Заявил ему:
— Сложилась обстановка, в которой невозможно осуществлять правосудие.
— Почему? Объясните.
— К нам в Верховный Суд поступают дела, по которым очень трудно принять законные решения. Через печать и радио заранее создаётся мнение, что подсудимый — враг народа. Как оправдать такого? Но и карать его не за что, нет состава преступления.
— А вы не вмешивайтесь в такие трудные дела, — со скрытой насмешкой посоветовал Сталин. — Пусть ими занимаются другие юристы.
— Обязан по долгу службы. И по совести. Как старый большевик, не могу оставаться равнодушным к несправедливости. И буду бороться всеми доступными мне средствами.
— Плохо, — сказал Сталин.
— Что плохо? — не понял тот.
— Что вы старый большевик, — холодно отрезал Иосиф Виссарионович. — Не только старый, но и отставший от жизни. Нам нужны люди, принятые в партию после тридцать четвёртого года. Они надёжней.
— Как вы смеете! — вскипел Красиков. — Я прошёл с партией весь путь, от самых истоков, участвовал в работе всех её съездов…
— Тем хуже для вас, — Сталин круто повернулся и удалился, не попрощавшись, оставив потрясённого Петра Ананьевича в полной растерянности.
А далее — обычный для того времени сюжет, повторявшийся с различными вариациями, но имевший одну развязку. Красиков был отстранён от должности, выселен из Кремля, фамилию его вычеркнули из всех списков. Он не был больше ни делегатом, ни депутатом, не появлялся в президиумах, имя его исчезло с газетных полос.
Году этак в тридцать девятом Пётр Ананьевич поехал в правительственный дом отдыха в Железноводск. Там через несколько дней его нашли мёртвым в туалете. С самого утра никто не хватился, а потом обнаружили окоченевший труп. Кто обнаружил, при каких обстоятельствах — неизвестно. Мёртвого тайком вывезли из дома отдыха и сразу же похоронили, не показав даже близким.
Жена Красикова Наталья Федоровна ходила по разным инстанциям, просила разрешения перевезти труп в Москву. Не без моей помощи ей удалось договориться в Наркомате путей сообщения о специальном вагоне. Однако на месте её встретил возле поезда чекист в такой же зеленой фуражке с прямым козырьком, какую носил и сам Сталин, и твёрдо посоветовал не настаивать на перевозке мужа. «Чтобы избежать других неприятностей», — многозначительно подчеркнул он.
Запугать Наталью Федоровну было непросто, эта женщина тоже имела характер. Она ходила в горком партии, звонила в Москву, но никто не сумел помочь ей. Наталья Федоровна смогла лишь обнести могилу оградой и прикрепить к скромному надгробию табличку с фамилией, датами жизни и смерти. И — член ВКП(б) с такого-то года…
Через несколько месяцев мне довелось быть в Железноводске, я решил навестить могилу Петра Ананьевича и был поражён увиденным запустением. Ограда была изломана, над земляным холмиком — кособокая дощечка с надписью «П. А. Красиков». И никаких дат, вероятно, чтобы не привлекать внимания.
Летом 1935 года произошло событие, само по себе не очень значительное, но получившее широкую известность в среде военных руководителей. Одни восприняли его как случайность, казус, другие — как тревожный, настораживающий симптом, заставлявший крепко задуматься. В Минске был арестован Гайк Дмитриевич Гай (Гайк Бжишкян), достаточно знакомый читателям этой книги. Тот самый Гай, дивизия которого в 1918 году штурмом взяла Симбирск и вошла в историю Красной Армии как Самаро-Ульяновская Железная дивизия. Пригласили Гая вместе с женой в Белоруссию на празднование пятнадцатилетия освобождения этой республики от белополяков, и там же, на даче Совнаркома, он был задержан. Вроде бы за связь с иностранной разведкой. Люди, хорошо знавшие Гая, не очень-то верили в это. Так или иначе, но арест Гая связывали с именем Будённого, против которого вспыльчивый армянин выступал несколько раз. Критиковал за невыполнение в минувшей войне планов и приказов командования, что привело к разгрому дивизий Азина и Гая в районе станицы Мечетинской, к срыву нашего наступления на Варшаву, — об этом мы уже говорили. Семён Михайлович, дескать, воспользовался какой-то зацепкой, чтобы убрать деятеля, раскрывавшего его неудачи. И в определённой степени, значит, неудачи Ворошилова и Сталина, которые руководили войсками вместе с Будённым.
Зацепка, однако, была не очень весомой. Иосиф Виссарионович поосторожничал, в дело вмешиваться не стал, не высказался ни «за» ни «против». Известный полководец гражданской войны оказался в странном положении, вроде бы арестованный, но не совсем… Открытого суда над ним не было, где-то в верхах решили на время отправить Гая из столицы в провинцию, в Ярославль, изолировать от коллег, от любопытствующей публики. Ну и близко — сразу можно вернуть в Москву, если ситуация изменятся.
Везли Гая в обычном пассажирском вагоне с символической охраной. Что за охрана — судите сами. Оставив пальто в купе, Гайк Дмитриевич пошёл в туалет. Как раз в то время, когда поезд огибал по крутой дуге гору неподалёку от станции Берендеево. Здесь поезд всегда замедляет движение. Или знал Гай об этом, или предупредили его: именно на том месте он выбил ногой стекло в туалете и выпрыгнул из вагона. Не выдержал, значит, восточный человек подневольного положения, возжаждал полной свободы.
Я узнал о побеге от Сталина. Он позвонил среди ночи, сообщил известные ему подробности случившегося и попросил немедленно выехать на место происшествия. Проследить за розыском: чтобы Гая обязательно поймали, но при этом не «наломали дров». Как я понял, не изувечили бы, а тем более не убили. При задержании возможно всякое.
— Какой нетерпеливый, до тюрьмы ещё не доехал, а уже сбежал, — ворчливо произнёс Иосиф Виссарионович. — Мы хотели как лучше, а он обостряет. Пусть теперь отдохнёт в Коровниках, да чтобы охраняли построже.
— Сначала найти надо.
— Пусть ищут быстрее. И поосторожней, — ещё раз предупредил Сталин, не желавший, вероятно, вызвать недовольство Тухачевского, Уборевича, Гамарника и других военных руководителей, имевших в ту пору весомый авторитет и значительное влияние.
Я привычно собрал походный чемоданчик.
В Москве почти не ощущалась осень, разве что жёлтые листья на асфальте говорили о ней, а вот за городом я сразу почувствовал, что кончилось благоприятное время. Смотрел из окна поезда. Утро долго боролось с ночным мраком, да так и не осилило полностью, день стоял сумрачный, мглистый, с затуманенным горизонтом. Оранжевость осинников, изумрудность озимых полей — все краски были неяркими, приглушёнными, только конусообразные ели выделялись тем, что выглядели не зелёными, даже не черно-зелёными, а почти чёрными: от влажности, что ли?
Берендеевская округа накрыта была низкими беспросветными тучами, шёл мелкий дождь; как мне сказали, шёл с небольшими перерывами уже третьи сутки. Повсюду были лужи, с крыш капало, под сапогами чавкала грязь. В почтовое отделение станции Берендеево, где разместился штаб поимки Гая, грязи нанесли столько, что невозможно было понять, какой там пол. На улицах, вдоль заборов, стояло множество разных автомашин. Начальства всех рангов, от общесоюзного до областного, было столько, а уж рядовых тем более, что можно было подумать: ожидается большое сражение.
О моем приезде знали. Молодой не известный мне начальник из НКВД, с ромбами на петлицах (в это ведомство пришло много новых людей), познакомил с обстановкой. Говорил, как оправдывался: пошли вторые сутки, а беглец не изловлен, хотя делается все по инструкции. Но дожди, мокрядь помешали собакам взять след. А вокруг глухие леса, болотистые топи, недоступные до зимы… Я успокоил начальника: действует, мол, правильно. Взяли под контроль территорию в радиусе пятидесяти километров — дальше до начала поисков Гай уйти не успел бы. Перекрыли дороги, населённые пункты. Проверяются все виды транспорта, опрошены водители, предупреждено местное население. Отпечатаны и раздаются жителям фотографии Гая. А беглец словно в воду канул.
Я ничего не смог подсказать руководителю поисков, посоветовал лишь продолжать начатое. Вариантов могло быть много. Гай человек бывалый. Если успел выбраться из этого района до оцепления, то ищи-свищи ветра в поле. Но это уж не наша забота, пусть занимаются другие. Однако беглец мог затаиться в лесной глухомани, в брошенной избушке, даже в жилом доме у сердобольной крестьянки. Ничего не оставалось, кроме как последовательно, методично обследовать все окрестности. Я лишь предупредил, что Гая надо брать живым и здоровым, без применения чрезвычайных мер. Это предупреждение не очень-то понравилось поисковикам, но я подчеркнул: требование идёт сверху, является обязательным. Со строгой персональной ответственностью.
Прошли ещё сутки — ничего нового. Нудный дождь, грязь, ругань, раздражение, звонки из наркомата, злые лица. Ну, начальство, засевшее на станции Берендеево, хоть обсушиться, обогреться могло в домах, пообедать и даже выпить стопку за ужином. А каково сотням, тысячам красноармейцев, прочёсывавшим от зари до зари болотистые леса, ночевавшим у костров, полуголодным, мокрым, простуженным?! С делом Гая, виновен он или нет, должны разобраться соответствующие органы. А люди-то страдают за что?
Сочувствуя бойцам, томясь бездельем, вспомнил я приём, часто применявшийся в разные времена у разных народов. Не самый, может быть, добропорядочный, но надёжный. А вспомнив, обратился к районным властям, чтобы выяснить, в чем особенно нуждается местное население? Мне ответили: в одежде и обуви. Плохо и с тем, и с другим. Я немедленно предложил начальнику с ромбами быстро и широко объявить о том, что гражданин, обнаруживший бежавшего преступника, получит полный комплект одежды: полушубок, шапку, сапоги и костюм. Начальник заколебался, но я объяснил ему, что комплект одежды несравнимо дешевле для государства, чем использование вне казарм нескольких батальонов и сотен сотрудников НКВД, задействованных в операции только на нашем участке. Никто не знает округу, укромные места лучше, чем здешние жители. Если Гай тут — его обнаружат. Если он уже далеко, это не наша вина. Ну, а материальную ответственность за выделение казной комплекта одежды я могу взять на себя. Начальник же обязан за несколько часов всеми средствами оповестить народ о назначенном поощрении. Элементарный расчёт был на крестьянскую, на мелкобуржуазную психику: без ощутимой выгоды крестьянин не почешется, пальцем не двинет.
Считаю — сработало именно это. На следующий день к учителю в селе Давыдовском, неподалёку от станции Берендеево, явился корявый, скверно одетый мужичонка. Сославшись на свою серость, малую грамотность, принялся расспрашивать: верно ли, что какой-то убивец сбежал с поезда, теперь его ищут и вроде бы обещали с ног до головы одеть-обуть того, кто на убивца укажет? Не враги ли? Не обман ли от властей? А может, ещё и деньги обещаны к одежонке?
Учитель сразу смекнул, что к чему. Сам был заинтересован в скорейшей поимке преступника, считая его опасным уголовником. Боялся за своих учеников, предупреждал, чтобы за околицу не выходили, за опятами, за клюквой в лес не бегали. Ну и нажал учитель на мужичка: «Выкладывай, как на духу!» Тот помялся-помялся и выложил. Ездил он за сеном к дальним стогам. Уже воз навьючил, когда увидел в соседнем стогу лаз, и вроде бы что-то шевельнулось там, в глубине. Колхозник перетрусил и скорее — в село. Никому ничего не сказал, распряг лошадь и отправился к учителю за советом. Ну а тот, естественно, знал, как поступить. Вскоре в Давыдовское прибыла группа захвата. Начальство срочно выехало на дрезине. Оно же, это начальство, на той же дрезине доставило беглеца в Берендеево.
Выглядел Гай скверно. Грязные ботинки, измятые брюки, какой-то бесформенный свитер — даже фуражки не было. Волосы слипшиеся, всклокоченные. Намёрзся за несколько суток в стогу, оголодал. Его осторожно спустили на землю, повели, поддерживая с двух сторон. Настолько слаб? Нет, почему-то почти не ступал на левую ногу, волочил её.
Я возмутился. Улучив момент, сказал начальнику с ромбами:
— Вас предупреждали, — никаких мер воздействия! Что с ногой?
У того исчезло радостное оживление. Ответил торопливо:
— Ничего не было. Он даже вылез сам, не вытаскивали. А ногу повредил, когда из вагона прыгнул. Потому и не ушёл далеко.
Бледное лицо Гая выражало усталость и безразличие. Оживился он лишь в ту минуту, когда увидел меня. Мы с ним официально не были знакомы, но несколько раз встречались в служебной обстановке, и он сразу понял, что я тут не случайно. В заблестевших глазах — смущение и надежда. А мне вспомнилось, что испытал я давным-давно, в восемнадцатом году, когда оказался под конвоем у красных, среди совершенно чужих людей, и вдруг узнал в одном из командиров Иосифа Джугашвили. Крепко повезло мне в тот раз.
Гая отвели на почту, дали умыться, вернули брошенные им в вагоне пальто и фуражку, покормили. Врач осмотрел повреждённую ногу и принял необходимые меры. После этого я попросил оставить нас вдвоём. Все вышли. Гай жадно курил, дорвавшись до папирос. Я сказал ему:
— Задам важный вопрос и попрошу ответить искренне. Разговор останется между нами. Знать о нем может только один человек.
— Иосиф Сталин? — сообразил Гай.
— Товарищ Сталин, — подтвердил я. — Зачем вы, Гайк Дмитриевич, совершили побег, с какой целью? Намеревались уйти за границу к нашим врагам?
— Этого я и боялся, — потерянно произнёс он. — Боялся, что расценят именно так.
— А каким образом можно ещё расценить? Вы что, хотели скрываться в стране под чужим именем?
— Нет! Пробрался бы в Москву, обратился в Политбюро, к самому Сталину.
— Это наивно, никто не допустит. Вас сразу бы арестовали.
— Не прямо к Сталину. Встретился бы с Микояном. Он хорошо знает меня, через него… Но я не собирался оправдываться. Мне не в чем оправдываться. Попросил бы только одно: дать мне самое трудное задание, послать в самое опасное место, хотя бы на войну в Китай, чтобы я мог погибнуть с пользой и честью, доказать свою преданность партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344