— спросила старуха.
— Там.
— Старая у вас церковь,— задумчиво проговорил старик.
— Какая церковь? — спросил Тигран.
— Армянская. Григорианская... Одна из самых старинных, по имени Григория, который крестил армян.
Тигран улыбнулся.
— Значит, об армянской церкви знаете.
— Как же не знать! Знаю об армянах. Много страданий перенесли вы от турок и от персов. Эривань завоевал у персов Паскевич, за что и получил генерал-фельдмаршала и титул «графа Эриванского». Знаю. Армяне всегда любили Россию. А я в 1888 году служил в армии, в крепости, в Александрополе, который в прошлом назывался Гюмри, маленький городок по эту сторону от Карса.
— Сейчас он называется Ленинакан. Значит, вы бывали в наших краях? — обрадовался Аршакян.
— Человеку нужно отдохнуть, а ты древнюю историю вспоминаешь,— заворчала старуха.
Старик засмеялся.
— Может, и гостю это приятно, откуда ты знаешь, Улита Дмитриевна?
И, обращаясь к Тиграну, Олесь Григорьевич сказал:
— И в старое время в русской армии было много армян, и генералов и офицеров.
— Да, с давнего времени,— подтвердил Тигран.— В армии Кутузова также были армяне, вот хотя бы кавалерийский офицер, впоследствии известный генерал Мадатов.
— Мадатов? — спросил старик.— Вот этого не знал, спасибо, что сказали.
И Тигран, видя живой интерес старика, забыв об усталости, с воодушевлением стал читать лекцию о русско-армянских отношениях...
Эти отношения начались еще со времен Киевской Руси. В одиннадцатом веке киевские князья звали армян совместно воевать против польского короля Болеслава. На помощь киевскому князю Изяславу в войне против половцев из тогдашней столицы Армении Ани прибыло двадцатитысячное войско. В двенадцатом веке папа Римский старался внедрить в Армении католичество и тем подчинить Восток Западу в политическом и экономическом отношении. Папа начал гонения против армян, они яростно сопротивлялись ему. Один из самых образованных и прозорливых армян того времени Григор Тутеворди советовал обратиться за помощью к России. Армярские летописцы называли русский народ «непобедимым и добродушным», «могучим и ясновидящим»...
Как хорош был этот ночной дружеский разговор в фронтовом городе Вовче. Тигран увлекся, забыл об усталости.
— Ох, да вы, оказывается, прямо-таки профессор! — воскликнул Бабенко.— В старину у нас был общий враг, стало быть, и старая дружба. И теперь у нас один враг, ведь немецкие фашисты не лучше янычаров.
Молодая женщина принесла горячего молока, черного хлеба, Тигран поел.
— Ну, отец, теперь дай гостю поспать,— решительно сказала старуха.
— Да, да, папа,— подтвердила молодая.
— Что вы на меня нападаете? — пожаловался старик.— Всегда у них блок против меня.
Тиграну постелили на диване.
— Спите, отдыхайте хорошенько,— сказал Олесь Григорьевич и ласково, по-отцовски поглядел на Тиграна.
С этого дня Аршакян подружился с ними. Его принимали как родного, по нему скучали, о нем беспокоились.
А двенадцатилетний Митя, внук Олеся Григорьевича, был просто влюблен в Аршакяна. Мальчик не спускал с него глаз, ловил каждое его слово, обнимал его, примерял его портупею, часто допоздна не ложился спать, ожидая Тиграна.
— Слишком уж вы балуете его,— говорила Улита Дмитриевна. Но было видно, что старуха довольна этой дружбой.
Иногда беседовала с Тиграном и дочь Бабенко, Надежда. Фамилия ее по мужу была Степная. Муж ее, летчик-истребитель, командовал эскадрильей. В первые дни войны он прислал два письма, и с тех пор о нем не было никаких вестей. Видно было, что старик очень любил зятя, он часто упоминал о нем. А молодая женщина редко говорила о муже. Когда старик заговаривал о зяте, в глазах ее появлялось мучительное, тревожное выражение.
Тигран видел это и всегда опасался причинить ей боль неосторожным вопросом.
Проходили дни и недели, а линия фронта, вмерзшая в лед Северного Донца, оставалась неподвижна. Город каждый день слышал артиллерийскую пальбу. Город несколько раз бомбили немецкие самолеты, но бомбежки эти не причинили большого ущерба.
Приходя ночью в дом Бабенко, Тигран иногда заставал старика за письменным столом. Как-то Митя шепнул на ухо Тиграну:
— Дедушка пишет историю Вовчи.
В тот же вечер старик, явно волнуясь, попросил Аршакяна познакомиться с рукописью и дать совет, стоит ли писать ее дальше.
Тигран ночью приступил к чтению. Это в самом деле была составленная бесхитростным летописцем история города Вовчи.
VI
«Начинаю писать историю моего родного города Вовчи в дни, когда гитлеровские орды вторглись в большой и богатый Дом Советов, начинаю труд этот, хотя у меня не хватает образования, а язык мой беден и перо неопытно. Но я много прожил на этом свете, много увидел великих событий и был свидетелем великих перемен, а человеку, прожившему долго, есть что поведать миру. Мне семьдесят шесть лет, родился я в 1865 году. Значит, жил я при трех царях: при Александре Втором, Александре Третьем и Николае Втором, был свидетелем событий 1905 и 1917 годов, гражданской войны, восстановления страны после победы Октябрьской революции. На моих глазах умер старый мир рабства и родилась, выросла и окрепла Советская страна. Народы подружились, и расцвели все края. И вот пришло великое испытание. Враг вторгся в пределы нашей страны. Я пишу эти слова и слышу артиллерийскую канонаду, но я хочу завершить начатый мной труд, чтобы будущие жители города Вовчи, те, что сейчас очень юны, и те, которым еще предстоит родиться, знали историю своего родного города.
И пусть недоучка Олесь Бабенко не оскорбит своей летописью памяти великого Нестора.
Вовча была основана в 1674 году вблизи реки Вовчьи воды, получившей название «Волчья вода» из-за обилия диких зверей, живших по ее пустынным берегам. На берегу этой реки, впадающей в Северный Донец, по дороге, ведущей из Харькова в Воронеж, в 70 верстах к северо-востоку от Харькова и был заложен мой город Вовча. О его основании имеются следующие исторические свидетельства. В 1674 году Белогородский воевода писал воеводе Чугуевскому: «Сего 182 (1674) года великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович изволил указом повелеть нижегольскому черкашнику Мартыну воздвигнуть слободу на реке Вовчьи воды, созвав на жительство черкасов из малороссийских и заднепровских городов. Прочих же людишек не принимать и запретить жительство в одной слободе...» В упомянутом том же 182 (1674) году некий вельможа Лука Лукич Нижеголец писал: «Люди, состоящие на службе государевой в Нижеголе и прочих городах, избегая оной, бегут к нему, оному Мартыну на жительство, а сам он, Мартын, их принимает и от государевой службы укрывает царской воли ослушников. И я, Лука Нижеголец, послал из Белгорода в Вовчие воды рейтарского майора Романа Белгоро-дина для выявления беглых, царской воли ослушников, и оный майор Белгородин пригнал оттуда законопреступников многих, а я их в Чугуев сослал...»
Таким образом, город Вовча был заложен в 1674 го ду, и там вместе с украинцами-черкашниками обосновались позднее и великороссы.
В 1773 году, во время своего путешествия по югу, в Вовче останавливалась императрица Екатерина Вторая со своим могущественным фаворитом, князем Потемкиным. К приезду императрицы по обеим сторонам дороги, ведущей к Вовче, были посажены густые вербы. Слободской иерей сочинил в честь ее величества кантату, которую певчие исполнили в церкви. Императрица, услышав в хоре слова: «Екатерина великая, умудрись», поняла последнее ошибочно и непристойно и, рассердившись на иерея, сказала ему «брысь», после чего удалилась из города в соседнее поместье Графское, пожалованное ею графу Генд-рикову.
Наш город сохранил память и о втором царском посещении. Александр Первый также побывал в Вовче по дороге на юг. Об этом посещении сохранилось следующее предание. При въезде в город дорогу его царскому величеству преградило стадо свиней. Царь приказал перебить их, дабы наказать «негостеприимных» горожан, которые не явились встретить его императорское величество, вменив эту свою обязанность скотам. С тех пор, к счастью для жителей, более ни один царь не посетил Вовчу.
Летопись говорит и о великих бедствиях, посетивших наш город. В исторических книгах сказано: «Господь прогневался на жителей города и в 1831 году наслал на них мор, в 1845 году голод и падеж скота, в 1848 году — и мор, и голод, и падеж скота...»
Видите, грядущие поколения, каким мстительным и злым был этот господь к вашим предкам.
Старинная летопись, к сожалению, не сохранила никаких сведений о жизни народа нашего уезда. В ней много упоминаний о городских купцах разных гильдий и о приходских священниках, но о положении трудового люда не сказано ни слова. Цензор духовной академии архиепископ Сергий в своих записках приводит имена всех священников нашего города со дня его основания по 1857 год, но имена эти мало интересуют нас. Из других документов мы узнаем, что в 1844 году купец третьей гильдии Дмитрий Прошкин, пожертвовав изрядную сумму на построение храма Сорока мучеников, был удостоен серебряной медали на анненской ленте. А мастер, воздвигавший эту самую церковь, упал с колокольни, сломал позвоночник и всю жизнь с женой и дочерями прожил голодный и голый.
Больше никаких сведений о городе в архивах нет.
Поведаю, не мудрствуя, собственные воспоминания, верные и подлинные.
Уезд наш стонал под игом помещичьего притеснения. Плодородная земля и красивая природа привлекли к нам петербургских вельмож, и крестьяне стали жертвой алчности всевозможных титулованных господ. Село, которое теперь называется «Первое советское», императрица Екатерина Вторая подарила графу Генд-рикову, камергеру двора ее императорского величества. Деревня Белый Колодец принадлежала графу Скалину. Последний отпрыск его рода дружил с недоброй памяти Столыпиным и принимал его у себя в поместье. Деревня Таволжанка принадлежала помещику Боткину. Кроме вышеупомянутых, хозяевами нашего уезда были князья Вадбольские, Задонские, Неклюдовы. А безраздельным хозяином Вовчи на моей памяти был помещик Василий Григорьевич Колокольцев. Это был могучего сложения мужчина с черными горящими глазами, внебрачный сын русского князя и пленной черкешенки. Он был остроумен и не щадил усилий, дабы прослыть барином-народолюбцем, что ему и удавалось. Князья и помещики избрали Колокольцева председателем земской управы, чтобы с его помощью укрепить свою власть над народом. Колокольцев был представлен царской фамилии, понравился царице и стал одним из крестных новорожденного цесаревича Алексея Николаевича. После этого Колокольцев стал в уезде царем и богом, но при этом еще больше чванился славой «народного заступника». Крестьяне приходили с жалобами к этому местному царьку, и Колокольцев принимал их, радушно улыбаясь: «Заходите, заходите, бедные мои мужики, заходите, попьем чайку, подумаем, как пособить вашему горю...»
Среди многочисленной челяди в доме Колокольцева служила миловидная крестьянская девушка Ксения. Сын генерала, студент-белоподкладочник, сожительствовал с Ксенией, и девушка забеременела. Стремясь скрыть эту историю, Колокольцев вызвал отца Ксении и сказал ему: «Умный ты мужик, и дочь твоя достойна хорошей жизни. Пусть она станет барыней, я дарю вам земли села Писаревки».
И Ксения стала барыней, родила дочь, которая ныне живет в городе вместе с матерью и заслужила кличку Блудной Фроськи. Жестокой помещицей была крестьянка Ксения, разбогатевшая ценой позора; мы еще вернемся к ней на последующих страницах нашего повествования.
Однажды крестьяне затеяли тяжбу против помещика Боткина и, придя к «доброму барину» Колокольцеву, пожаловались ему на бесчинства Боткина, на его жестокость и алчность.
Колокольцев сказал крестьянам:
— Идите спокойно по домам, я сделаю все, чтобы разрешить спор в вашу пользу, я всегда стою за справедливость...
Через несколько дней обрадованные мужики узнали, что Колокольцев уехал в Петербург. А спустя месяц пришел приговор суда, по которому спор был разрешен в пользу помещика Боткина.
А вскоре Колокольцев сосватал дочь помещика Боткина своему распутному сыну.
Красив мой город, весь в зелени. В нем было много дач, бойко торговали ярмарки. Много отставных генералов, получавших большие пенсии, доживало век в Вовче,— мягкий климат ее считался целебным. Раз в неделю они слушали концерты, прогуливались кряхтя по городскому саду, сидели на скамейках в тени развесистых деревьев и вспоминали былые подвиги, немилосердно бахвалясь. В городе ходила поговорка: «Врет, как отставной генерал».
В Вовче жило много купцов. Крупные и мелкие кровососы грабили трудовой народ и, напиваясь пьяными, безобразничали на улицах, избивали жен и приказчиков. Немецкие купцы, напротив, вели себя степенно, потихоньку вытесняя русских из торговли и промышленности. Немец Байбус устроил в городе синематограф, Бахмат купил пивной завод, Вольшот — все мельницы города.
В дни Сорока мучеников и преподобной мученицы Параскевы в Вовче устраивались большие ярмарки. Купчихи напяливали на себя в дни ярмарок по двадцать пять разноцветных шелковых юбок, так, чтобы каждая была видна. Случались во время ярмарки пьяные дебоши и ловкие надувательства, и многие мужики возвращались домой ограбленные и обманутые, плача горючими слезами.
Такова была жизнь в нашем городе.
Недальновидные люди полагали, что эта жизнь и нравы вечны и незыблемы, что всегда были и будут в Вовче помещики, купцы всех гильдий, алчные попы и что всегда Колокольцев будет хозяином уезда. Дальнейшие события, о которых я расскажу на страницах моей летописи, показали, что все эти казавшиеся незыблемыми устои были шатки, подобно глиняной стене, размытой дождями.
В город приезжали студенты, возвращались окончившие службу солдаты, местные уроженцы. Вернулись с военной службы и крестьяне-бедняки — Ковалев, Чубашенко и Бондаренко; первый из них был матросом на революционном броненосце «Потемкин», второй и третий служили на «Очакове» и участвовали в восстании лейтенанта Шмидта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101