над нашими родителями и детьми.
— А у вас большая семья?
— Пятеро детей, товарищ командир.
Лицо Фераняна приняло озабоченное выражение.
— Самому старшему восемь лет. У вас тоже, вероятно, есть дети?
— У меня только один сын.
— Что вы говорите! — воскликнул Феранян и даже выпустил на миг баранку, чтобы всплеснуть руками.— Так мало!
XII
Головная машина остановилась. Остановился и грузовик Фераняна. На восток шла большая колонна пленных в желтых шинелях, высоких белых папахах.
— Пленных ведут, товарищ командир! — воскликнул Феранян, открывая дверцу кабины, и незаметно перекрестился.
Впереди, высоко подняв голову, важно шагал молодой красноармеец, прижав автомат к груди. Конец колонны терялся в снежной ноябрьской мгле. Лица пленных были темными, худыми, изможденными. Но в глазах румынских солдат вместе с выражением изнеможения и муки проступало и иное выражение — покоя, инстинктивного понимания того, что самое страшное в их жизни уже позади. Многие пленные шагали, безразлично опустив головы, но некоторые с любопытством поглядывали на советских военных, на машины и танки, двигавшиеся к фронту. Другие шли, опираясь на палки, расстегнув ворот шинелей, тяжело дыша; они не отвечали на насмешливые вопросы советских бойцов, лишь указывали руками на свои губы, давая понять, что не знают русского языка.
— Теперь не умрем, товарищ командир, если довелось увидеть этот день,— сказал Феранян.
Пожилой румынский солдат в высокой папахе привлек его внимание.
— Э, жаль их, товарищ командир,— произнес Феранян,— ведь тоже имеют семью, детей.
Тигран положил руку ему на плечо.
— Вы сказали, что у вас пятеро детей, Феранян?
— Да, да, конечно,— проговорил бывший репатриант,— я понимаю, что они пришли разрушить наши очаги, разорить наши семьи. Господь накажет их за это зло.
Феранян заговорил с пожилым пленным на незнакомом Аршакяну языке. Проходившие мимо румыны удивленно оглянулись, грустно заулыбались, заговорили.
— И по-румынски знаете, Феранян? — спросил Тигран.
— Немного знаю по-румынски,— товарищ командир,— и немного по-итальянски.
— О чем вы спрашивали у них?
— До чего же вы дожили, братья? — спросил я, а они мне: — До того, брат, что вам того никогда не пожелаем.
Пожилой румын, пройдя несколько шагов, оглянулся, крикнул что-то Фераняну. Феранян обратился к Аршакяну:
— Хлеба просит, товарищ командир, можно ему дать? Человек же он, жалко...
— Дайте, конечно.
Феранян, вытащив из кабины буханку хлеба, побежал вдоль колонны к отошедшему далеко румыну. Увидев хлеб, и другие пленные стали протягивать руки. Феранян разломил хлеб, стал раздавать его пленным.
Головная машина засигналила, вскоре автомобильная колонна тронулась. Феранян вертел баранку, поглядывая по сторонам, молчал.
— Почему вы загрустили, Феранян? — спросил Тигран.
— Не загрустил, товарищ командир, задумался. Ведь хороший народ румыны, товарищ командир, и к армянам хорошо относятся.
— А что же это они пошли воевать против нас?
— Не знаю, товарищ командир, но знаю, что народ они хороший.
— Плохих народов на земле не существует, Феранян, есть плохие правители, которые одурачивают народ, плохие режимы, плохие законы.
— Я тоже так думаю, товарищ командир,— улыбнулся Феранян.
Подъезжая к мосту через Дон, машины замедлили ход: к реке со всех сторон двигались колонны пленных. Постройка второго моста еще не была закончена; на берегу образовалось большое скопление машин и людей.
Аршакян вышел из машины и подошел к лейтенанту — начальнику переправы.
— Остановите движение пленных, товарищ лейтенант, дайте проехать машинам с боеприпасами.
Лейтенант сказал Аршакяну, что ему приказано срочно переправить эту партию пленных на восточный берег.
— Сначала пропустите машины,— сказал Аршакян,— вы представляете себе, что может произойти, если вражеская авиация заметит скопление машин с боеприпасами. Немедленно остановите переброску пленных!
— Слушаю, товарищ батальонный комиссар.— Видимо, доводы Аршакяна убедили лейтенанта.
Начальник переправы вызвал регулировщиков.
— Остановите движение пленных, надо дать дорогу машинам.
Аршакян с интересом смотрел на пленных и на сопровождавших их автоматчиков. Красноармейцы его особо заинтересовали. Движения их были неторопливы, уверенны, лица спокойны.
Усатый солдат отводил пленных от моста, освобождая дорогу для машин. Лицо этого бойца показалось Аршакяну знакомым.
— Тоноян! — крикнул Тигран.
Ему хотелось обнять этого усатого крестьянина, поздравить его, дружески расспросить, но времени не было. Аршакян лишь крепко сжал его большую, жесткую от солдатских трудов руку и несколько раз повторил: — Тоноян, Тоноян!
В это время к Аршакяну подошел еще один знакомый.
— Добро вас увидели, товарищ батальонный комиссар!
— Гамидов!
Колонна машин уже шла по мосту.
А вот и третье знакомое лицо. Сын тульского оружейника,— он сопровождал Аршакяна в его первый фронтовой день в полк Дементьева в Кочубеевском лесу.
— Савин!
Боец быстрым шагом подошел к нему.
— Ждали вас, товарищ батальонный комиссар. И Люся Сергеевна ждет вас, мы видели ее в медсанбате.
Тигран, полный сердечного волнения, глядел на своих старых фронтовых друзей.
— Плохо разве вас встречаем, товарищ батальонный комиссар? — И Савин указал рукой на колонну пленных.
— Пастухами стали, товарищ Аршакян,— гоним да гоним пленных, нет им числа и счета. С сегодняшнего утра тысяч семь-восемь, наверное, взяли,— сказал Тоноян.
— Далеко продвинулись наши полки? — спросил Аршакян.
— Уже дошли до следующей излучины Дона. Одна из машин, проехав по мосту, свернула на
обочину дороги и остановилась. Шофер, высунув голову из кабины, крикнул по-армянски:
— Товарищ командир, я здесь!
Арсен проводил Тиграна до машины. Увидев Тонояна, Феранян обрадованно спросил:
— Вы тоже армянин? Каждый день армян вижу — большой мы народ!
— А вы думали, что нас мало, Феранян?
— Было время, когда мы все так думали.
Сев рядом с шофером, Тигран протянул рук Арсену.
— Счастливо, Тоноян! Тоноян взволнованно ответил:
— От всего сердца желаю удачи и здоровья, Аршакян.
— Так, значит, это вы и есть Аршакян, товь комиссар! — сказал Феранян, выезжая на дорогу. Я так рад, что встретил вас.
Последние рощицы остались на том берегу. За Клетской начинался спуск в открытую степь. Стремительно неслись по уклону сотни обе стороны дороги шли нескончаемые колонн пленных.
— Замечаете, Феранян, кажется, они рады? У некоторых веселые глаза.
— Война для них закончилась, товарищ комиссар! Дорога, без конца петлявшая, свернула налево, на
этот раз на восток. Всюду видны были следы боев: разбитые танки, сгоревшие броневики, стреляные гильзы. Группы пленных попадались все реже. Вместе с румынами шли теперь и немцы — в тонких зеленых шинелях, съежившись от холода, с сумрачным, угрюмым взглядом. Некоторые из них хромали, на лицах других виднелись следы крови.
Начало смеркаться. Аршакян несколько раз подавал знак Фераняну остановить машину и спрашивал у встречных командиров, где находится штаб полковника Геладзе. Все пожимали плечами: никто Геладзе не знал. И вот наконец капитан-артиллерист кивнул головой, указал рукой на невысокий холм.
— За тем холмом стоит хозяйство Геладзе, только Геладзе не полковник, а генерал-майор.
— Вот как! И давно он генерал? — удивился Тигран.
— Два часа тому назад по радио сообщили штабу, что нашей дивизии присвоено звание гвардейской, а полковнику Геладзе — звание генерала.
Капитан поехал своей дорогой.
— С этой минуты я и ты гвардейцы, Феранян,— сказал Аршакян, дружески хлопнув водителя по спине.— Ну, до свиданья, спасибо, дорогой Феранян, тут я дойду пешком.
XIII
В вечерней полумгле в небе загорались белые ракеты.
Тигран медленно шел по холму. На снегу при свете ракет виднелись сотни следов машин, густая, извилистая сеть тропинок. Было тихо. Казалось, местность пустынна, нигде не было видно машин, штабов, воинских частей. Но вот, сойдя с холма, Аршакян заметил темную лощину, ускорил шаг.
— Стой, кто идет! — крикнул часовой.
— Где находится политотдел? — спросил Тигран.
— Пропуск!
— Пропуска не знаю, иду издалека.
Боец подошел, внимательно осмотрел Аршакяна. Узнал он или не узнал Тиграна, понять было нельзя, но, видимо, поверил ему.
— Спуститесь в лощину, товарищ батальонный комиссар, и метрах в пятидесяти увидите блиндажи.
Аршакян вошел в землянку политотдела. На столе горела коптилка, сделанная из снарядной гильзы. Машинистка Ульяна, сидя на корточках, подкладывала дрова в жестяную печку. За маленьким столом, склонившись, сидел близорукий инструктор по информации — политрук Орехов, составлял политдонесение о событиях дня. Видимо, ничто не изменилось в жизни этих двух людей. Теперь Аршакян снова был с ними.
Тигран стоял молча, они не видели его. Ульяна раздувала дымившую печку, утирала рукавом слезы. Печка вдруг осветилась, из нее вырвалось пламя. Девушка повернула голову к двери и вскрикнула:
— Товарищ Аршакян!
Орехов снял очки. Ульяна, приплясывая от радости, обняла Аршакяна. Орехов обеими руками тряс руку Тиграна.
Тиграна усадили возле печки. Орехов уселся рядом с ним.
— Начальник скоро вернется из полков,— сказал он,— а пока я доложу вам о положении дел. Победы блестящие, потери совсем незначительные. Прямо чудеса совершаются в последние два дня.
— Сейчас я дам вам чаю, товарищ батальонный комиссар... товарищ гвардии батальонный комиссар.
— А ты меня не прерывай, гвардии Ульяна,— сказал Орехов,— ты лучше принеси что-нибудь поесть, гвардии батальонный комиссар, возможно, проголодался.
Тигран снял шинель, вытянул одеревеневшие ноги, отпустил туго затянутый ремень.
Он уже был дома.
Вскоре Аршакяну удалось связаться по телефону с полковым комиссаром Федосовым. Тот находился в полку Козакова. Аршакян попросил у Федосова разрешения прийти в полк. Закончив разговор с Федосовым, Аршакян спросил Орехова:
— Кто такой Козаков?
— Он заменил Самвеляна,— сказал Орехов,— Самвелян был убит неделю назад. Козакова хвалят,
говорят, храбрый и умный командир. А Шалва Мика-беридзе сейчас у него комиссар.
Да, печальную новость узнал Аршакян, едва переступил порог политотдела,— убит Самвелян! Командир полка Самвелян убит!
Вместе с Ореховым Тигран пошел в штаб дивизии, расположенный рядом с политотделом, получил карту. На карту он нанес местонахождение отделов штаба, полков, батальонов. По карте он увидел, что полк Козакова подошел к берегу Дона у села Большая Набатовка. Неприятель укрепился на противоположном берегу. В стороне от прибрежных песков расположился штаб немецкой семьдесят шестой пехотной дивизии.
— Старая знакомая! — сказал Аршакян.— Вот уже год, как мы знакомы.
Связной повел Тиграна в полк. Противник стрелял лениво, нерешительно, но ракеты густо висели в воа-духе, освещая пустынное пространство.
— Он уже нас здорово боится, товарищ батальонный комиссар,— сказал боец-связной,— дойдем до штаба полка, увидите, сколько ихних трупов лежит. Румын убитых почти нет, они ребята хорошие, сразу сообразили, что сдаваться им сподручней, а немцы — те сопротивлялись до последнего.
— Не мешает и их научить поднимать руки вверх,— ответил Аршакян, задыхаясь от быстрой ходьбы. Он отвык от ходьбы, да и шел он по снежной целине.
— Научим, товарищ батальонный комиссар, немцев тоже научим.
Они подошли к штабу полка. При свете ракет на снегу виднелись тела убитых немцев.
— Вот здесь находятся командир полка и комиссар. Боец подвел Аршакяна к засыпанной снегом землянке. Легкий дымок поднимался из жестяной трубы.
Федосов и Микаберидзе обняли Тиграна. Федосов разглядывал Аршакяна и смеясь говорил:
— Ты все такой же, не изменился, но, конечно, похудел на тыловых харчах.
Подполковник Козаков с интересом смотрел на высокого молодого человека с большим, красивым лбом, с голубыми глазами — мужа Люси Сергеевны.
«Как они похожи, он и жена, словно брат и сестра»,— подумал Козаков.
— Познакомьтесь с командиром полка,— спохватившись, сказал начальник политотдела.
— Я знаком с вами заочно,— сказал Козаков,— таким я вас и представлял.
И Козаков улыбнулся:
— А вы догадываетесь, откуда я вас знаю? Тигран отрицательно покачал головой.
— Выезжая из Баку, я познакомился на пароходе с Люсей Сергеевной и был ее попутчиком до сан-управления армии. Знаю вас по ее рассказам.
Тигран почему-то смутился.
— А ты не видел еще жену? — спросил Федосов.
— Где же я мог ее видеть?
— Она сейчас на передовом пункте медсанбата, ты как раз проходил мимо нее. Жаль, могли бы повидаться. Ну теперь ладно, позвоню сейчас князю, пойдем к нему. И ты еще не поздравлял князя, Мика-беридзе?
— Нет еще,— ответил Микаберидзе. — Ну, тогда пошли все вместе.
Пока Федосов звонил, Микаберидзе и Аршакян разговаривали вполголоса. Шалва был все тем же фронтовым щеголем. Шинель на нем сидела франтовски, сапоги были начищены до блеска.
— Как Ираклий? Я видел его в госпитале.
— Воюет,— улыбнулся Шалва,— он тоже теперь комиссарит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101