д.), датированных позже весны 1940 года. Датированных ранее, причём хорошо сохранившихся на трупах, оказалось якобы много и разных, а с весны — ничего. Но помилуйте — убедительно ли это? Немцы могли просто не предъявить комиссиям документы, противоречащие выдвинутой версии. Сожгли, и все тут. Возможны и другие варианты. Так что главная ссылка, подтверждавшая срок расстрела, для меня лично отпала сразу и полностью.
Как ни настраивали немцы членов комиссий, как ни отшлифовывали вместе с ними материалы, предназначавшиеся для опубликования, скрыть полностью все факты, «работавшие» против инициаторов акции, было невозможно, они просачивались, проявлялись если не прямо, то косвенно. Не имелось, например, подтверждений того, что в районе захоронений обнаружены стреляные гильзы русского образца. Зато немецких оказалось в изобилии: любой профан способен отличить немецкую гильзу от русской. У немцев кольцевой вырез, а у нас кольцевой выступ для выбрасывания гильзы при открывании затвора. И обоймы, соответственно, разные. И убиты были поляки немецкими пулями. Можно, конечно, выдать все это за хитроумие НКВД, предусмотрительно замаскировавшего своё преступление применением чужого оружия, но не слишком ли это сложно, не слишком ли высока оценка дальновидности наших органов — будто знали, что в Катынь немцы придут! И ещё. Трупы поляков, оказывается, хорошо сохранились, будто не пролежали кучно, едва присыпанными, три лета и три зимы.
Вот немецкий документ:
Управление генерал-губернаторства
Телеграфный отдел
Телеграмма № 6
Отправитель: Варшава, 3 мая 1943, 17.20, Отдел внутренней администрации Варшавы
Получатель: Управление генерал-губернаторства, Главный отдел внутреннего управления,
Главному административному советнику
Вайраух — Краков.
ВЕСЬМА ВАЖНО
НЕМЕДЛЕННО
Секретно: Часть польского Красного Креста вчера из Катыни возвратилась. Служащие польского Красного Креста привезли гильзы патронов, которыми были расстреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко.
Письмо следует. Хайнрих.
Обстоятельно изучая в Москве распространяемые немцами материалы, связанные с Катынью, я находил в них все больше несообразностей, рассчитанных на простаков или допущенных по собственному недомыслию. Вот пример. 130 240 польских военнослужащих, оказавшихся у нас в плену, содержались в нескольких лагерях, в том числе возле Харькова, Калинина, Козельска. Допустим, в этих лагерях действительно были выявлены «нежелательные элементы», представлявшие, по мнению соответствующих органов, какую-то опасность. Их расстреляли бы и похоронили на месте, вот и вся недолга. Без лишних свидетелей. И в Козельске, и в Калинине условия для этого были идеальные: леса, глухомань, безлюдье. Какой же смысл молодых офицеров — артиллеристов, пехотинцев, моряков, — везти за многие сотни вёрст с востока на запад, поближе к Польше, к Германии, собирать в густонаселённой местности 15 тысяч обречённых, тайком в течение многих ночей (сразу не управишься) расстреливать их, рыть и затем закапывать огромные траншеи-могилы! Абсурд какой-то. Я не переоцениваю умственные способности руководящих работников Наркомата внутренних дел, но и не считаю их круглыми идиотами, действовавшими себе во вред, нарушавшими одну из главных заповедей своего ведомства — секретность.
К тому времени, о котором идёт речь, союзники уже объявили о том, что все фашисты, совершившие преступления против человечества, виновные в истязаниях и убийствах, получат соответствующее возмездие, их найдут и покарают, где бы ни прятались, и без срока давности. Получив столь серьёзное предупреждение, гитлеровцы разных рангов, от рядовых гестаповцев до высших чинов рейха, принялись заметать следы своих злодеяний, особенно на территориях, близких к линии фронта. Именно так воспринимался нами первое время шум, поднятый немцами по поводу захоронений в Катынском лесу. В Англии и Соединённых Штатах расценили эту акцию как очередной продукт геббельсовской пропаганды, ставшей притчей во языцех. Думаю, что и сами немцы покричали бы, извлекли какие-то дивиденды из очередной кампании и забыли бы о ней, переключившись на следующую выдумку. Однако нашлись силы, узревшие в фашистской версии большую пользу для себя, поспешили превратить её в козырную карту большой политической игры.
Польское эмигрантское правительство в Лондоне — вот кто подхватил и принялся раздувать геббельсовскую гипотезу, узрев в ней последний шанс для своего спасения. Враждебно настроенное к Советскому Союзу, недавно в очередной раз «насолившее» Сталину, добившись того, что армия Андерса в самый трудный момент войны была выведена в нейтральное государство — это коварное правительство обречено было на полный провал, на самоликвидацию. Красная Армия, наступая, приближалась к Польше, и эмигрантское правительство в Лондоне становилось попросту никому не нужным. В том числе даже покровителям англичанам, пригревшим кучку «министров» без территории, без реальной власти. И вдруг появилась возможность громко, скандально заявить о себе, выступив в защиту соотечественников. Нет, не тех миллионов поляков и польских евреев, которые уничтожались гитлеровцами (это общеизвестно, осуждено, политического капитала не наживёшь), а тем, кто якобы подвергался репрессиям со стороны советских властей. Тут что-то новенькое, свежее. Такой ход показался эмигрантскому правительству столь выгодным, что оно решилось на него даже вопреки настоянию американцев и англичан, не желавших обострять отношения с Советским Союзом. Прибыльным делом стала Катынская трагедия для тех, кто ради собственных интересов готов был спекулировать на самом святом, на крови единородцев.
Узрел я в поведении эмигрантского правительства черту, вообще характерную, на мой взгляд, для польской элиты. Ещё до революции, общаясь с польскими аристократами, обратил внимание на их двуликость, лукавую уклончивость, прикрываемые заносчивым высокомерием, внешним лоском, граничащим с бутафорской манерностью. Был у меня даже разговор по этому поводу со Сталиным, который, с присущим ему стремлением во всем докапываться до сути, своеобразно определил особенности польской элиты, увидев их истоки в географическом положении, в истории развития государства. «Испокон веков норовят усидеть на двух стульях», — сказал Иосиф Виссарионович.
И верно. Зажатые между двумя могущественными соседями, Россией и Германией, поляки всегда вынуждены были лавировать, заискивать, хитрить, дабы потрафить несовместимым интересам той или другой стороны. Польша часто превращалась в огромное поле сражения, её территорию много раз делили, разрывали на части. Если и пожили поляки какое-то время спокойно, развивая экономику и умножая население, то лишь в ту пору, когда входили в состав Российской державы. А потом, с началом первой мировой войны, опять все закрутилось в водовороте самолюбивых страстей, которые швыряют страну то к одному, то к другому берегу: никак не может обрести она надёжный причал. Отсюда, от географии и истории, идёт и раздвоенность, и приспособленчество, и другие черты, особенно заметные у аристократии.
Слова, построение фраз в польском языке схожи с русскими, — как-никак славяне, следовательно, и мировосприятие, мироосмысливание имеют много общего. Но славянские слова пишут они чужеродными буквами, алфавит почти такой же, как у немцев. Умудряются вот воспринимать, думать по-славянски, а излагать, выражать себя совсем в другом ключе. И в Бога веруют не православно, а католически. Бывая в польских губерниях России, я всегда удивлялся крайней бедности основного крестьянского населения, той беспредельной алчности, с которой обирали землепашцев и вообще весь трудовой люд ясновельможные паны и буржуа. Рабы и хозяева — два совершенно различных мира: чёрное быдло в хижинах и высокомерная элита во дворцах, изо всех сил старавшаяся выпятить, показать себя, блеснуть внешним лоском в соответствующих кругах других государств: мы, дескать, не хуже! Над этим стремлением посмеивались, бывало, в петербургских салонах: сверху шёлк, а в брюхе щёлк.
Очень уж носились поляки со своим особым патриотизмом, стремлением к независимости. Как с модой. А дошло дело до большой драки — и пропала их спесь. Самые крикливые и кичливые разбежались кто куда, уклоняясь от битв. Как вышеупомянутые «вояки» армии Андерса. Доводилось мне слышать тогда, что в польских формированиях если кто и рвётся в бой с немцами, так это польские евреи, стремившиеся спасти своих сородичей в Варшаве и других городах или хотя бы отомстить за погибших. Еврей — самый лучший польский солдат — таков парадокс! Нет, не интриганы из эмигрантского правительства в Лондоне и не подчинённые ему польские формирования защитили честь государства, спасли польский народ от полного уничтожения фашистами, а сделала это ценой больших жертв Советская Русская Армия-освободительница при содействии Войска Польского, возрождённого на нашей территории вопреки лондонским злопыхателям. Это наша и только наша заслуга в том, что «аще польска не сгинела», как поётся у них. А эмигрантское правительство не содействовало обшей победе, не спасало собственных граждан, по, наоборот, объективно способствовало немецким оккупантам, разжигая рознь между нашими народами, стираясь вбить клин между союзниками по антигитлеровской коалиции, используя любые, даже самые неблаговидные возможности. В том числе и Катынь.
6
Значит, главное, что надо было определить в катынском деле, это время расстрела, от чего зависели все другие выводы. Если поляков уничтожили весной сорокового года, как утверждали немцы, то ответственность, безусловно, ложится на НКВД. Если после июня сорок первого года, то виноваты только фашисты, захватившие Смоленщину в начале войны. Изучая имевшиеся у нас материалы, я обратил внимание на один малозаметный факт, который мог бы стать решающим в определении даты акции. Однако молчал до поры до времени: надо было самому побывать в Катыни, увидеть захоронения собственными глазами и лишь после этого с чистой совестью докладывать Иосифу Виссарионовичу свои соображения. Поехать в Катынь я не мог, она все ещё находилась за линией фронта, и надежда на объективное расследование с каждым днём уменьшалась. Гитлеровцы творили там с захоронениями что хотели, могли какие-то трупы увезти, уничтожить, заполнить могилы другими, подобранными на поле боя, соответственно переодев их. Могли доставить из Польши, где велось массовое физическое истребление поляков и евреев, и трупов было в сотни, в тысячи раз больше, нежели в Катыни, любой давности и любого возраста — выбор неограниченный. Учитывая это, я все же надеялся, что подмеченный мною факт не утратит своей значимости и окажется в конечном счёте решающим на чаше весов. К этому факту мне предстояло вернуться после освобождения оккупированной территории, а пока я исследовал ту часть «цепочки», которая находилась на нашей стороне и была полностью мне доступна.
Никаких официальных бумаг об уничтожении пленных поляков, никаких документов на сей счёт, исходивших из высших органов власти, в том числе из Политбюро, мне найти не удалось, хоть я и старался. Лучше ведь, если бы их обнаружил я, а не кто-то другой, способный использовать подобные документы для каких-либо своих целей. Мне могут возразить, что бумаг вообще могло не быть, отчётности вообще могли не вести, поляков «убирали» по устному секретному распоряжению — и концы в воду. Однако рассуждать так способен либо дилетант, совершенно незнакомый с работой наших особых органов, либо демагог от политики, болтающий абы что доверчивым слушателям.
Много обоснованных претензий можно предъявить действиям НКВД — НКГБ, но их никоим образом нельзя обвинить в нарушении существовавших тогда законов и тем более в отсутствии или искажении отчётности. Скрупулёзно документировалось все, от подробностей обыска при аресте до медицинского заключения в случае казни. Не берусь судить о квалифицированности таких фиксаций, но порядок соблюдался неукоснительно. И не потому лишь, что должностные лица, занимавшиеся подобной работой, были заядлыми законниками или отличались особой педантичностью (хотя имелось немало и таких) — сама служба заставляла их строго соблюдать все правила и формальности. Они ведь имели дело не с какими-то второстепенными вопросами, а с самыми главными: с судьбами, с жизнями человеческими. А события менялись быстро, тот, кто вчера был в седле, оказывался вдруг под конём, сподвижник становился заклятым врагом, а того, кого недавно расстреляли, поднимали до уровня героя. При этом за ошибки отвечали не только высокие партийно-государственные руководители, но и рядовые исполнители — куда, мол, смотрели?!
Мы уже говорили, что, по разным соображениям, в конце двадцатых годов была изрежена когорта первых чекистов дзержинско-ленинского призыва. Их сменила волна троцкистско-еврейская, которая в массе своей была ликвидирована при Сталине руками Ягоды и Ежова. Затем Берия «пропалывал» и укреплял кадры. При этом головы свои сохраняли лишь самые предусмотрительные, сумевшие оградиться оправдывающими документами, не позволявшими безболезненно «убирать» их.
Постепенно многие чекисты привыкли к осторожности, к необходимости строго выполнять приказы, постановления, инструкции. От буквы до буквы. И документировать все свои действия. Если, к примеру, вести допрос, то лишь в тех пределах, которые предусматривались для подозреваемых или обвиняемых данной категории. Физическое воздействие, пытки — только к лицам, попадавшим под определённые пункты инструкций. К другим ни-ни, самому боком выйдет. Во всех случаях обязательно указывалось, на основании какого пункта — параграфа выполнялись те или иные действия и чем они завершались, опять же со ссылкой на конкретное обоснование. Так что смею заверить публику:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344