Этакий капиталец для тех самых отпрысков, которым Анна прививала хорошие манеры, которых обучала правильному произношению по-французски и по-английски… Про это, кстати, при её порядочности, Анна рассказала мне лишь много лет спустя.
Был в отношении наших один важнейший переломный момент. Свыклись, сжились мы втроём. Я уж, ей-богу, начал опасаться: Анна ещё довольно молода, недурна, хозяйка замечательная, чистюля и аккуратистка — вдруг выйдет замуж, ославит нас?! Но испытание подступило с другой стороны. В тридцать пятом соду в приволжском городе заболела, слегла старшая сестра Анны, у которой она когда-то спаслась от тифа. Сестра одинокая, болезнь безнадёжная. Уход требовался. Помучившись раздумьями, Анна уехала к ней. И будто сумерки сгустились в нашей квартире, на даче. Все было неуютно, пусто, уныло. Новая прислуга — не ко двору, дочь не могла ни к кому привыкнуть, плакала по ночам. Я извёлся, беспокоясь о ней, особенно в командировках. И обида нарастала: вот привязала нас к себе Анна — и бросила. Ей-то что, шлёт деловые рассудочные письма. Я даже не отвечал на них. Дочка писала. До того дня, когда пришло от Анны коротенькое письмо — вопль, крик души: она истерзались без дочки, она больше не может, пусть дочь едет к ней, здесь хороший деревянный дом, своя библиотека, большой сад, дочке будет хорошо, Анне тоже, а я смогу работать спокойно…
Я тогда сел в поезд и поехал к Анне сам. Чтобы забрать её и её сестру. Пусть ухаживает за сестрой у нас на даче. И всем будет хорошо. Но Анна не согласилась. Не хотела быть обузой. Да и сестра не выдержала бы переселения из родного гнёзда в новую обстановку. Так и промучились мы вдали друг от друга целое лето и почти всю осень. Лишь похоронив сестру, Анна вернулась к нам…
Вскоре после этих испытаний я и Анна стали совсем близки. Но считали, что никто, в том числе и дочь, не догадываются об этом. Я был бы рад предложить Анне руку и сердце, она была бы хорошей женой и не мачехой, а матерью для моей дочери, но мистический страх, даже ужас сковывали меня при мысли об этом. Двум дорогим мне женщинам наша женитьба не дала счастья, хуже того: принесла смерть. Я ведь дал себе клятву не испытывать судьбу в третий раз. И теперь формально вроде бы и не испытывал её, капризную. Кто такая Анна Ивановна? Экономка. Наши отношения? А кого это может интересовать? Мало ли что бывает между мужчиной и женщиной, живущими в одном доме. Нет-нет, чёрные силы, не подступайте, отриньте, у вас нет никаких прав!.. Наивно это? Пусть кажется наивным, но это была единственная возможность успокоить себя: я не рискую жизнью близкой мне женщины. Побывав в моей шкуре, не поддались бы и вы подобному суеверию?!
Помнится, перед поездкой на Финский фронт мы с Анной провели ночь на даче — дочь была в городе. Проговорили долго. Намекнул я, что война есть война, всякое случается, а дочь в том возрасте, когда все ещё впереди: поиски, переломы, ошибки… «Видит бог, Коля, как я люблю вас, — строго ответила Анна, всегда обращавшаяся ко мне только на „вы“. — Видит бог… Но если с вами что-то случится, я переживу… Да, переживу. Потому что не одна в пустыне, потому что есть росток, которому я нужна… Я буду с ней до последней своей возможности. Или до той минуты, когда перестану быть нужной».
Как благодарен я был этой женщине! Была война, и впереди, я знал, будут войны. Я не очень-то опасался за себя — двум смертям не бывать, а одной не минуешь. Я переживал за дорогих мне людей, казавшихся такими беззащитными. Как они без меня? Особенно дочка. Но теперь была уверенность — она под надёжным крылом. И, наверно, поэтому (без хвастовства) был смелее многих других. А смелым сопутствует удача.
Это предисловие к тем переменам, которые открылись мне в Анне и в дочери в ту новогоднюю ночь. У Анны Ивановны появилась этакая спокойная уверенность, которой ей чуть-чуть недоставало прежде. Все же была она не хозяйкой, а няней, гувернантской, экономкой. Это сказывалось. Вроде бы полноправный член семьи, но… А теперь что произошло? За шесть тяжких месяцев, почти не видя меня, одинаково тревожась обо мне, деля скудный паёк, согреваясь под одним одеялом в промёрзшей квартире, подбадривая друг друга при бомбёжке, дочь и Анна Ивановна обрели привязанность неразрывную. Если раньше в отношении дочери к тёте Ане бывало всякое, вплоть до неосознанной эгоистичной ревности ко мне, то теперь Анна была уже не тётей, а незаменимой матерью, со всеми сложными чувствами и простотой отношений, которые вмещает это понятие. Анна Ивановна ощущала это, свою неотделимость от дочери, подсознательно гордилась этим, чувствовала себя желанно-полновластной хозяйкой дома. И уже несколько иначе относилась ко мне, хоть и дорогому, хоть и главе семьи, но в общем-то к человеку приезжающе-уезжающему, переложившему на её плечи заботы о подрастающей девочке, о себе самой, да и в какой-то степени и обо мне. У дочери и у неё были теперь свои секреты, может, и малые, а может, уже и большие. И не я отодвинулся от них, а они несколько отгородились от меня, не все знавшего, не все понимавшего теперь в их жизни.
А дочь изменилась ещё и тем, что очень вытянулась за минувшую осень, из девочки оформилась в девушку. Пышные густые волосы, большие глаза. Она ощущала, конечно, свою привлекательность, это придавало ей уверенность в мыслях, в поступках, даже в жестах. Она ещё взрослела, но, как бывает в таком возрасте, опережая события, уже считала себя взрослой, в душе оставаясь ребёнком и зачастую поступая по-детски. Очень опасный период. Как я тревожился бы за неё, не будь рядом с ней очень любящей её женщины. И нам было хорошо всем вместе.
Пребывая в столь благостном расположении духа, я спросил дочку, чего ей сейчас хочется больше всего? Не только потому, что интересно было это знать — я постарался бы сделать для неё, для Ани все, что в моих силах. Все же возможности у меня были большие, даже очень большие; хотя я никогда не пользовался ими, но тут захотелось сделать приятное моим близким, доставить им радость. Дочь надолго задумалась, беззвучно шевеля губами, будто перебирала мысленно варианты. Аня, затаив улыбку, не сводила с неё глаз. Тоже любопытно было — о чем мечтает девочка? О красивом платье, об интересной книге, о коробке шоколадных конфет? А она сказала:
— Помните, когда-то зимой мы все вместе пошли в лес на лыжах? Вечером или даже ночью. Был мороз, сугробы были под луной голубые, а на них чёрные тени деревьев. Все дачи спали, было тихо, только снег скрипел под лыжами, а лыжи катились будто сами. Оттолкнёшься палками и катишься. Мы даже ни о чем не говорили, только смотрели и слушали. Было так празднично, так легко… Папа! — протянула она руки ко мне. — Папа, я хочу в тот лес, в ту тишину! Чтобы ничего не бояться, чтобы не ждать все время сирены и телефонных звонков…
Встала и быстро вышла из комнаты Анна. Показалось, что всхлипнула. Я опустил голову. Выполнить такую неожиданную и такую простую просьбу дочери я был не в состоянии при всех своих обширных возможностях. Любимый наш лес все ещё находился в прифронтовой полосе. Дальняя дача Сталина, где мы тоже иногда катались на лыжах, была взорвана. А по телефону меня могли вызвать в любую минуту: неизвестно зачем и неизвестно насколько.
10
Как встретил Новый год Иосиф Виссарионович — сие, выражаясь языком романтической классики, окутано загадочной дымкой. К этой «дымке» мы вынуждены будем вернуться в одной из последующих глав, чтобы понять, кому и для чего понадобилось напускать туман. А пока — известные мне факты. Примерно до полуночи Сталин находился в рабочем кабинете. Поскребышев принимал телефонные звонки, на некоторые отвечал сам, некоторых абонентов переключал на «хозяина». Я поздравил Сталина часа в двадцать три. Потом мне звонил адмирал Кузнецов Николай Герасимович и после соответствующего поздравления сказал, что несколько минут назад говорил с Верховным и что у всех «приподнятое настроение». Я, естественно, такое состояние постарался не омрачить.
Сам Иосиф Виссарионович или Поскребышев отвечали по телефону до часа ночи. После этого трубку брал дежурный генерал. Говорил всем: товарищ Сталин отдыхает. Только Шапошникову, поколебавшись, добавил уклончиво: «хозяин» не один и лучше его не тревожить. Отдыхал Иосиф Виссарионович до полудня и в тот раз нарушил не только свой распорядок, но и в какой-то степени и привычный строгий ритм всего управленческого механизма.
По одной из многочисленных градаций люди, как известно, делятся на «сов» и «жаворонков». Понятно, что «жаворонки» начинают сновать с рассветом, они быстры, суетливы, к вечеру выдыхаются и рано ложатся спать. А «совы», наоборот, ночью бодры, поздно ложатся, поздно встают, пробуждаются вяло, постепенно набирая трудовой темп. Был ли Сталин от природы «совой» — утверждать не берусь. На его образ жизни большое влияние оказывали внешние обстоятельства. В разные годы по-разному складывался его режим. Детство провёл в полусельской местности, а там встают с петухами. В тюрьме, в ссылке он, конечно, и спать ложился и поднимался вместе со всеми. Ну а если взять полярные дни или полярные ночи, длившиеся месяцами, то они просто ломали представление о распорядке.
Знаю, что во время обороны Царицына Сталин ложился поздно и подчинённых держал в напряжении, они засыпали позже него. Это не каприз. Сводки о событиях за день поступали по телефонам, по телеграфу, с нарочными вечером, иной раз к полуночи. Тогда же подводились итоги, намечались планы на завтра, отдавались распоряжения. Глядишь, уже и светает. Труднее всех было лёгкому на подъем, кипучему Клименту Ефремовичу Ворошилову. Энергии ему хватало только до вечера. Выдохнется, а дела-то ещё впереди. Едва задремлет под опекой своей заботливой, уравновешенной жёнушки (Екатерина Давыдовна Горбман следовала за мужем по всем фронтам), только начнёт похрапывать — звонок Иосифа Виссарионовича: «Товарищ Ворошилов, тебе известно, куда переместился штаб генерала Фихцелаурова? Нет? Узнай и подумай, куда и зачем он переместился». Какой уж тут сон!
Впрочем, в ту пору Сталин ещё как-то щадил своих соратников, не очень докучал им после полуночи. Это уж потом стало привычным, естественным: если он сам работает, то почему же другие ответственные товарищи должны отдыхать?!
Более-менее нормальная жизнь наладилась у Иосифа Виссарионовича в двадцатые годы, в то недолгое время, когда он был счастлив с Надеждой Сергеевной, когда она поддерживала добрую, спокойную обстановку в семье. Сталин тогда покидал кабинет до полуночи, бывал в театрах, в концертах. Весел был, бодр, часто шутил, пополнел.
После смерти Аллилуевой тоже складывалось по-всякому. Обычно работал Сталин до двадцати четырех. До часу можно было позвонить ему на квартиру. А резкий слом режима произошёл с началом войны. Опять же все объяснимо. Сведения с фронтов стекались в Генштаб, в Ставку до позднего вечера. Их обобщали и анализировали, прежде чем представить Верховному Главнокомандующему (за исключением экстренных случаев, когда Сталин получал информацию сразу). Ему докладывали, он вникал в подробности. Тут же намечались дальнейшие действия. Лишь после этого, часа в четыре, Иосиф Виссарионович уходил отдыхать. Иначе не получалось.
Практика, сложившаяся под влиянием военных событий, в свою очередь в какой-то мере влияла и на режим, на порядок боевых действий. Атаки, как правило, начинались утром, на рассвете. Я не раз высказывался против этого штампа. Это же на руку противнику. Да откажитесь же, генералы, от этого шаблона, начинайте наступление среди дня, под вечер, поломайте стереотип, к которому привыкли немцы. Сами-то они ломают свои стандарты, когда это им выгодно. Однако реальная действительность сильнее теоретических выкладок. Наши полевые командиры ссылались на то, что ночью можно подготовить атаку незаметно для противника. Завязав бой на рассвете, можно потом, среди дня, разобраться в обстановке, лучше управлять подразделениями. Лишь немногие наши офицеры поступали иначе, атаковали в разное время. К концу войны таких офицеров становилось все больше: сказывался накопленный опыт. А немцы, наоборот, постепенно утратили охоту к импровизации, чем дальше, тем шаблоннее действовали. Пожалуй, это закономерно. Разнообразить время и формы боя на войне чаще позволяет себе тот, кто сильнее, кто полон уверенности…
Ну, мы речь повели о том, что Иосиф Виссарионович в новогоднюю ночь отступил от режима: не выслушав вечернего доклада Генштаба, удалился в свои скромные апартаменты и, как можно было предположить, не оказался там в одиночестве. Хорошо, если действительно так. Разрядка для человека. Во всяком случае, на следующий день он был добродушен, спокоен. Я понял его состояние по голосу, когда он позвонил мне, часов этак в семнадцать. Поздравили друг друга с наступившим, Сталин справился о моем самочувствии. Он и до войны, случалось, начинал разговор с немолодыми людьми вопросом о здоровье. А в напряжённые дни подмосковного сражения и в последующее время спрашивал об этом почти обязательно. Впечатление производилось сильное. Представьте себе генерала на передовой, ведущего тяжёлые бои без сна и отдыха. Или директора завода, которому поручено сделать невероятное: развернуть цеха в чистом поле и за месяц наладить выпуск военных самолётов. Нервы на пределе. Где уж тут думать о себе, о своём состоянии! Да у некоторых даже собственная жена не решалась спрашивать о самочувствии. А тут вдруг звонит Верховный Главнокомандующий и начинает не с разноса, а участливо, по-отечески:
— Здравствуйте, товарищ Ерёменко. Как ваше здоровье?
Дальше Сталин претензии выскажет, и обругать сможет, и с должности снять, но забота оставалась в памяти, вселяла любовь и уважение к вождю, некоторых трогала до слез: вот ведь помнит, думает, беспокоится…
Кое-кто, правда, считал этот интерес к здоровью собеседника просто восточной вежливостью или даже наигранным, расчётливым психологическим ходом. Если и да, то и одно, и другое лишь в небольшой степени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344