https://wodolei.ru/catalog/mebel/Estet/
Я сейчас приеду за вами. С конвоем! Дивизию подниму!
В трубке раздался громкий щелчок, и телефон умолк. На несколько месяцев. Василий Сталин не приехал. А за то, что он утверждал, будто Иосифа Виссарионовича «залечили», убили, — за это его вскоре надолго упрячут в тюрьму, жизнь его будет сломана и загублена.
29
Из официальных сообщений. Бюллетень о здоровье И. В. Сталина.
5 марта. К ночи на 5 марта состояние здоровья И. В. Сталина продолжает оставаться тяжёлым. Больной находится в сопорозном (глубоком бессознательном) состоянии.
6 марта. 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров СССР и Секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин. Бессмертное имя Сталина всегда будет жить в сердцах советского народа и всего прогрессивного человечества.
7 марта (за двое суток до похорон. Н. Л.). Из постановления совместного заседания Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР.
I. О Председателе и первых заместителях Председателя Совета Министров СССР. Председатель — Маленков Г. М., заместители — Берия Л. П., Молотов В. М., Булганин Н. А., Каганович Л. М. (Причём Берия первый среди «первых замов» и с особыми полномочиями. — Н. Л.)
IV. О Министерстве внутренних дел СССР. Объединить Министерство государственной безопасности СССР и Министерство внутренних дел СССР в одно министерство — Министерство внутренних дел СССР. Министр Берия Л. П.
XI. Признать необходимым, чтобы тов. Хрущёв Н. С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС, и в связи с этим освободить его от обязанностей первого секретаря Московского комитета КПСС.
Вот так над непохороненным трупом поспешно делили они высокие должности, стремясь закрепиться у власти. А труп оказался (да простится мне такое выражение!) в полном распоряжении Василия Степановича Рясного. Получилось вот что. Председателем комиссии по организации похорон вождя назначен был Никита Сергеевич Хрущёв, проводивший на тот свет немало своих соратников и имевший в таких делах изрядный опыт. Впрочем, ему требовалось только давать указания той группе, которая всегда занималась погребением высоких персон по соответствующему ритуалу. Кого — на Новодевичье кладбище, кого — к Кремлёвской стене. Работали мастера высокого класса. Однако на этот раз они почти не привлекались. Все похоронные заботы Хрущёв поручил лицу особо доверенному — генералу Рясному. Именно он перевёз тело Сталина с дачи в Институт усовершенствования врачей, где под его зорким доглядом было произведено вскрытие и обследование трупа. А Хрущёв в это время находился совсем близко, на противоположной стороне Садового кольца, в особняке Берии: поглядывал на институт и ждал вместе с Лаврентием Павловичем сообщений Рясного, чтобы принять меры, если возникнут острые вопросы. И они возникли.
Собирая медиков на вскрытие, Рясной в спешке и по незнанию людей допустил промах. Действовал по принципу: кто известнее, у кого пост выше, того и зови. Съехались медицинские светила, звезды, привыкшие сиять на конференциях, блистать в кабинетах руководящими способностями, но специалисты отнюдь не лучшие, забывшие, как скальпель держать, в том числе президент Академии медицинских наук Аничков, профессор-биохимик Мардашев, которому предстояло бальзамировать труп. Зато надёжные, конечно, исполнители воли тех, кто оные звезды зажигает. Среди собравшихся оказался только один крупный практик — патологоанатом Русаков, человек принципиальный, честный, не боявшийся открыто высказывать своё мнение. Я не был близко знаком с ним, но не раз слышал от Сталина, что Русаков-младший (патологоанатом) очень похож на своего старшего брата (педиатра, детского врача), Ивана Васильевича Русакова: и специалист такой же отличный, и по характеру столь же отзывчивый, добрый, но в убеждениях непреклонный.
Легендарной личностью был Русаков-старший. В партии с 1899 года. Участник трех революций, не сломленный царскими тюрьмами и ссылками. После Октября возглавлял крупнейший район столицы — Сокольнический. В марте 1921 года участвовал в работе X съезда партии. Когда в Кронштадте разгорелся антисоветский мятеж, Ленин предложил отправить на подавление бунтовщиков всех военных делегатов съезда. Русаков-старший не был военным, но вызвался ехать в Питер, дабы выполнять свой врачебный долг, спасать раненых и той, и другой стороны. Оказался в руках мятежников. Его спросили: «Ты коммуняка?» Иван Васильевич счёл ниже своего достоинства скрывать, изворачиваться. «Да, я коммунист. Большевик». В него всадили шесть пуль и зверски искололи штыками…
Именем Русакова-старшего была названа большая больница, Дом культуры и одна из улиц Сокольнического района Москвы. А младший брат, повторяю, был таким же, как старший.
Да, не знал Рясной человека, который непосредственно производил вскрытие Иосифа Виссарионовича. Если высокоприсутствовавшие члены комиссии, понимавшие, что от них требуется, дали обтекаемое заключение о причине смерти Сталина, то Русаков высказал и отдельно изложил письменно своё особое мнение. Каким оно было — об этом можно только догадываться. Его изъяли сразу, едва патологоанатом уехал из института. Вероятно, Берия и Хрущёв тут же уничтожили полученный от Рясного документ. Он исчез. Как исчез вскоре и врач Русаков-младший. Каким образом его ликвидировали — я не знаю. Не до того мне было тогда.
Утром после вскрытия генерал Рясной со своими людьми перевёз тело Сталина в Колонный зал Дома союзов и оставался там почти безотлучно, охраняя труп с таким усердием, с каким, увы, не оберегал Иосифа Виссарионовича при жизни. И он же, Рясной, вместе с генералом Серовым (соратником Хрущёва по работе на Украине) и с Гоглидзе (опытным помощником Берии), отвечал за поддержание порядка в столице, особенно в центре. Но не очень-то они справились.
Шестое, седьмое, восьмое и девятое марта 1953 года были объявлены днями траура. Со всей страны огромные массы людей устремились в Москву, к Колонному залу, чтобы проститься с усопшим вождём. Столпотворение было невиданное и малоуправляемое. Давка возникла страшная. Людей прижимали к стенам домов, к оградам. Раненые, обморочные попадали под ноги толпе и не могли подняться. Погибло около ста тридцати человек. Лишь после этого догадались закрыть все железнодорожные въезды в Москву. Для поддержания порядка были привлечены войска.
Все происходящее я воспринимал тогда как-то очень рассудочно. Может, инстинкт самосохранения не позволял дать волю чувствам? А может, и другое: осознать всю тяжесть утраты мешало оскорблённое самолюбие. Возле покойного — случайные люди, политические игроки, интриганы, даже противники Сталина, тайком торжествующие. А я, который много лет был очень близок к нему, которому доверял он свои секреты, переживания, сомнения, оказался отброшенным за невидимую, но вполне реальную черту. Мне уже не было места около Иосифа Виссарионовича, даже на подступах к нему. Лишь полулегально, используя старые связи, смог я дважды побывать в Колонном зале и, глядя со стороны, мысленно проститься со своим другом.
Внешне проводы вождя выглядели очень благопристойно. Скорбили люди в нашей стране, многие люди во всем мире. Правители наши старались показать, что и они скорбят вместе со всеми. Пышность была. Гроб, на казённом языке именуемый «изделием номер шесть», был, разумеется, наилучшего качества, из сухих дубовых досок. Причём было изготовлено четыре таких одинаковых гроба, тело Сталина перекладывали по ночам. Берия, Маленков, Каганович, Хрущёв и их сторонники не жалели крокодиловых слез, всенародно демонстрируя в последний раз свою якобы преданность великому делу Ленина — Сталина и свою готовность продолжать и развивать это дело. Слезы действительно поблёскивали, и лица были печальны, но я-то хорошо понимал, что кроется под этими масками. И не только я, разумеется.
В Колонном зале стоял я рядом с известным артистом Диким Алексеем Денисовичем. Случайно получилось. Очень хорошо сыграл он роль генерала Горлова в пьесе Корнейчука «Фронт». «Русские люди» Симонова поставил. В фильме «Кутузов» блеснул талантом. Счастливая судьба. Но мало кто знал, что по доносу двух завистников-артистов Дикий подвергался аресту, какое-то время провёл в заключении. Алексей Толстой хлопотал о нем, и успешно. Дикий потом в «Третьем ударе» снимался, в «Сталинградской битве». Роль Сталина доверена ему была, он хорошо вжился в образ, Иосиф Виссарионович остался доволен, хотя достичь этого было очень трудно. Смотрел этот и заслуженный, и обиженный, и умудрённый опытом человек на суету политиканов у гроба, да вдруг и произнёс задумчиво: «Мелкие грызуны… Мыши кота хоронят». Громко получилось, но кто-то из соседей не расслышал за траурной мелодией, спросил: «Что? Как?» — «С удовольствием!» — ответил Алексей Денисович, и вокруг него сразу поредела толпа, образовалась пустота, в центре которой находились двое: он и я.
Те, кто был у гроба, не слышали слов, но необычное движение привлекло их внимание. Особенно Берии. Он всмотрелся пристально, увидел меня и самодовольно-торжествующе ухмыльнулся. Порадовался, значит, тому, что отпал теперь строжайший запрет Сталина когда-либо трогать Лукашова, отныне я в его власти, он может удовлетворить свою мстительность, своё честолюбие. Так, во всяком случае, расценил я его ухмылку. Да и Берия не скрывал, кому она предназначена. Кивком головы, глазами указал на меня и произнёс что-то на ухо склонившемуся к нему охраннику. Оставалось только гадать, когда и по какому поводу займутся мною бериевские молодчики. В ближайшие дни трогать не будут, скорее всего после похорон Сталина, чтобы не портить траурную торжественность. Мне с дочерью надо было готовиться к самому худшему.
Не только ядовитую ухмылку Берии увидел я в печальный тот день, но убедился и в том, что не отвернулась от меня Фортуна, не лишила надежды на будущее. Она, то есть надежда, не замедлила явиться передо мной в образе рослого, элегантного адмирала, излучающего уверенность и спокойствие. Едва покинув Колонный зал через служебный выход, я увидел Николая Герасимовича Кузнецова, направлявшегося к своей машине в сопровождении нескольких офицеров. Он, как показалось, тоже обрадовался встрече, предложил подвезти. В пути говорили о том, что тогда было на уме и на сердце у всех. Рассказал мне Николай Герасимович, как в двадцать четвёртом году прибыли в Москву из Питера курсанты военно-морского училища, дабы нести почётный караул у гроба Владимира Ильича и вообще охранять Колонный зал от всяческих неожиданностей. Всю последнюю прощальную ночь провёл тогда Кузнецов на хорах зала, не чувствуя усталости, не сводя глаз с красного постамента. И вот сегодня он снова поднялся на то же место, долго стоял там, вспоминал и размышлял.
— Вся сознательная жизнь вошла в эти тридцать лет! И какие годы, какие огромные перемены. Целая эпоха. По себе сужу: паренёк из глухой деревни адмиралом стал! Первый раз на Северной Двине пароход увидал колёсный, плицами шлёпавший. А теперь наши корабли на всех океанах, и какие корабли, даже не верится! В деревне Медведка у нас грамотных по пальцам можно было пересчитать, а к началу войны вообще ни одного неграмотного не стало. Да что там, — махнул рукой Николай Герасимович. — Помню, в гражданскую на оккупантов в Архангельске, на англичан, на канадцев, на американцев — разинув рты, глядели. Ну, одежда! Ну, техника! Ну, танки! А теперь наши моряки, за океаном побывавшие, только сплёвывают: «Бардак один в этой Америке…»
— Неужели конец всему? — невпопад спросил я. Но Николай Герасимович понял:
— При новых-то?
— Под себя мять будут, по-своему повёрнут. Счёты начнут сводить.
— Со мной тоже. И с Жуковым. С многими, — согласился Николай Герасимович. — Не доконали сразу после войны, Сталин не дал, теперь постараются. Но им ещё машину раскочегарить надо, пар до марки поднять, а для этого время требуется.
— Они уже раскочегаривают, выражаясь по-вашему, по-флотски. Они уже начали. Нынче я почувствовал это.
Николай Герасимович внимательно посмотрел на меня, помолчал. Велел водителю-мичману остановить автомобиль у подъезда дома. Предложил мне:
— Пройдёмся? Вечерок-то какой.
Морозило. Было скользко. Кузнецов поддерживал меня за локоть.
— Помните, Николай Алексеевич, как меня из наркомов вытурили, как звезды с погонов сняли?
— Дело Алафузова?
— Пусть так. Ликовал Берия: схарчил неподатливых моряков. А меня вызвал товарищ Сталин и предложил: принимайте должность заместителя главнокомандующего войсками Дальнего Востока по военно-морским силам. Я удивился: нет такой должности, да и зачем она, кому нужна? А Сталин спокойненько: «Если нет должности, значит, будет. А нужна она нам с вами. От Москвы далеко, у вас там флот, даже два флота, вас там знают. У флотов свои силы, своя контрразведка, в конце концов».
— К чему вы это? — спросил я.
— А к тому, что и сейчас у нас своё военно-морское министерство, своя контрразведка, свои возможности. Хотите поработать или отдохнуть на любом флоте, под любым званием? На Тихом океане, на острове, начальником минно-торпедного склада? Ни один черт не доберётся. Или подлечитесь в нашем санатории, хоть на озере Сенеж, хоть в Прибалтике, хоть в Крыму? Можете спокойно отдыхать по крайней мере до осени, это вам гарантирую.
— Спасибо, Николай Герасимович, — я был тронут его заботой. — Остров на Тихом океане — это слишком далеко и не очень привычно. Лучше поближе к Москве.
Все было решено и сделано к моему полному удовлетворению. Сразу же после похорон Иосифа Виссарионовича мы с дочерью оставили на попечение прислуги квартиру и дачный наш домик, а сами, выражаясь по-военному, отбыли к новому месту службы, имея надёжные документы, которыми снабдили нас в Министерстве военно-морского флота. Я тогда впервые на несколько месяцев надел морской китель с двумя красными просветами и двумя звёздами на погонах и узнал, что стал «краснопёркой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344
В трубке раздался громкий щелчок, и телефон умолк. На несколько месяцев. Василий Сталин не приехал. А за то, что он утверждал, будто Иосифа Виссарионовича «залечили», убили, — за это его вскоре надолго упрячут в тюрьму, жизнь его будет сломана и загублена.
29
Из официальных сообщений. Бюллетень о здоровье И. В. Сталина.
5 марта. К ночи на 5 марта состояние здоровья И. В. Сталина продолжает оставаться тяжёлым. Больной находится в сопорозном (глубоком бессознательном) состоянии.
6 марта. 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался Председатель Совета Министров СССР и Секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин. Бессмертное имя Сталина всегда будет жить в сердцах советского народа и всего прогрессивного человечества.
7 марта (за двое суток до похорон. Н. Л.). Из постановления совместного заседания Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР.
I. О Председателе и первых заместителях Председателя Совета Министров СССР. Председатель — Маленков Г. М., заместители — Берия Л. П., Молотов В. М., Булганин Н. А., Каганович Л. М. (Причём Берия первый среди «первых замов» и с особыми полномочиями. — Н. Л.)
IV. О Министерстве внутренних дел СССР. Объединить Министерство государственной безопасности СССР и Министерство внутренних дел СССР в одно министерство — Министерство внутренних дел СССР. Министр Берия Л. П.
XI. Признать необходимым, чтобы тов. Хрущёв Н. С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС, и в связи с этим освободить его от обязанностей первого секретаря Московского комитета КПСС.
Вот так над непохороненным трупом поспешно делили они высокие должности, стремясь закрепиться у власти. А труп оказался (да простится мне такое выражение!) в полном распоряжении Василия Степановича Рясного. Получилось вот что. Председателем комиссии по организации похорон вождя назначен был Никита Сергеевич Хрущёв, проводивший на тот свет немало своих соратников и имевший в таких делах изрядный опыт. Впрочем, ему требовалось только давать указания той группе, которая всегда занималась погребением высоких персон по соответствующему ритуалу. Кого — на Новодевичье кладбище, кого — к Кремлёвской стене. Работали мастера высокого класса. Однако на этот раз они почти не привлекались. Все похоронные заботы Хрущёв поручил лицу особо доверенному — генералу Рясному. Именно он перевёз тело Сталина с дачи в Институт усовершенствования врачей, где под его зорким доглядом было произведено вскрытие и обследование трупа. А Хрущёв в это время находился совсем близко, на противоположной стороне Садового кольца, в особняке Берии: поглядывал на институт и ждал вместе с Лаврентием Павловичем сообщений Рясного, чтобы принять меры, если возникнут острые вопросы. И они возникли.
Собирая медиков на вскрытие, Рясной в спешке и по незнанию людей допустил промах. Действовал по принципу: кто известнее, у кого пост выше, того и зови. Съехались медицинские светила, звезды, привыкшие сиять на конференциях, блистать в кабинетах руководящими способностями, но специалисты отнюдь не лучшие, забывшие, как скальпель держать, в том числе президент Академии медицинских наук Аничков, профессор-биохимик Мардашев, которому предстояло бальзамировать труп. Зато надёжные, конечно, исполнители воли тех, кто оные звезды зажигает. Среди собравшихся оказался только один крупный практик — патологоанатом Русаков, человек принципиальный, честный, не боявшийся открыто высказывать своё мнение. Я не был близко знаком с ним, но не раз слышал от Сталина, что Русаков-младший (патологоанатом) очень похож на своего старшего брата (педиатра, детского врача), Ивана Васильевича Русакова: и специалист такой же отличный, и по характеру столь же отзывчивый, добрый, но в убеждениях непреклонный.
Легендарной личностью был Русаков-старший. В партии с 1899 года. Участник трех революций, не сломленный царскими тюрьмами и ссылками. После Октября возглавлял крупнейший район столицы — Сокольнический. В марте 1921 года участвовал в работе X съезда партии. Когда в Кронштадте разгорелся антисоветский мятеж, Ленин предложил отправить на подавление бунтовщиков всех военных делегатов съезда. Русаков-старший не был военным, но вызвался ехать в Питер, дабы выполнять свой врачебный долг, спасать раненых и той, и другой стороны. Оказался в руках мятежников. Его спросили: «Ты коммуняка?» Иван Васильевич счёл ниже своего достоинства скрывать, изворачиваться. «Да, я коммунист. Большевик». В него всадили шесть пуль и зверски искололи штыками…
Именем Русакова-старшего была названа большая больница, Дом культуры и одна из улиц Сокольнического района Москвы. А младший брат, повторяю, был таким же, как старший.
Да, не знал Рясной человека, который непосредственно производил вскрытие Иосифа Виссарионовича. Если высокоприсутствовавшие члены комиссии, понимавшие, что от них требуется, дали обтекаемое заключение о причине смерти Сталина, то Русаков высказал и отдельно изложил письменно своё особое мнение. Каким оно было — об этом можно только догадываться. Его изъяли сразу, едва патологоанатом уехал из института. Вероятно, Берия и Хрущёв тут же уничтожили полученный от Рясного документ. Он исчез. Как исчез вскоре и врач Русаков-младший. Каким образом его ликвидировали — я не знаю. Не до того мне было тогда.
Утром после вскрытия генерал Рясной со своими людьми перевёз тело Сталина в Колонный зал Дома союзов и оставался там почти безотлучно, охраняя труп с таким усердием, с каким, увы, не оберегал Иосифа Виссарионовича при жизни. И он же, Рясной, вместе с генералом Серовым (соратником Хрущёва по работе на Украине) и с Гоглидзе (опытным помощником Берии), отвечал за поддержание порядка в столице, особенно в центре. Но не очень-то они справились.
Шестое, седьмое, восьмое и девятое марта 1953 года были объявлены днями траура. Со всей страны огромные массы людей устремились в Москву, к Колонному залу, чтобы проститься с усопшим вождём. Столпотворение было невиданное и малоуправляемое. Давка возникла страшная. Людей прижимали к стенам домов, к оградам. Раненые, обморочные попадали под ноги толпе и не могли подняться. Погибло около ста тридцати человек. Лишь после этого догадались закрыть все железнодорожные въезды в Москву. Для поддержания порядка были привлечены войска.
Все происходящее я воспринимал тогда как-то очень рассудочно. Может, инстинкт самосохранения не позволял дать волю чувствам? А может, и другое: осознать всю тяжесть утраты мешало оскорблённое самолюбие. Возле покойного — случайные люди, политические игроки, интриганы, даже противники Сталина, тайком торжествующие. А я, который много лет был очень близок к нему, которому доверял он свои секреты, переживания, сомнения, оказался отброшенным за невидимую, но вполне реальную черту. Мне уже не было места около Иосифа Виссарионовича, даже на подступах к нему. Лишь полулегально, используя старые связи, смог я дважды побывать в Колонном зале и, глядя со стороны, мысленно проститься со своим другом.
Внешне проводы вождя выглядели очень благопристойно. Скорбили люди в нашей стране, многие люди во всем мире. Правители наши старались показать, что и они скорбят вместе со всеми. Пышность была. Гроб, на казённом языке именуемый «изделием номер шесть», был, разумеется, наилучшего качества, из сухих дубовых досок. Причём было изготовлено четыре таких одинаковых гроба, тело Сталина перекладывали по ночам. Берия, Маленков, Каганович, Хрущёв и их сторонники не жалели крокодиловых слез, всенародно демонстрируя в последний раз свою якобы преданность великому делу Ленина — Сталина и свою готовность продолжать и развивать это дело. Слезы действительно поблёскивали, и лица были печальны, но я-то хорошо понимал, что кроется под этими масками. И не только я, разумеется.
В Колонном зале стоял я рядом с известным артистом Диким Алексеем Денисовичем. Случайно получилось. Очень хорошо сыграл он роль генерала Горлова в пьесе Корнейчука «Фронт». «Русские люди» Симонова поставил. В фильме «Кутузов» блеснул талантом. Счастливая судьба. Но мало кто знал, что по доносу двух завистников-артистов Дикий подвергался аресту, какое-то время провёл в заключении. Алексей Толстой хлопотал о нем, и успешно. Дикий потом в «Третьем ударе» снимался, в «Сталинградской битве». Роль Сталина доверена ему была, он хорошо вжился в образ, Иосиф Виссарионович остался доволен, хотя достичь этого было очень трудно. Смотрел этот и заслуженный, и обиженный, и умудрённый опытом человек на суету политиканов у гроба, да вдруг и произнёс задумчиво: «Мелкие грызуны… Мыши кота хоронят». Громко получилось, но кто-то из соседей не расслышал за траурной мелодией, спросил: «Что? Как?» — «С удовольствием!» — ответил Алексей Денисович, и вокруг него сразу поредела толпа, образовалась пустота, в центре которой находились двое: он и я.
Те, кто был у гроба, не слышали слов, но необычное движение привлекло их внимание. Особенно Берии. Он всмотрелся пристально, увидел меня и самодовольно-торжествующе ухмыльнулся. Порадовался, значит, тому, что отпал теперь строжайший запрет Сталина когда-либо трогать Лукашова, отныне я в его власти, он может удовлетворить свою мстительность, своё честолюбие. Так, во всяком случае, расценил я его ухмылку. Да и Берия не скрывал, кому она предназначена. Кивком головы, глазами указал на меня и произнёс что-то на ухо склонившемуся к нему охраннику. Оставалось только гадать, когда и по какому поводу займутся мною бериевские молодчики. В ближайшие дни трогать не будут, скорее всего после похорон Сталина, чтобы не портить траурную торжественность. Мне с дочерью надо было готовиться к самому худшему.
Не только ядовитую ухмылку Берии увидел я в печальный тот день, но убедился и в том, что не отвернулась от меня Фортуна, не лишила надежды на будущее. Она, то есть надежда, не замедлила явиться передо мной в образе рослого, элегантного адмирала, излучающего уверенность и спокойствие. Едва покинув Колонный зал через служебный выход, я увидел Николая Герасимовича Кузнецова, направлявшегося к своей машине в сопровождении нескольких офицеров. Он, как показалось, тоже обрадовался встрече, предложил подвезти. В пути говорили о том, что тогда было на уме и на сердце у всех. Рассказал мне Николай Герасимович, как в двадцать четвёртом году прибыли в Москву из Питера курсанты военно-морского училища, дабы нести почётный караул у гроба Владимира Ильича и вообще охранять Колонный зал от всяческих неожиданностей. Всю последнюю прощальную ночь провёл тогда Кузнецов на хорах зала, не чувствуя усталости, не сводя глаз с красного постамента. И вот сегодня он снова поднялся на то же место, долго стоял там, вспоминал и размышлял.
— Вся сознательная жизнь вошла в эти тридцать лет! И какие годы, какие огромные перемены. Целая эпоха. По себе сужу: паренёк из глухой деревни адмиралом стал! Первый раз на Северной Двине пароход увидал колёсный, плицами шлёпавший. А теперь наши корабли на всех океанах, и какие корабли, даже не верится! В деревне Медведка у нас грамотных по пальцам можно было пересчитать, а к началу войны вообще ни одного неграмотного не стало. Да что там, — махнул рукой Николай Герасимович. — Помню, в гражданскую на оккупантов в Архангельске, на англичан, на канадцев, на американцев — разинув рты, глядели. Ну, одежда! Ну, техника! Ну, танки! А теперь наши моряки, за океаном побывавшие, только сплёвывают: «Бардак один в этой Америке…»
— Неужели конец всему? — невпопад спросил я. Но Николай Герасимович понял:
— При новых-то?
— Под себя мять будут, по-своему повёрнут. Счёты начнут сводить.
— Со мной тоже. И с Жуковым. С многими, — согласился Николай Герасимович. — Не доконали сразу после войны, Сталин не дал, теперь постараются. Но им ещё машину раскочегарить надо, пар до марки поднять, а для этого время требуется.
— Они уже раскочегаривают, выражаясь по-вашему, по-флотски. Они уже начали. Нынче я почувствовал это.
Николай Герасимович внимательно посмотрел на меня, помолчал. Велел водителю-мичману остановить автомобиль у подъезда дома. Предложил мне:
— Пройдёмся? Вечерок-то какой.
Морозило. Было скользко. Кузнецов поддерживал меня за локоть.
— Помните, Николай Алексеевич, как меня из наркомов вытурили, как звезды с погонов сняли?
— Дело Алафузова?
— Пусть так. Ликовал Берия: схарчил неподатливых моряков. А меня вызвал товарищ Сталин и предложил: принимайте должность заместителя главнокомандующего войсками Дальнего Востока по военно-морским силам. Я удивился: нет такой должности, да и зачем она, кому нужна? А Сталин спокойненько: «Если нет должности, значит, будет. А нужна она нам с вами. От Москвы далеко, у вас там флот, даже два флота, вас там знают. У флотов свои силы, своя контрразведка, в конце концов».
— К чему вы это? — спросил я.
— А к тому, что и сейчас у нас своё военно-морское министерство, своя контрразведка, свои возможности. Хотите поработать или отдохнуть на любом флоте, под любым званием? На Тихом океане, на острове, начальником минно-торпедного склада? Ни один черт не доберётся. Или подлечитесь в нашем санатории, хоть на озере Сенеж, хоть в Прибалтике, хоть в Крыму? Можете спокойно отдыхать по крайней мере до осени, это вам гарантирую.
— Спасибо, Николай Герасимович, — я был тронут его заботой. — Остров на Тихом океане — это слишком далеко и не очень привычно. Лучше поближе к Москве.
Все было решено и сделано к моему полному удовлетворению. Сразу же после похорон Иосифа Виссарионовича мы с дочерью оставили на попечение прислуги квартиру и дачный наш домик, а сами, выражаясь по-военному, отбыли к новому месту службы, имея надёжные документы, которыми снабдили нас в Министерстве военно-морского флота. Я тогда впервые на несколько месяцев надел морской китель с двумя красными просветами и двумя звёздами на погонах и узнал, что стал «краснопёркой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344