Иосифа Виссарионовича «беспокоили» не столько «соседи», с которыми он управлялся твёрдой рукой и достаточно мудро, — Сталина больше тревожили деятели внутренние, потаённые, оперившиеся под его крылом, знавшие его слабости, способные использовать их, чтобы избавиться от старого правителя, от зависимости от него, самим вкусить полноту власти. Ну, и грехи многочисленные Иосифу Виссарионовичу вспоминались все чаще: ошибки, жестокие решения, пролитая кровь. Не с неба ждал он отмщения, но скорее со стороны тех, кто пострадал при его правлении, их многочисленных родственников, которые имелись повсюду, даже в Кремле. Чем стремительнее и величественнее ход истории, тем больше людей попадает под её колёса. Кто-то понимает это и способен подняться выше своих обид, а кто-то за деревьями леса не видит и одну лишь злобу вынашивает в душе. У того же Кагановича есть осуждённые родичи, у того же Молотова жена отбывает срок…
Болезненные приступы чрезмерной подозрительности проявлялись у Иосифа Виссарионовича ещё в тридцатых годах, особенно после смерти Кирова. Периодически разыгрывалась фантазия, что доставляло много хлопот Власику и вообще всей охране. Сталин начинал вдруг бояться длинных кремлёвских коридоров с многочисленными дверями. Ему представлялось, что кто-то может оказаться в коридоре и выстрелить, как это было с Сергеем Мироновичем. А ходил он по этим коридорам почти каждый день по нескольку раз: из квартиры в кабинет, затем на квартиру обедать, потом на отдых. Об этом постоянном маршруте забота была особая. Там всегда свежо и приятно пахло смолистой древесиной, вероятно, пицундской сосной: не знаю, как по-научному, но всякие микробы-бактерии боятся этого запаха. Причём путь этот Иосиф Виссарионович проделывал всегда без посторонних людей, даже без тех, кого только что пригласил в кабинете к себе на ужин. Гости выходили в кремлёвский двор, а уж затем через гардероб попадали в квартиру Сталина. Он же, придя раньше других, имел время привести себя в порядок и поразмыслить, ежели требовалось.
При обычном следовании от кабинета до квартиры особых охранительных мер не принималось. Сталин не спеша, с трубкой в руке, иногда в накинутой на плечи старой шинели, шествовал по маршруту, порой разговаривая с тем, кто удостаивался возможности сопровождать его. Такие — наперечёт. Один охранник и Власик — по долгу службы. Иногда Жданов, Берия, Василевский, Антонов, я и, как ни странно, несколько раз Рокоссовский, а также маршал артиллерии Воронов. И в последние месяцы жизни молодой генерал, комендант Кремля Пётр Косынкин, о котором разговор будет особый.
Когда обострялась подозрительность Иосифа Виссарионовича (а многоопытный Николай Сергеевич Власик сразу замечал это), ситуация резко менялась. За несколько минут до того, как Сталин покидал кабинет, по коридорам проходили охранники, загонявшие всех сотрудников в их рабочие комнаты, в туалеты — куда попало, лишь бы с глаз долой. И запирали все двери. Очень спокойный, чрезмерно спокойный Сталин медленно вышагивал по коридору, подавляя внутреннее напряжение. И уж тут не дай Бог, если бы распахнулась какая-то дверь…
Он не любил видеть охрану. Не желал, чтобы кто-то маячил перед ним. Но всегда хотел, чтобы за его спиной находился надёжный человек, способный прикрыть сзади, принять удар на себя, предвосхитить своим выстрелом чужой выстрел, чужой удар. А таких людей было лишь несколько. Берия отметался: «Жирный боров, ни на что не способен». Хотя не менее толстому генералу Власику доверие было полное, может быть, потому, что он хорошо стрелял. Спокойно чувствовал себя Иосиф Виссарионович, когда за ним шёл я или Василевский, генерал Антонов или адмирал Кузнецов. Или опять же преданный ему генерал Косынкин, отравленный незадолго до смерти самого Иосифа Виссарионовича. Такая вот была у него послекировская реакция, «коридорная болезнь» или попросту бзик, как говорят в народе. Однако главное его опасение за собственную жизнь, особо обострившее подозрительность, возникло и укрепилось по другой причине, которая оказалась для него наиболее впечатляющей и которую он долго скрывал, прежде чем она проявилась. Я имею в виду связку Яков Туркин, он же Яков Цыганов, и молодой мужчина, чей странный смех звучал не только на правительственной продбазе, но и на заднем дворе сталинской дачи, возле кухни.
В 1948 году неожиданно скончался герой Ленинградской эпопеи Андрей Александрович Жданов, в котором Иосиф Виссарионович видел самого надёжного продолжателя своих дел, с которым давно хотел породниться через его сына Юрия и свою Светлану. Потеря для Сталина была тяжёлая, удар сам по себе оказался таким болезненным, что заметно отразился на здоровье Иосифа Виссарионовича, на его устоявшейся было психике. Суть не только в потере близкого друга, но и в том, что Жданов идейно и организационно возглавлял борьбу с низкопоклонством перед Западом, с космополитизмом, то есть со всесторонним наступлением американо-сионистской идеологии, с экспансией агрессивного зарубежного капитала. Был на острие нараставшей «холодной войны». Ненависть к нему за рубежом была велика. Да и внутри страны. Среди затаившихся троцкистов, среди космополитов и среди тех, кто надеялся оказаться на самой вершине власти, сменив стареющего вождя.
Берия и официально, и доверительно убеждал Сталина, что Жданов умер естественной смертью, что было сделано все, дабы сохранить его жизнь. Не удалось, медицина оказалась бессильна. У Иосифа Виссарионовича вроде бы не имелось оснований сомневаться, однако не покидала его мысль о том, что переправиться верному соратнику на другой берег чёрной реки «помогли» виртуозные эскулапы, сработавшие так, что комар носа не подточит. Свидетельством этих сомнений является хотя бы то, что по секретному поручению Сталина глава нашей госбезопасности Абакумов вёл своё особое расследование случившегося вплоть до того момента, когда был арестован по настоянию Берии.
Да, после смерти Жданова здоровье Иосифа Виссарионовича явно ухудшилось. Вновь обострились недоверчивость, подозрительность и некоторые другие отрицательные черты его характера, в том числе боязнь расплаты за прошлые грехи. Ровные полосы опять начали перемежаться вспышками раздражительности, гнева и следовавшими за ними депрессиями: в такие периоды он старался не появляться на людях, доступ к нему имели лишь несколько человек, иногда только Власик и я.
Осенью на Ближней даче за поздним обедом вспоминали Жданова. Сталин или выпил больше обычного, или пребывал в дурном состоянии — во всяком случае, заметно охмелел. Слушал разговоры и тосты, не поднимая глаз, чтобы не выдать нараставшее раздражение. Взял из вазы виноград, пощупал несколько ягод, зачем-то обнюхал кисть, положил на пустую тарелку, брезгливо вытер салфеткой пальцы и повернулся к Берии:
—Тех двоих поймал?
— Кого?
— Забыл? Память короткая… Немецких диверсантов, отца и сына, которые на кухню к нам пробрались.
— Один был… Не на кухне, на базе, — начал возражать Берия, но под мерцанием жёлтых сталинских глаз запнулся, обмяк, потерял уверенность. — Старший предположительно скончался. В лагере.
— Почему предположительно?
— Не опознан.
— Сам не знаешь… А где другой?
Берия пожал плечами. Сталин продолжал зло:
— Сходи на кухню, может, он там закуску для нас готовит. Вместе с Власиком посмотри.
— На кухне только женщины.
— На базу сходи. К тем, кто продукты нам доставляет.
Берия поднялся, произнёс официально:
— Я пойду. Но обязан доложить, что весь личный состав проверен, надёжен и находится под контролем.
— Ладно, сядь. Попробуй виноград. И узнай потом, почему нам дают такой виноград. Пыль на нем или что? Откуда привезли? Да ты бери, угощайся, когда предлагают…
Ещё раз вытер пальцы, скомкал салфетку и бросил её рядом с тарелкой.
Впервые открыто проявилась тогда новая мания Сталина, не дававшая, вероятно, ему покоя с конца войны и разраставшаяся с течением времени. Причём среди других опасений эта мания стала вскоре первостепенной, самой навязчивой. Боялся, что его отравят. Еда, питьё, лекарственные препараты — все вызывало у него подозрение. Не постоянно, а в какие-то периоды, связанные с ухудшениями общего состояния, с неудачами. Периоды эти становились длиннее и повторялись все чаще. Тогда он ел и пил только после того, как пищу и питьё пробовали другие, в первую очередь повар, врач, начальник охраны. Лекарственные таблетки выбрасывал.
Окружающие, от членов Политбюро до обслуги, постепенно привыкли к тому, что Иосиф Виссарионович опасается отравления, мысль об этом стала вроде бы обычной, и если кто-то действительно решился свести счёты с вождём, то наверняка прибег бы именно к этому способу. Сталин сам распространил идею, сам словно бы накликал на себя беду. Так закручивалась пружина.
7
Наше великое наступление, продолжавшееся на советско-германском фронте почти весь 1944 год, приостановилось лишь в ноябре. Страна полностью очищена была от вражеской скверны. Пушки погромыхивали теперь в дальней дали: на Балканах и на Дунае, на Висле и в Восточной Пруссии — в этом извечном рассаднике агрессивного германского милитаризма. И пока на передовой велись бои местного значения, с особым напряжением работали штабы и хозяйственники всех уровней и специализаций. Надо было усилить армии пополнением и вооружением, передвинуть тыловые базы, госпитали и аэродромы, обеспечить войска боеприпасами, продовольствием, обмундированием, проложить надёжные коммуникации, линии связи и уяснить — не ошибиться: на каких участках сосредоточить основные усилия, какие направления будут главными в предстоящих сражениях? Это решали в Москве.
Впервые за всю войну при оценке обстановки и выработке планов предстоящей кампании не возникло существенных разногласий между Генеральным штабом и Верховным главнокомандованием. Поговаривали, что заместитель начальника Генштаба, рассудительный и корректный генерал А. И. Антонов, ежедневно общавшийся со Сталиным (Василевский постоянно находился на фронтах как представитель Ставки), что Антонов неспособен был противостоять давлению Верховного. Отнюдь, уважаемый Алексей Иннокентьевич всегда имел своё мнение и умел защищать оное. Да и Иосиф Виссарионович не потерпел бы при себе безликого потатчика. Дело в том, что военная обстановка резко изменилась в нашу пользу. Мы полностью владели инициативой, могли навязывать противнику свою волю, не ожидая крупных подвохов с его стороны. Решать многие вопросы, составлять планы и выполнять их стало если и не легче, то проще.
А обстановка в конце 1944 — начале 1945 годов в самих общих чертах была такова. Война откатилась за пределы нашей страны, однако враг был ещё достаточно силён, чтобы оказывать стойкое сопротивление и нам, и нашим союзникам на Западе. Даже наносил контрудары. Наша действующая армия имела в своём составе примерно шесть миллионов бойцов (без учёта тыловых, резервных частей, военно-учебных заведений и т.п.). Считалось, что немцы держат на советско-германском фронте немного более трех миллионов солдат и офицеров. Но их отступавшие войска постоянно пополнялись за счёт различных тыловых служб, охранных отрядов, строительных и полицейских подразделений, батальонов аэродромного обслуживания и т. д. Заметно возросло количество личного состава после октября 1944 года, когда Гитлер (по нашему примеру сорок первого года) объявил о создании народного ополчения — фольксштурма. В строй ставили всех, кто мог держать оружие, невзирая на возраст, от юнцов-подростков до глубоких стариков. Оборонять населённые пункты зачастую выходило (или выгонялось) все мужское население. Получалось так, что по численности силы той и другой стороны оказывались равными, иногда немцы даже превосходили нас в этом отношении. Но качество было разное.
В чем мы, безусловно, были сильнее немцев, так это в артиллерии: во всем мире и всегда военные специалисты считали русских артиллеристов самыми умелыми, а наши артиллерийские системы (в том числе миномёты, «Катюши») самыми лучшими. Справедливо считали. Так вот, с учётом реактивных установок мы имели на фронте 94 тысячи различных систем, а немцы раза в четыре меньше. Всю войну наш «бог войны» господствовал на полях сражений, а уж теперь тем паче. При штурме населённых пунктов противника и его укреплённых районов артиллерия играла первостепенную роль. Мы имели 11 тысяч танков и самоходных установок против 4 тысяч немецких, причём и танки наши считались тогда лучшими в мире, особенно по сравнению с американскими и английскими «гусеничными гробами». Про авиацию вообще не говорю. Фашисты давно уже утратили господство в воздухе, ещё с 1943 года, после грандиозных воздушных сражений над Курско-Орловской дугой, на «Голубой линии» над Кубанью, над Таманью. Теперь мы имели на фронте до 15 тысяч самолётов против 2 тысяч немецких.
Да, мы были уже настолько «богаты», что жили не одним днём, позволяли себе роскошь держать значительные резервы в глубинных районах страны. Возьмём, к примеру, контингент 1927 года рождения. Призванный в сентябре 1944 года, он за три месяца прошёл полный курс молодого бойца и практически готов был влиться в действующую армию. А ведь это без малого миллион подготовленных парней, возросших и окрепших в суровые годы, что имело существенное значение для их закалки. О готовности последнего призывного контингента А. И. Антонов доложил на заседании Ставки в конце декабря.
— У нас что, катастрофически не хватает людей? — спросил Сталин.
— Примерно сто стрелковых дивизий укомплектованы меньше чем на две трети.
— Это превышает среднюю укомплектованность войск, ведущих бои?
— Нет. Это нормально при постоянном притоке пополнения. Но есть другая сторона. Ощущается нехватка технических специалистов, в том числе радистов, сапёров, водителей, танкистов, наземного персонала в авиации. Особенно остра нехватка специалистов в военно-морском флоте в связи с получением кораблей по ленд-лизу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344