/Сократ, <обличая> ошибочность определения му-
жеств:!. данного Лахесом, строит следующий сил-
логизм:
Всякое мужество - нечто хорошее.
Не всякое упорство - нечто хорошее.
Л а х е с:
Следовательно, не всякое упорство есть мужество. /
Ты прав, Сократ, но в таком случае я попытаюсь
дать третье определение мужества и скажу, что му-
жество есть благоразумное упорство. Надеюсь, это
тебя удовлетворит.
Сократ: Оно, возможно, меня удовлетворило бы, но все де-
ло в том, что я не знаю, что ты имеешь в виду,
употребляя CJIOBO <благоразумное>. Благоразумное
в чем? Во всем? И в большом, и малом? Скажем,
человек проявляет упорство в том, что тратит день-
ги благоразумно, зная, что в конечном счете он от
этого только выиграет и приобретет больше. На-
звал бы ты его мужественным?
Клянусь Зевсом, нет.
Или, чтобы привести аналогичные примеры, ска-
жем, врач остается упорным, проявляет твердость н
на мольбы своего больного сына или другого боль-
ного, страдающих воспалением легких, отказыва-
ется дать им пить и есть. Назовем ли врача мужест-
венным?
Нет, и это не мужество.
Тогда возьмем, к примеру, человека, выказывающего
упорство на войне и готового сражаться, но расчетли-
вого в своем благоразумии. Он знает, что к нему при-
дут на помощь; ему также известно, что он будет сра-
жаться с более малочисленным и более слабым
противником, к тому же находящимся в менее вьн од-
ной позиции. Скажешь ли ты, что этот человек, чья
184
Л ахес:
Со крат
Л ахес:
Сократ
LUKfAl (-tW )W ГГ. ДО Н. -I.)
стойкость основана на расчете, более мужествен,
чем тот воин, который находится в противополож-
ных обстоятельствах своего лагеря и готов тем не
менее сражаться, проявлять стойкость и упорство.
Л а х е с: Мне кажется, последний мужественнее.
Сократ: Но ведь стойкость этого менее осмотрительна, ме-
нее благоразумна, чем первого.
Л ахес: Верно говоришь.
Сократ: Тогда, значит, по твоему мнению, и опытный в сра-
жении наездник, проявляющий упорство и стой-
кость, менее мужествен, чем новичок?
Л а х е с : Так мне кажется.
С о к р а т : То же самое ты скажешь о метком стрелке из пра-
щи, из лука и о другом воине, опытном в какой-
либо области военного искусства?
Л а х е с: Конечно.
Сократ: И те, кто, не умея плавать, но желая показать стой-
кость, бросаются в водоем, ты полагаешь, смелее и
мужественнее тех, кто обладает опытом в этом деле?
Л а х е с: Что же другое можно сказать, Сократ?
Сократ: Ничего, если в самом деле ты так думаешь.
Л ахес: Да, я так думаю.
Сократ: Однако, если не ошибаюсь, эти люди в своем жела-
нии продемонстрировать упорство и стойкость под-
вергаются большей опасности и проявляют больше
безрассудства, чем те, которые опытны в этом деле.
Л а х е с: Кажется.
Сократ: А не казалось ли раньше нам, что безрассудная
отвага и упорство постыдны и вредны?
Л ахес: Конечно.
Сократ: А мужество мы признавали чем-то хорошим?
Л а х е с : Верно, признавали.
Сократ: Но теперь же мы, напротив, называем постыдное,
безрассудное упорство мужеством.
Л а х е с : Кажется, что так.
Сократ: Полагаешь ли ты, что мы говорим хорошо?
Л а х е с: Нет, клянусь Зевсом, Сократ, по-моему, нехорошо.
Сократ: Стало быть, Лахес, той дорической гармонии, о
которой ты говорил, у нас с тобой что-то не выхо-
дит, по тому ч-ю дела наши не coi пасуются со слова-
ми нашими.
185CUKFAF (469 - iW гг. до н. э.:
Л а х е с : Понимать-то я, кажется, понимаю, что такое муже-
ство, а вот только не знаю, как это оно сейчас от
меня так ушло, что я не успел схватить его и выра-
зить словом, что оно такое.
(Кессиди Ф. X. Сократ)
Вслед за этим в разговор вступает другой полководец
Никий. По его мнению, <мужество есть своего рода муд-
рость>, точнее, <знание опасного и безопасного и на войне, и
во всех других случаях>.
Это определение тут же опровергается Лахесом, ссылаю-
щимся на отличие знания от мужества. Он иронически заме-
чает: если следовать данному определению, то мы должны
признать мужественным, например, врача, знающего, что
может быть опасно и безопасно в болезнях; то же самое
придется сказать относительно земледельца или ремеслен-
ника на том основании, что и тот и другой, каждый в своей
области, знают, чего следует опасаться и чего нет.
Со своей стороны Сократ добавляет, что Никий, давая свое
определение мужества, имел в виду, во-первых, то, что муже-
ство - это часть добродетели, а во-вторых, то, что оно, в
понимании Никия, распространяется только на будущее вре-
мя, ибо то, что внушает страх и опасения, угрожает не про-
шедшим и не настоящим, а будущим злом (то есть, чего не
надо опасаться и бояться, есть будущее зло).
Принимая это добавление и разъяснение, Никий тем самым
оказывается, как до него Лахес, в тупике. В самом деле, всякое
знание (в медицине, в земледелии или в военном искусстве)
охватывает предмет во всех трех его временных измерениях.
исследует <и будущее, и настоящее, и прошедшее состояния
всякого дела>, а не ограничивается только одним из них, то
есть будущим временем, будущим состоянием дела. Таким об-
разом, Никий определил всего лишь третью часть мужества, в
то время как от него требовалось определить его в целом.
Кроме того, если понимание Никием мужества распростра-
нить на все три времени и под мужеством понимать знание не
только об опасном и безопасном, но и знание о всяком добре и
зле, то и это уже будет нс часть (не вид) добродетели, а вся
добродетель, то есть добродетель вообще.
Итак, определение мужества не найдено ни Лахесом, ни Ни-
кием. Сократ не скрывает, что ему неведомо, что это такое.
Говоря, что вопрос остался нерешенным, он подводит итог
186
LUKKAl (404 - SW ГГ. ДО Н. .)
беседе: <Все мы одинаково оказываемся в затруднении: по-
чему бы в таком случае можно было предпочесть того или
другого из них? Право, мне кажется, что никого нельзя пред-
почесть>. Другими словами, все попытки решить поставлен-
ный вопрос оказались тщетными.
Ведь я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого... и моло-
дого, и старого, заботиться прежде и сильнее всего не о теле и
не о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше.
Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понима-
ет, что он может и чего он не может. Занимаясь тем, что знает,
он удовлетворяет свои нужды и живет счастливо, а не берясь за
то, чего не знает, не делает ошибок и избегает несчастий. Бла-
годаря этому он может определить ценность также и других
людей и, пользуясь также ими, извлекает пользу и оберегает
себя от несчастий.
Началось у меня это с детства. Возникает какой-то голос, который
всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а
склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и
возбраняет мне заниматься государственными делами.
В случаях, когда исход предпринимаемого дела остается неиз-
вестным, необходимо обращаться к гаданиям и вопрошать про-
рицателей и оракулов.
Нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем пересиливает и
удовольствия, и все прочее.
Кто мудр, тот и добр.
Все люди, думаю я, делая выбор из представляющихся им воз-
можностей, поступают так, как находят всего выгоднее для
себя. Поэтому, кто поступает неправильно, тех я не считаю ни
умными, ни нравственными.
Не от денег рождается добродетель, а от добродетелей бывают
у людей деньги, и все прочие блага, как в частной жизни, так и
в общественной.
Боги все знают - как слова и дела, так и тайные помыслы, они
везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах
человеческих.
Однажды мне кто-то рассказал, как он вычитал в книге Анак-
сагора, что всему в мире сообщается порядок и всему служит
причиной Ум; и эта причина мне пришлась по душе, я поду-
мал, что это прекрасный выход из затруднений, если всему
причина - Ум. Я решил, что если так, то Ум-устроитель
должен устраивать все наилучшим образом и всякую вещь
1871\Г П. 1 ttU7 -- -177 11. ДЦ Н. .).;
помещать там, где ей всего лучше находиться... С величайшим
рвением принялся я за книги Анаксагора, чтобы поскорее их
прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже.
Я, афиняне, приобрел известность лишь благодаря некоей мудрости.
Какая же это такая мудрость?
[...]
Прошу вас, не шумите, афиняне, даже если вам покажется, что я
говорю несколько высокомерно. Не от себя буду я говорить, а
сошлюсь на того, кто пользуется вашим доверием. В свидетели
моей мудрости, если есть у меня какая-то мудрость, я приведу вам
дельфийского бога. Вы ведь знаете Херефонта - он смолоду был
моим другом и другом многих из вас, он разделял с вами изгнание
и возвратился вместе с вами. И вы, конечно, знаете, каков был
Херефонт, до чего он был неудержим во всем, что бы ни затевал.
Прибыв однажды в Дельфы, осмелился он обратиться к оракулу с
таким вопросом... Я вам сказал: не шумите, афиняне!
...вот Херефонт и спросил, есть ли кто на свете мудрее меня, и
Пифия ответила ему, что никого нет мудрее. И хотя самого
Херефонта уже нет в живых, но вот брат его, здесь присутст-
вующий, засвидетельствует вам, что это так. Смотрите, ради
чего я это говорю: ведь мое намерение - объяснить вам, отку-
да пошла клевета на меня.
Услыхав про это, стал я размышлять сам с собою таким образом:
<Что хотел сказать бог и что он подразумевает? Потому что я сам.
конечно, нимало не считаю себя мудрым. Что же это он хочет
сказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не лжет же он: не приста-
ло ему это>. Долго недоумевал я, что же бог хотел сказать, потом
весьма неохотно прибегнул к такому способу решения: пошел я к
одному из тех людей, которые слывут мудрыми, думая, что уж
где-где, а тут я скорее всего опровергну прорицание, объявив
оракулу: <Вот этот мудрее меня, а ты меня назвал самым муд-
рым>. Но когда я присмотрелся к этому человеку - называть его
по имени нет никакой надобности, скажу только, что тот, наблю-
дая которого я составил такое впечатление, был одним из госу-
дарственных людей, афиняне, - так вот я, когда побеседовал с
ним, решил, что этот человек только кажется мудрым и многим
другим людям, и особенно самому себе, но на самом деле не мудр.
Потом я попробовал показать ему, что он только мнит себя муд-
рым, а на самом деле этого нет. Из-за того-то и сам он, и многие из
присутствовавших возненавидели меня.
188
СОКРАТ (469 - 399 гг. до н. э.)
Чтобы понять смысл прорицания, надо было обойти всех, кто
слывет знающим что-либо. И, клянусь собакой, афиняне, должен
вам сказать правду, я вынес вот какое впечатление: те, что пользу-
ются самой большой славой, показались мне, когда я исследовал
дело по указанию бога, чуть ли не лишенными всякого разума, а
другие, те, что считаются похуже, напротив, более им одаренными.
[...]
Из-за этой самой проверки, афиняне, с одной стороны, многие
меня возненавидели так, что сильней и глубже и нельзя ненави-
деть, отчего и возникло множество наветов, а с другой сторо-
ны, начали мне давать прозвание мудреца, потому что присут-
ствовавшие каждый раз думали, будто если я доказываю, что
кто-то в чем-то не мудр, то сам я в этом весьма мудр.
А в сущности, афиняне, мудрым-то оказывается бог, и своим
изречением он желает сказать, что человеческая мудрость сто-
ит немногого или вовсе даже ничего, и, кажется, при этом он не
имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем ради
примера, все равно как если бы он сказал: <Из вас, люди, всего
мудрее тот, кто подобно Сократу знает, что ничего поистине не
стоит его мудрость>.
Я и посейчас брожу повсюду - все выискиваю и допытываюсь
по слову бога, нельзя ли мне признать мудрым кого-нибудь из
граждан или чужеземцев; и всякий раз, как это мне не удается,
я, чтобы подтвердить изречение бога, всем показываю, что
этот человек не мудр. Вот чем я занимался, поэтому не было у
меня досуга заняться каким-нибудь достойным упоминания
делом, общественным или домашним; так и дошел я до край-
ней бедности из-за служения богу.
Кроме того, следующие за мною по собственному почину моло-
дые люди, те, у кого вдоволь досуга, сыновья самых богатых
граждан, рады бывают послушать, как я испытываю людей, и
часто подражают мне сами, принимаясь испытывать других, и, я
полагаю, они в избытке находят людей, которые думают, будто
они что-то знают, а на деле знают мало или вовсе ничего. От
этого те, кого они испытывают, сердятся не на самих себя, а на
меня и говорят, что есть какой-то Сократ, негоднейший человек,
который портит молодежь. А когда их спросят, что же он
делает и чему он учит, то они не знают, что сказать, и, чтобы
скрыть свое затруднение, говорят о том, что вообще принято
говорить обо всех, кто философствует: и что, мол, <ищут в
небесах и под землею>, и что <богов не признают>, и <ложь
189СОКРАТ (469 - 399 гг. до н. э.)
выдают за правду>. А правду им не очень-то хочется сказать, я
думаю, потому, что тогда обнаружилось бы, что они только
прикидываются, будто что-то знают, а на деле ничего не знают.
-[...]
Вот вам, афиняне, правда, как она есть, и говорю я вам ее без
утайки...
(Платон. Апология Сократа)
С Как здесь уместно вспомнить прорицательное дневниковое су-
ждение французских писателей братьев Гонкуров! И хотя их и
Сократа разделяют почти 2500 лет, есть что-то в общественном
настрое по отношению к мудрым пугающее неизменное:
<Общество карает за всякое превосходство...
Самобытный характер, цельная личность, не идущая на ком-
промиссы, повсюду наталкивается на препятствия, со всех
сторон встречает неприязнь. Натуры бесцветные и пошлые
пользуются особой симпатией... чтобы достичь чего-либо,
необходимо быть человеком посредственным и услужливым,
уметь раболепствовать...
Поразительно, как преследует жизнь всех тех, кто не идет
проторенной дорожкой, кто сворачивает или стремится свер-
нуть на другие пути... Каждое мгновение, каждую минуту их
постигает кара - в большом и малом - и всякий раз кара
эта кажется предусмотренной неким уложением о наказани-
ях для нарушителей великого закона - закона сохранения
общества>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79