Поскребышев, Берия и я. Да и то не всегда.
Основные качества любого человека раскрываются обычно в самые напряжённые часы, под гнётом тяжёлых событий, когда невозможно лукавить, «показывать» себя лучше, чем есть. К Алексею Николаевичу Поскребышеву, как, наверно, заметил внимательный читатель, я относился предвзято, с некоторой долей раздражения, ценя в нем лишь одно: безусловную, полнейшую, прямо-таки собачью (в самом лучшем понимании) преданность Иосифу Виссарионовичу. Он даже распоряжения, любые слова Сталина произносил точно с тем оттенком, с которым они были сказаны. Так вот, в сложной и нервозной обстановке того утра особенно проявилась главная особенность моего оборотного тёзки: деловитость. Поскребышев был на посту, он добросовестно, инициативно, несуетливо выполнял свои обязанности. И я оценил эту его способность.
За дверью, в рабочем кабинете, было много людей: члены Политбюро, Тимошенко, Жуков, Ватутин. Я спросил Поскребышева, чем они заняты. Оказывается, готовят сообщение о войне, с которым должен выступить по радио Вячеслав Михайлович Молотов.
— Почему не Сталин? — удивился я.
— Его просили, но он решительно отказался, — объяснил Алексей Николаевич. — Он заявил, что сейчас ему нечего сказать людям, пусть говорит нарком иностранных дел. Иосиф Виссарионович дал понять: если о войне скажет Сталин, война станет необратимым фактом. Если Молотов — ещё что-то можно поправить.
— Значит, он надеется?
— Он не хочет упустить ни одного шанса… И ещё. — Поскребышев на секунду замялся. — Боюсь, что он простудился. После бани. Сел голос… Вы сами поймёте…
Поскребышев ушёл в кабинет, оставив меня в растерянности. То, что он сказал, было, мягко говоря, неприятно услышать. Иосиф Виссарионович простыл… Нет, не баня тут виновата. Я достаточно хорошо знал симптомы определённого сталинского состояния. До той минуты во мне преобладало ощущение перелома, крутых перемен, когда прошлое, привычное вдруг отсекается и грядёт новое, неизведанное, все делится на «до» и «после», но едва услышал слова Поскребышева, это щемящее ощущение сменилось нарастающей тревогой за здоровье Сталина. Возможен психический срыв. В такой-то момент!
Алексей Николаевич принёс из кабинета проект Указа Верховного Совета о проведении мобилизации, подготовленный Наркоматом обороны. Сталин, бегло прочитав проект, не высказал своего мнения, а положил бумагу на условленное место на своём столе. Поскребышев знал: в таком случае надо срочно и быстро проконсультировать документ. Иногда это делалось по телефону. А на этот раз Сталин распорядился заранее пригласить меня. В связи с указом и для совета по другим могущим возникнуть вопросам.
— Желательно за двадцать минут, — сказал Поскребышев.
— Постараюсь.
Я достаточно хорошо знал мобилизационные принципы и соответствующую документацию старой армии, затем периода гражданской войны и последовавшего мирного времени. Прочитав проект, сразу понял, что составлен он торопливо и далеко не во всем соответствует сложившейся обстановке и нашим реальным возможностям. Составлен по принципу: лишь бы отреагировать, лишь бы принять меры. Что такое призвать под ружьё сразу пятнадцать возрастов по всей стране? Около пятнадцати миллионов мужчин самого активного возраста. Зачем столько? В течение месяца наши вооружённые силы могли принять в себя, в формирования первой очереди, миллионов пять-шесть: это больше, чем вся германская армия. А ещё десять миллионов? Будут болтаться без толку, забивать формировочные пункты, транспортные артерии, потреблять на досуге казённый харч, вместо того чтобы приносить прямую пользу на заводах, на сенокосе, при уборке урожая. Их надо призывать не огулом, создавая сумятицу и беспорядки, а по мере необходимости. Кстати, такой подход к делу не утратил значения и теперь, когда пишу эти строки. Тем более, что мобилизационная готовность (с наличием соответствующих запасов и резервов промышленности) в ту пору была у нас значительно выше, чем при Хрущёве или при Брежневе. Чем дальше, тем хуже. Политики начали торговать нашим военным преимуществом, заслуживая сомнительную популярность за рубежом: для наших врагов чем мы слабее, тем лучше. Возникни вновь крайняя ситуация, мы бы оказались гораздо менее готовыми к отражению врага, чем в сорок первом году. Болтовнёй, уговорами врагов не остановишь.
Я тогда внёс несколько существенных поправок в проект указа. Суть такова. Провести не просто мобилизацию, а всеобщую мобилизацию мужчин от восемнадцати до пятидесяти лет во всех западных регионах, которые мог захватить враг (Прибалтика, Белоруссия и Украина до Днепра). То есть полностью сохранить для армии этот контингент. Обратить его на пополнение кадровых дивизий или вывести из угрожаемой зоны для дальнейшего использования. Далее. Мобилизацию объявить только в европейской части страны, призвав пока лишь десять возрастов. Этого вполне хватит. В других военных округах брать людей строго по потребности.
Иосиф Виссарионович сам пришёл за проектом указа — наверно, хотел увидеть меня. О чем-то спрашивал, что-то уточнял — все это вылетело из памяти, было несущественно. Меня волновало только его состояние. Он был настолько спокоен, медлителен, рассудителен, что я понял: внутренне напряжён до предела. Он несколько раз доставал платок. Начинался насморк — признак того, что организм выходит из-под контроля. Но чем, как было отвлечь Иосифа Виссарионовича, остановить процесс? Я начал говорить о сообщениях с флотов, но Сталин, будто не слыша, прервал меня и попросил не уезжать. Да я и не собирался…
В принятом указе о мобилизации некоторые мои пожелания были учтены. В Среднеазиатском, Забайкальском и Дальневосточном военных округах мобилизация не проводилась. Слава богу, не всех мужчин сгребли и бросили в сумятицу. Пригодились потом сибиряки и дальневосточники. Да и железные дороги не были забиты, катая людей туда-сюда. И без того поток грузов возрос чрезмерно.
Ровно в полдень Молотов объявил по радио о нападении гитлеровских войск. Страна узнала о войне, а в Кремле, в руководящей верхушке, несколько спало напряжение, улеглась нервозность. Поделились известием с народом, и вроде бы легче сделалось. После бессонной ночи люди, наконец, расслабились, вспомнили, что со вчерашнего дня ничего не ели. И выяснилось, что никто не знает, что сейчас, в новых условиях, надо предпринять, какой конкретной работой заняться (кроме военных, конечно). Надо было отдохнуть, собраться с мыслями, подумать. Сталин никого не задерживал, и его кабинет опустел. Поскребышев намекнул насчёт обеда, но Иосиф Виссарионович отказался, попросил принести крепкого чая и что-нибудь сладкого. Мы с ним устроились за длинным столом, друг против друга. Лицо его заметно осунулось, но в общем-то выглядел он неплохо, уже не было того каменного спокойствия, вслед за которым часто наступала тяжёлая психическая реакция. Он был утомлён, несколько подавлен, в глубине души продолжал ещё недоумевать, сомневаться, ещё не осознав всю суть и необратимость свершившегося. Но мысли его текли по новому руслу.
К этому времени Прибалтийский, Западный Особый и Киевский Особый военные округа были преобразованы в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты, а командующие округами превратились соответственно в командующих фронтами. Все они были молоды, недавно ещё командовали дивизиями или корпусами и не имели никакого опыта руководства крупными массами войск в боевых условиях. Только теоретическое представление, полученное на академических лекциях или почерпнутое из учебников. Мы говорили о них и думали, как я убедился, об одном и том же: сожалели, что среди наших военных нет Егорова, Тухачевского, Уборевича… Александр Ильич Егоров стал бы Верховным Главнокомандующим. У него стратегическое мышление, знания, организаторские способности. Лучший, да, пожалуй, единственный настоящий, с самым большим стажем командующий фронтами на гражданской войне… Иероним Петрович Уборевич, сам литовец, возглавил бы Северо-Западный фронт. Михаил Николаевич Тухачевский — наиболее ответственный, Западный. Он воевал на том направлении ещё в первую мировую, потом в гражданскую. А вот кому доверить Юго-Западный фронт? Тут бы я руками развёл. Иона Якир не потянул бы. Он больше военно-политический руководитель, чем военный, он хорош для мирного времени. Блюхер? Он специалист по Восточному театру военных действий и должен был бы находиться на своём месте. О нем говорили: «Когда Блюхер на Дальнем Востоке, там можно держать на несколько дивизий меньше…»
— Николай Алексеевич, — голос Сталина звучал хрипло, — помните присловье товарища Егорова (он не поправился, произнеся слово «товарищ», может быть, и не заметил) насчёт ясности? «Нужна полная ясность», «Хочу, чтобы ясно поняли», — любил повторять он… А какая может быть ясность, если никто ничего не знает и не докладывает ничего определённого! Наши командующие фронтами, вероятно, растерялись. Надо подкрепить их. Мы решили послать на Юго-Западный фронт к Кирпоносу товарища Жукова. Пусть выяснит обстановку, ускорит нанесение контрударов по зарвавшемуся противнику. А на Западный фронт, в помощь Павлову, направим товарищей Шапошникова и Кулика. У товарища Шапошникова опыт, у Кулика — энергия.
— Жуков никогда не командовал фронтом такого масштаба. Один неумелый или два неумелых — какая разница! Только мешать друг другу будут. А моё мнение о способностях Кулика вам известно.
— Что же, будем сидеть сложа руки? — неуверенно произнёс Иосиф Виссарионович. — Надо же действовать…
— Генерал Брусилов говорил так: чем выше штаб, тем раньше начинается его влияние на подготовку событий и тем меньше он влияет на ход сражений, когда таковые начинаются. Чем ближе к месту событий, тем значительнее роль непосредственных исполнителей. Это про штабы, Иосиф Виссарионович, а в государственном масштабе эта закономерность проявляется ещё резче. Мы теперь будем пожинать плоды государственной и военной работы за последние годы. К тому же главное на сегодня уже сделано: объявлено о состоянии войны, о мобилизации, войска получили приказ дать отпор и отбросить неприятеля.
— Мы не знаем, что происходит там, на границе.
— Неразбериха, как и бывает в подобных случаях, — ответил я. — Неожиданное нападение, утрата управления, неорганизованность, отсутствие связи. Сейчас ход событий зависит от командиров среднего и низшего звена, которые принимают конкретные решения. Или не принимают — по неспособности. Поверьте мне, к концу дня или ночью штабы дивизий, корпусов, армий более-менее разберутся в обстановке, доложат командующим фронтами, а те в свою очередь в Генштаб и наркому. Поэтому главное сейчас — набраться терпения, как это ни трудно.
— Может, Николай Алексеевич, вам поехать на фронт вместе с Жуковым?
— Не хочу уезжать, по крайней мере в ближайшие дни, когда многое решается.
— Почему? — пытливо глянул на меня Иосиф Виссарионович, и в его помутневших глазах я заметил беспокойство: неужели, мол, плохо выгляжу.
— Это будут очень трудные, может быть, самые трудные дни. Хочу находиться недалеко от вас.
— Пусть будет так, — согласился он.
Поскребышев доложил о прибытии Тимошенко. Я направился в Генштаб, к Ватутину, оставшемуся за Жукова. Сообщения из армий и фронтов поступали редко и были противоречивы, по ним нельзя было составить представление о силах врага, о направлении его ударов. Не знаю, какими делами занимался в это время Сталин, но меня он больше не вызывал. А я чем дальше, тем сильнее беспокоился о его здоровье. Шла уже вторая бессонная для него ночь. Без отдыха, без обеда и ужина — долго ли он выдержит такую нагрузку?!
Валентину Истомину я попросил иметь наготове в кремлёвской квартире горячую и холодную закуску. Бутылка вина и фрукты были на столе. Несколько раз звонил Поскребышеву: не освободился ли Сталин. Наконец, Алексей Николаевич усталым голосом ответил, что Иосиф Виссарионович один, вроде бы намерен прилечь на диване, и сразу соединил меня с ним. А я попросил Сталина срочно прийти в квартиру по важнейшему делу. И повесил трубку.
Подействовало. У него хватило сил добраться до квартиры. С трудом переступил порожек. Лицо бледное, недовольное. Я встретил его решительным натиском:
— Иосиф Виссарионович, извольте немедленно поесть и ложитесь спать, пока не начался рассвет. Это необходимо, вы не имеете права выходить из игры. Это не просьба, это, если хотите, приказ!
— Даже так? — Он грузно опустился на стул, усмехнулся. — Вы правы. Война только начинается, и нельзя, просто невозможно не спать всю войну, — попытался пошутить он. — Только сразу разбудите меня, если возникнет необходимость.
Так мы условились. По совести говоря, я боялся: Сталин настолько переутомлён и возбуждён, что не сможет уснуть. Но подействовала, вероятно, привычная домашняя обстановка, подействовало вино. Он затих сразу, едва вытянулся на своей узкой жёсткой постели. Я попросил Истомину находиться в соседней комнате, чтобы никто и ничто не нарушило его отдых. Отключил телефон. А сам занял место рядом с дежурным генералом, твёрдо решив ни при каких условиях не будить Сталина, пока не проснётся сам.
4
23 июня постановлением советского правительства и Центрального Комитета партии была создана Ставка Главного Командования Вооружённых Сил СССР под председательством народного комиссара обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко, на которую было возложено руководство боевой деятельностью. Вот сколько торжественно-официальных слов, и почти все с большой буквы! И сразу же возникает закономерный интерес: почему Сталин, всегда стремившийся сосредоточить власть в своих руках, не боявшийся отвечать за все, на этот раз передоверил важнейшую роль другому лицу? Хотя члены Политбюро просили и даже настаивали на том, чтобы Ставку возглавил Иосиф Виссарионович. Нет, в этом случае он не хитрил, не искал какой-то политической выгоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344