https://wodolei.ru/catalog/unitazy/v-stile-retro/
Есть резервы, готовые быстро выдвинуться на угрожаемые направления.
— Двое на одного, — усмехнулся Сталин. — Борис Михайлович, у вас ещё что-то?
— К сожалению… Да, на Западном направлении резервы у нас достаточные, мы собрали здесь все, что могли. Вы знаете, что в районе Тулы сосредоточена танковая армия, отдельные танковые корпуса. Это почти две тысячи новых боевых машин. Это сюрприз для немцев. Танки укрыты в лесах и готовы нанести контрудар хоть в Западном, хоть в Южном направлении. Только не дай бог вывести их из лесов на открытые места, под удар немецкой авиации, — Шапошников сделал большую паузу, никак не мог продохнуть, не хватало воздуха. Почувствовав облегчение, продолжал: — Танками, пехотой, артиллерией мы значительно усилили Брянский фронт. И правильно, этот фронт на самом угрожаемом направлении, прикрывает левый фланг нашего западного выступа. Но нет уверенности, что командующий фронтом генерал Голиков сумеет правильно использовать вверенные ему силы и средства, — Борис Михайлович был, как всегда, корректен.
— Генерал Голиков ни в чем не проявил себя, — поддержал я. — Ни в руководстве разведкой, ни на посту командарма десятой. Вяло командовал, неумело командовал. Голикову армия не по плечу, а ему дали фронт, наиболее ответственный фронт.
— Товарищ Берия считает его очень надёжным человеком, — возразил Сталин.
— К надёжности хорошо бы ещё способности, — вздохнул Шапошников.
— Товарищ Голиков назначен недавно и действительно ещё не показал себя ни с хорошей, ни с плохой стороны. Когда покажет, тогда посмотрим, какой из него командующий фронтом.
— Не было бы поздно, — устало произнёс Борис Михайлович и возвратился к сути разговора. — Жуков, Белов, Болдин ждут указаний…
— Когда их войска будут готовы нанести удар? — спросил Сталин.
— К концу мая.
— Есть ещё время подумать.
— Очень мало времени.
— Мы подумаем. С учётом того, что осложнилась обстановка в Крыму, — Сталин явно ушёл от прямого ответа. Воцарилось молчание. Наконец Шапошников медленно, тяжело поднялся со стула. Голос его чуть заметно дрогнул:
— Мне очень неприятно, но я должен сказать… Последнее время моё состояние ухудшилось.
— Это мы знаем, дорогой Борис Михайлович… Василевский возвращён с фронта в Москву?
— Прибыл.
— Пусть больше работает он, пусть больше работают ваши заместители, начальники управлений… Кто вас лечит, Борис Михайлович?
— Профессор Вовси.
— Вовси способен залечить вовсе, — грубовато пошутил Сталин и сразу же поправился: — Нет, он хороший профессор, но вы не церемоньтесь, требуйте с него, с докторов. Ваше здоровье важно для государства. Может, необходимо вмешательство?
— Ради бога, не беспокойтесь, спасибо.
Я вышел из кабинета вместе с Шапошниковым, проводил его по пустынному коридору. Вид у маршала был непривычно удручённый.
— Вот и все, — сказал он, прощаясь. Рукопожатие было слабым.
Когда я вернулся, Сталин стоял на прежнем месте, склонившись над картой и посасывая погасшую трубку. Спросил:
— Вы убеждены в том, что Шапошников прав?
— Да.
— А вот они считают иначе и тоже убеждены в своей правоте. (Кто «они», мне было понятно.)
— Они отстаивают свои интересы, у них свои амбиции. А у Шапошникова только наши общие интересы.
— Борис Михайлович действительно плох?
— Не только здоровье ухудшилось, но и моральное состояние, — сказал я и тут, к месту, напомнил случай, который в своё время произвёл на Сталина сильное впечатление. Провинился однажды высокопоставленный генерал, занимавший должность начальника штаба фронта. Уличён был в недобросовестности, завышал заслуги своих войск и свои собственные. Ну, а Сталин, как известно, бесчестности, корыстолюбия не прощал, на расправу был крут. Делом проштрафившегося занимался Шапошников. Доложил Сталину: разобрались, виновный наказан, ему объявлен выговор. «И это все?» — изумился Иосиф Виссарионович. — «А разве мало? — в свою очередь был удивлён Шапошников. — Генерал, получивший выговор от начальника Генерального штаба, должен подать в отставку, если он порядочный человек».
Сталин терпеливо выслушал меня, посмотрел внимательно:
— Почему вы заговорили об этом сейчас?
Борис Михайлович дал понять, что он не способен осуществлять замысел, с которым не согласен.
— Значит, дело не только в здоровье… Но ведь решение ещё не принято, хотя Тимошенко и Хрущёв уже раскручивают маховик, — голос Сталина звучал неуверенно, и мне было жаль его, оказавшегося на распутье. Чью сторону принять, куда повернуть и как этот поворот отразится на ходе войны, на судьбе государства?! Не хотел бы я тогда оказаться на его месте.
6
Пришла беда — открывай ворота. Мы так и не успели перекреститься, пока не грянул гром. Да и грянул-то он в совершенно неожиданном месте, на Керченском полуострове, где наш Крымский фронт имел двойное превосходство над противником по танкам, полуторное — по артиллерии, при равном количестве самолётов. Да вот фронтовое руководство оказалось никуда не годным (об этом позже). Начав наступление 8 мая, немцы за одну неделю, увы, разгромили наши войска на Керченском полуострове и сбросили их в море, лишь часть людей удалось вывезти на Тамань. Эти события ещё больше приковали внимание Сталина к югу. Однако то, что произошло в Крыму, — только драматический эпизод войны, но ещё не трагедия. Настоящая трагедия разыгралась на подступах к Харькову. 12 мая войска Тимошенко-Хрущёва без должной подготовки перешли в наступление и несколько суток продвигались успешно, не обращая внимания на то, что все глубже залезают в уготовленный немцами «мешок». Не тревожился этим и Сталин. Он радовался тому, что завершились, наконец, сомнения, колебания, дискуссии и началось конкретное дело, к тому же удачно. Радовался настолько, что резко упрекнул Шапошникова и меня в том, что по нашему настоянию чуть не отметил операцию, которая развивается теперь без сучка без задоринки. «Хорош бы я был, если бы послушался вас!» — в сердцах бросил он. Это было уже слишком. Борис Михайлович Шапошников сразу же обратился в Государственный Комитет Обороны с просьбой об отставке, а точнее — о переводе его на менее ответственный участок работы, порекомендовав вместо себя Александра Михайловича Василевского, которому только что было присвоено звание генерал-полковника. Ну, а мне какую отставку можно было просить? Из числа старых друзей? Не те основания: расхождения во мнениях, упрёков, даже необоснованных, ещё недостаточно, чтобы бить горшок о горшок, рвать старые связи. В дружбе многое приходится взаимно принимать и прощать.
Гроза надвинулась 17-18 мая, когда немцы перешли в контрнаступление, нанесли сильный удар, прорвали наш фронт и начали отсекать Барвенковский выступ. Тот же самый Хрущёв возопил о необходимости прекратить наступление и бросить все войска навстречу прорвавшемуся противнику. Сталин, не терпевший поспешности, резких изменений, на прекращение наступления не согласился и вообще на звонки Хрущёва и Тимошенко отвечать перестал. Тогда они обратились к тем, кого ещё недавно всячески отсекали от подготовки операции: в Генеральный штаб, к Василевскому. Но и Василевскому Иосиф Виссарионович не внял.
События между тем развивались более чем стремительно. 19 мая мощная вражеская группировка, действовавшая в Барвенковском выступе, зашла в тыл наших все ещё наступавших войск, отрезав сразу три армии Южного и Юго-Западного фронтов. Понимая, чем все это грозит, Василевский попросил больного и отлучённого от дел Шапошникова пренебречь самолюбием и позвонить Верховному Главнокомандующему, что Борис Михайлович и сделал. Лишь после этого Сталин распорядился движение на Харьков прекратить, все войска бросить на отражение прорвавшейся немецкой группировки. Но было уже поздно. Из вражеского кольца удалось уйти немногим.
Тяжелы были наши утраты. Погибли многие известные генералы, в том числе К. П. Подлас, А. М. Городнянский, Л. В. Бабкин, Ф. Я. Костенко. По сути дела, Юго-Западный и Южный фронты утратили почти все, что удалось им накопить в период весеннего затишья. Соотношение сил на южном крыле советско-германского фронта изменилось в пользу гитлеровцев. Враг создал себе надёжные предпосылки для наступления в сторону Кавказа, на Сталинград, на Воронеж. В этом, не желая того, своими крупными просчётами помогли противнику наши высокопоставленные руководители, чьи фамилии я называл.
Колесо покатилось, и чем, дальше, тем быстрее. Одно событие цеплялось за другое и влекло за собой последующее. Без малого сто вражеских дивизий двинулись к нижнему и среднему течению Дона, то есть опять же к Кавказу и на Сталинград. Немцев подпирали войска их союзников: итальянцы, румыны, венгры. Как остановить эту лавину? Напрягая силы, наши войска едва сдерживали её, тормозили, сохраняя целостность фронта. Мы, правда, ещё не задействовали крупные резервы, накопленные в районе Москвы и Тулы. У нас ещё была надежда восстановить равновесие и провести летнюю кампанию без чрезмерных утрат. Такая надежда несколько померкла, но не угасла даже после того, как в конце июня враг перешёл в наступление восточнее Курска, стремительно бросив вперёд крупные массы танков. Теперь начал полностью просматриваться масштабный замысел высшего вражеского командования. Коварный и страшный для нас замысел. Окружив и уничтожив Брянский фронт и выйдя к Воронежу, немцы намеревались повернуть быстро-подвижные танковые и моторизованные дивизии на юг, на тылы наших Юго-Западного и Южного фронтов, чтобы взять их в тиски, рассеять и добить в степных просторах. Наступил решающий этап. Пора было вводить в действие наши резервы.
Если говорить о военной катастрофе сорок второго года, то началась она не только и не столько с поражений в Крыму и в районе Изюм-Барвенково, у неё были более глубокие корни. Главное: ошибка нашей Ставки в определении стратегических целей и способов их осуществления. И вытекающее из этого неправильное использование накопленных резервов, усугублённое бездарностью непосредственных исполнителей. Задача была в том, чтобы собрать резервы в кулак, нанести мощный стремительный удар во фланг и тыл немецким войскам, двигавшимся на Воронеж, подрезать основание образовавшегося там вражеского клина. И разве генералов, способных осуществить это, выиграть большое сражение у нас не было?! Отнюдь! Мы имели уже целую когорту полководцев, хорошо проявивших себя. Многоопытный, расчётливый и смелый Василий Иванович Кузнецов, Константин Константинович Рокоссовский с его твёрдым характером, светлым умом и глубоким пониманием особенностей современной войны, энергичный Павел Алексеевич Белов, удивительно сочетавший предусмотрительность и осторожность с кавалерийской дерзостью, создавший свой фронт в немецком тылу, генерал-романтик Николай Фёдорович Ватутин, прекрасный аналитик и организатор, обладавший даром предвидения. И другие товарищи, не говоря уже о Георгии Константиновиче Жукове. Так нет же, на посту командующего важнейшим тогда Брянским фронтом оказался Филипп Иванович Голиков, человек, конечно, «надёжный», коль скоро ему весьма доверял Берия, но генерал-то не боевой, а кабинетный, известный своей способностью угадывать умонастроение начальства, в том числе Сталина, и под оное настроение подстраиваться. Находясь, к примеру, в подчинении Тимошенко, стал наголо брить голову, как известный наш маршал. Тоже способствовало карьере. Единственно, где Голиков был более-менее на месте, это в Главном управлении кадров, которое возглавил с весны сорок третьего года, предварительно показав свою полную неспособность на полях сражений. А от своих плохих полководцев зачастую больше вреда, чем даже от вражеских генералов.
Так вот, в июне сорок второго года Брянский фронт имел в резерве 4 стрелковые дивизии, 2 кавалерийских корпуса, 4 отдельные танковые бригады и аж целых 5 танковых корпусов! Одних бронированных машин около тысячи! Что было бы с немцами, если бы эта силища слитно и мощно обрушилась на их фланг?! Но ни слитности, ни мощности не получилось. Такое впечатление, будто Голиков просто не представлял, что надо делать, как организовать удар. Отдал приказ о наступлении, и все. Отписался чиновник, подшив в папку отправленный документ.
Танковые соединения пошли вперёд всяк по себе, вразнобой, не имея чётких указаний. Добравшись до позиций нашей оборонявшейся пехоты, танкисты втянулись вместе с ней в бои, затыкая пробитые врагом бреши, теряя драгоценное время и все больше рассеиваясь вдоль линии фронта. К тому же немцы, оценив возникшую угрозу, срочно стянули авиацию, которая начала охоту за нашими машинами, используя все преимущества: и открытую местность, и светлое время, и господство в воздухе.
Истинного положения дел в Москве, в Ставке, не знали. Вернее, знали плохо. По донесениям Брянского фронта можно было понять лишь одно: операция началась, танки продвигаются, встречая упорное сопротивление. А если судить по карте, обстановка была столь заманчивой… Огромный немецкий клин, устремлённый на Воронеж, был узок, войска противника уже понесли потери, растянулись, ослабли. Теперь бы только прорвать их поредевшие линии, отсечь, окружить, уничтожить! Время подбрасывать дрова в костёр!
2 июля, по согласованию с Генштабом, Ставка передала Голикову из своего резерва две общевойсковых армии, чтобы не пустить немцев к Дону. Самому Голикову предписывалось находиться в Воронеже и организовать надёжную оборону этого города. Одновременно Сталин по своей инициативе передал в состав Брянского фронта, опять тому же Голикову, нашу главную ударную силу, только что сформированную 5-ю танковую армию (по существу нашу первую полностью укомплектованную танковую армию). Ещё почти тысяча боевых машин (не считая колёсных) сосредоточивалась южнее Ельца, чтобы наверняка выполнить главную задачу: «срубить» немецкий клин. А поскольку Брянский фронт стал теперь огромным и по протяжённости, и по количеству войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344
— Двое на одного, — усмехнулся Сталин. — Борис Михайлович, у вас ещё что-то?
— К сожалению… Да, на Западном направлении резервы у нас достаточные, мы собрали здесь все, что могли. Вы знаете, что в районе Тулы сосредоточена танковая армия, отдельные танковые корпуса. Это почти две тысячи новых боевых машин. Это сюрприз для немцев. Танки укрыты в лесах и готовы нанести контрудар хоть в Западном, хоть в Южном направлении. Только не дай бог вывести их из лесов на открытые места, под удар немецкой авиации, — Шапошников сделал большую паузу, никак не мог продохнуть, не хватало воздуха. Почувствовав облегчение, продолжал: — Танками, пехотой, артиллерией мы значительно усилили Брянский фронт. И правильно, этот фронт на самом угрожаемом направлении, прикрывает левый фланг нашего западного выступа. Но нет уверенности, что командующий фронтом генерал Голиков сумеет правильно использовать вверенные ему силы и средства, — Борис Михайлович был, как всегда, корректен.
— Генерал Голиков ни в чем не проявил себя, — поддержал я. — Ни в руководстве разведкой, ни на посту командарма десятой. Вяло командовал, неумело командовал. Голикову армия не по плечу, а ему дали фронт, наиболее ответственный фронт.
— Товарищ Берия считает его очень надёжным человеком, — возразил Сталин.
— К надёжности хорошо бы ещё способности, — вздохнул Шапошников.
— Товарищ Голиков назначен недавно и действительно ещё не показал себя ни с хорошей, ни с плохой стороны. Когда покажет, тогда посмотрим, какой из него командующий фронтом.
— Не было бы поздно, — устало произнёс Борис Михайлович и возвратился к сути разговора. — Жуков, Белов, Болдин ждут указаний…
— Когда их войска будут готовы нанести удар? — спросил Сталин.
— К концу мая.
— Есть ещё время подумать.
— Очень мало времени.
— Мы подумаем. С учётом того, что осложнилась обстановка в Крыму, — Сталин явно ушёл от прямого ответа. Воцарилось молчание. Наконец Шапошников медленно, тяжело поднялся со стула. Голос его чуть заметно дрогнул:
— Мне очень неприятно, но я должен сказать… Последнее время моё состояние ухудшилось.
— Это мы знаем, дорогой Борис Михайлович… Василевский возвращён с фронта в Москву?
— Прибыл.
— Пусть больше работает он, пусть больше работают ваши заместители, начальники управлений… Кто вас лечит, Борис Михайлович?
— Профессор Вовси.
— Вовси способен залечить вовсе, — грубовато пошутил Сталин и сразу же поправился: — Нет, он хороший профессор, но вы не церемоньтесь, требуйте с него, с докторов. Ваше здоровье важно для государства. Может, необходимо вмешательство?
— Ради бога, не беспокойтесь, спасибо.
Я вышел из кабинета вместе с Шапошниковым, проводил его по пустынному коридору. Вид у маршала был непривычно удручённый.
— Вот и все, — сказал он, прощаясь. Рукопожатие было слабым.
Когда я вернулся, Сталин стоял на прежнем месте, склонившись над картой и посасывая погасшую трубку. Спросил:
— Вы убеждены в том, что Шапошников прав?
— Да.
— А вот они считают иначе и тоже убеждены в своей правоте. (Кто «они», мне было понятно.)
— Они отстаивают свои интересы, у них свои амбиции. А у Шапошникова только наши общие интересы.
— Борис Михайлович действительно плох?
— Не только здоровье ухудшилось, но и моральное состояние, — сказал я и тут, к месту, напомнил случай, который в своё время произвёл на Сталина сильное впечатление. Провинился однажды высокопоставленный генерал, занимавший должность начальника штаба фронта. Уличён был в недобросовестности, завышал заслуги своих войск и свои собственные. Ну, а Сталин, как известно, бесчестности, корыстолюбия не прощал, на расправу был крут. Делом проштрафившегося занимался Шапошников. Доложил Сталину: разобрались, виновный наказан, ему объявлен выговор. «И это все?» — изумился Иосиф Виссарионович. — «А разве мало? — в свою очередь был удивлён Шапошников. — Генерал, получивший выговор от начальника Генерального штаба, должен подать в отставку, если он порядочный человек».
Сталин терпеливо выслушал меня, посмотрел внимательно:
— Почему вы заговорили об этом сейчас?
Борис Михайлович дал понять, что он не способен осуществлять замысел, с которым не согласен.
— Значит, дело не только в здоровье… Но ведь решение ещё не принято, хотя Тимошенко и Хрущёв уже раскручивают маховик, — голос Сталина звучал неуверенно, и мне было жаль его, оказавшегося на распутье. Чью сторону принять, куда повернуть и как этот поворот отразится на ходе войны, на судьбе государства?! Не хотел бы я тогда оказаться на его месте.
6
Пришла беда — открывай ворота. Мы так и не успели перекреститься, пока не грянул гром. Да и грянул-то он в совершенно неожиданном месте, на Керченском полуострове, где наш Крымский фронт имел двойное превосходство над противником по танкам, полуторное — по артиллерии, при равном количестве самолётов. Да вот фронтовое руководство оказалось никуда не годным (об этом позже). Начав наступление 8 мая, немцы за одну неделю, увы, разгромили наши войска на Керченском полуострове и сбросили их в море, лишь часть людей удалось вывезти на Тамань. Эти события ещё больше приковали внимание Сталина к югу. Однако то, что произошло в Крыму, — только драматический эпизод войны, но ещё не трагедия. Настоящая трагедия разыгралась на подступах к Харькову. 12 мая войска Тимошенко-Хрущёва без должной подготовки перешли в наступление и несколько суток продвигались успешно, не обращая внимания на то, что все глубже залезают в уготовленный немцами «мешок». Не тревожился этим и Сталин. Он радовался тому, что завершились, наконец, сомнения, колебания, дискуссии и началось конкретное дело, к тому же удачно. Радовался настолько, что резко упрекнул Шапошникова и меня в том, что по нашему настоянию чуть не отметил операцию, которая развивается теперь без сучка без задоринки. «Хорош бы я был, если бы послушался вас!» — в сердцах бросил он. Это было уже слишком. Борис Михайлович Шапошников сразу же обратился в Государственный Комитет Обороны с просьбой об отставке, а точнее — о переводе его на менее ответственный участок работы, порекомендовав вместо себя Александра Михайловича Василевского, которому только что было присвоено звание генерал-полковника. Ну, а мне какую отставку можно было просить? Из числа старых друзей? Не те основания: расхождения во мнениях, упрёков, даже необоснованных, ещё недостаточно, чтобы бить горшок о горшок, рвать старые связи. В дружбе многое приходится взаимно принимать и прощать.
Гроза надвинулась 17-18 мая, когда немцы перешли в контрнаступление, нанесли сильный удар, прорвали наш фронт и начали отсекать Барвенковский выступ. Тот же самый Хрущёв возопил о необходимости прекратить наступление и бросить все войска навстречу прорвавшемуся противнику. Сталин, не терпевший поспешности, резких изменений, на прекращение наступления не согласился и вообще на звонки Хрущёва и Тимошенко отвечать перестал. Тогда они обратились к тем, кого ещё недавно всячески отсекали от подготовки операции: в Генеральный штаб, к Василевскому. Но и Василевскому Иосиф Виссарионович не внял.
События между тем развивались более чем стремительно. 19 мая мощная вражеская группировка, действовавшая в Барвенковском выступе, зашла в тыл наших все ещё наступавших войск, отрезав сразу три армии Южного и Юго-Западного фронтов. Понимая, чем все это грозит, Василевский попросил больного и отлучённого от дел Шапошникова пренебречь самолюбием и позвонить Верховному Главнокомандующему, что Борис Михайлович и сделал. Лишь после этого Сталин распорядился движение на Харьков прекратить, все войска бросить на отражение прорвавшейся немецкой группировки. Но было уже поздно. Из вражеского кольца удалось уйти немногим.
Тяжелы были наши утраты. Погибли многие известные генералы, в том числе К. П. Подлас, А. М. Городнянский, Л. В. Бабкин, Ф. Я. Костенко. По сути дела, Юго-Западный и Южный фронты утратили почти все, что удалось им накопить в период весеннего затишья. Соотношение сил на южном крыле советско-германского фронта изменилось в пользу гитлеровцев. Враг создал себе надёжные предпосылки для наступления в сторону Кавказа, на Сталинград, на Воронеж. В этом, не желая того, своими крупными просчётами помогли противнику наши высокопоставленные руководители, чьи фамилии я называл.
Колесо покатилось, и чем, дальше, тем быстрее. Одно событие цеплялось за другое и влекло за собой последующее. Без малого сто вражеских дивизий двинулись к нижнему и среднему течению Дона, то есть опять же к Кавказу и на Сталинград. Немцев подпирали войска их союзников: итальянцы, румыны, венгры. Как остановить эту лавину? Напрягая силы, наши войска едва сдерживали её, тормозили, сохраняя целостность фронта. Мы, правда, ещё не задействовали крупные резервы, накопленные в районе Москвы и Тулы. У нас ещё была надежда восстановить равновесие и провести летнюю кампанию без чрезмерных утрат. Такая надежда несколько померкла, но не угасла даже после того, как в конце июня враг перешёл в наступление восточнее Курска, стремительно бросив вперёд крупные массы танков. Теперь начал полностью просматриваться масштабный замысел высшего вражеского командования. Коварный и страшный для нас замысел. Окружив и уничтожив Брянский фронт и выйдя к Воронежу, немцы намеревались повернуть быстро-подвижные танковые и моторизованные дивизии на юг, на тылы наших Юго-Западного и Южного фронтов, чтобы взять их в тиски, рассеять и добить в степных просторах. Наступил решающий этап. Пора было вводить в действие наши резервы.
Если говорить о военной катастрофе сорок второго года, то началась она не только и не столько с поражений в Крыму и в районе Изюм-Барвенково, у неё были более глубокие корни. Главное: ошибка нашей Ставки в определении стратегических целей и способов их осуществления. И вытекающее из этого неправильное использование накопленных резервов, усугублённое бездарностью непосредственных исполнителей. Задача была в том, чтобы собрать резервы в кулак, нанести мощный стремительный удар во фланг и тыл немецким войскам, двигавшимся на Воронеж, подрезать основание образовавшегося там вражеского клина. И разве генералов, способных осуществить это, выиграть большое сражение у нас не было?! Отнюдь! Мы имели уже целую когорту полководцев, хорошо проявивших себя. Многоопытный, расчётливый и смелый Василий Иванович Кузнецов, Константин Константинович Рокоссовский с его твёрдым характером, светлым умом и глубоким пониманием особенностей современной войны, энергичный Павел Алексеевич Белов, удивительно сочетавший предусмотрительность и осторожность с кавалерийской дерзостью, создавший свой фронт в немецком тылу, генерал-романтик Николай Фёдорович Ватутин, прекрасный аналитик и организатор, обладавший даром предвидения. И другие товарищи, не говоря уже о Георгии Константиновиче Жукове. Так нет же, на посту командующего важнейшим тогда Брянским фронтом оказался Филипп Иванович Голиков, человек, конечно, «надёжный», коль скоро ему весьма доверял Берия, но генерал-то не боевой, а кабинетный, известный своей способностью угадывать умонастроение начальства, в том числе Сталина, и под оное настроение подстраиваться. Находясь, к примеру, в подчинении Тимошенко, стал наголо брить голову, как известный наш маршал. Тоже способствовало карьере. Единственно, где Голиков был более-менее на месте, это в Главном управлении кадров, которое возглавил с весны сорок третьего года, предварительно показав свою полную неспособность на полях сражений. А от своих плохих полководцев зачастую больше вреда, чем даже от вражеских генералов.
Так вот, в июне сорок второго года Брянский фронт имел в резерве 4 стрелковые дивизии, 2 кавалерийских корпуса, 4 отдельные танковые бригады и аж целых 5 танковых корпусов! Одних бронированных машин около тысячи! Что было бы с немцами, если бы эта силища слитно и мощно обрушилась на их фланг?! Но ни слитности, ни мощности не получилось. Такое впечатление, будто Голиков просто не представлял, что надо делать, как организовать удар. Отдал приказ о наступлении, и все. Отписался чиновник, подшив в папку отправленный документ.
Танковые соединения пошли вперёд всяк по себе, вразнобой, не имея чётких указаний. Добравшись до позиций нашей оборонявшейся пехоты, танкисты втянулись вместе с ней в бои, затыкая пробитые врагом бреши, теряя драгоценное время и все больше рассеиваясь вдоль линии фронта. К тому же немцы, оценив возникшую угрозу, срочно стянули авиацию, которая начала охоту за нашими машинами, используя все преимущества: и открытую местность, и светлое время, и господство в воздухе.
Истинного положения дел в Москве, в Ставке, не знали. Вернее, знали плохо. По донесениям Брянского фронта можно было понять лишь одно: операция началась, танки продвигаются, встречая упорное сопротивление. А если судить по карте, обстановка была столь заманчивой… Огромный немецкий клин, устремлённый на Воронеж, был узок, войска противника уже понесли потери, растянулись, ослабли. Теперь бы только прорвать их поредевшие линии, отсечь, окружить, уничтожить! Время подбрасывать дрова в костёр!
2 июля, по согласованию с Генштабом, Ставка передала Голикову из своего резерва две общевойсковых армии, чтобы не пустить немцев к Дону. Самому Голикову предписывалось находиться в Воронеже и организовать надёжную оборону этого города. Одновременно Сталин по своей инициативе передал в состав Брянского фронта, опять тому же Голикову, нашу главную ударную силу, только что сформированную 5-ю танковую армию (по существу нашу первую полностью укомплектованную танковую армию). Ещё почти тысяча боевых машин (не считая колёсных) сосредоточивалась южнее Ельца, чтобы наверняка выполнить главную задачу: «срубить» немецкий клин. А поскольку Брянский фронт стал теперь огромным и по протяжённости, и по количеству войск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344