И ещё раз: сильно, глубоко, крест-накрест!
Шатаясь, пошёл к борту, чувствуя, что сейчас меня вырвет. Хотел сунуть шашку в ножны, но никак не мог попасть. Чертыхнувшись, кинул её в воду.
Моряк крепко обнял меня сзади за плечи, повёл к лодке. Баржа гудела, выла, трещала у нас под ногами, а корма её все быстрей, все заметней погружалась в воду.
— Шевелитесь, шевелитесь, не успеем! — торопил нас кто-то. Сунув руку за борт, зачерпнул горстью воду, обмыл пылающее лицо. Ничего в эти минуты не испытывал, кроме омерзения. Было так скверно и муторно на душе, что я жадно схватил протянутую моряком флягу и торопливыми глотками осушил её до последней капли. А в голове болезненной жилкой билась, пульсировала лишь одна мысль:
«Человек я или нет? Могу ли я, после всего происшедшего, считать себя человеком?!»
8
Несколько дней меня никто не тревожил. Я ел, пил, валялся на койке, даже выходил на прогулку, но делал все как во сне, автоматически, без всякого интереса. Никакие угрызения совести меня не мучили, доведись ещё раз свести счёты с негодяями, я поступил бы точно так же. Но что-то переменилось во мне, оборвалось в душе, и было такое ощущение, что я и сам теперь мёртвый. Все чаще возникало желание отправиться в Новочеркасск, лечь там в знакомую могилу и пустить пулю в лоб. А старый чиновник, если его попросить, сделает все остальное. Я поступил бы так, но не осталось энергии, чтобы снова хитрить, таиться, перебираясь через фронт, через казачьи станицы и хутора. К тому же, не мог я уйти, не повидавшись со Сталиным: какие-то обязательства были теперь перед ним.
Начал забегать Власик, приносил продукты. О том страшном вечере не вспоминал, но в поведении, в голосе его угадывались теперь почтение и даже робость. Он не только стучался, но и кепку снимал, переступая порог. Только раз, крутнув головой, произнёс уважительно, с завистью:
— Отчаянный вы! Аж я напугался!
Не дождавшись ответа, положил на стол свёрток с воблой и хлебом, бесшумно исчез.
В конце концов нельзя же было только валяться на постели да есть казённый паёк. Надо было что-то решать! Через того же Власика я попросил Сталина принять меня.
На сей раз беседовали мы не в кабинете-спальне, а в рабочем салоне. Думаю, что это не было случайностью, Иосиф Виссарионович не любил случайностей даже в мелочах и все старался продумать заранее. Мы больше не предавались воспоминаниям.
Поздоровавшись, Сталин спросил, что я теперь намерен делать, чем заняться?
— Не знаю, мне безразлично.
— Так не бывает, — сказал Иосиф Виссарионович. — Так не может быть долго.
— Я потерял все.
— Пока человек жив, потерять все невозможно. У вас нет семьи, но у нас есть Отечество.
— Где? По какую сторону фронта?
— Родина человека там, где его народ, где интересы его народа, — назидательно произнёс Сталин, и слова его затронули меня лишь потому, что почти так говорил и мой уважаемый учитель — генерал Брусилов. И подумалось: кроме Брусилова есть ещё лишь один человек, понимающий меня, принявший участие в моей судьбе. Оба они находятся по эту сторону фронта. А на той стороне для меня нет ничего дорогого. Больше того, если белым известно о затоплении баржи с офицерами… Нет, хватит, надо быть последовательным, а не метаться, как заяц.
— Не знаю твёрдо, на чьей стороне истина и справедливость, — сказал я, — но знаю одно: моё место здесь, с вами. На гостеприимство белых я теперь не рассчитываю.
— И правильно делаете, — улыбка тронула губы Сталина, исчезла под густыми усами. — У белых тоже есть разведка, и, к сожалению, неплохая разведка. Там не будет пощады, вы понимаете это?
— Да, я пойду вместе с вами, Иосиф Виссарионович. До конца.
— И не ошибётесь, — весело произнёс он и сразу же заговорил о том, что, вероятно, обдумал заранее. — Я не очень хорошо разбираюсь в военных вопросах. А у вас, Николай Алексеевич, большой опыт, солидная теоретическая подготовка… Кроме того, мне приходится заниматься и другими делами, трудно уследить за всем. Поэтому убедительно прошу вас принять на себя некоторые заботы.
— Что именно?
— В моем представлении офицер Генерального штаба — это энциклопедист. Вот и желательно, чтобы вы знали все.
— В каких пределах?
— Хочу, чтобы вы были в курсе военных событий во всей Южной России. Чтобы в любой момент можно было получить у вас совет, консультацию по нашим войскам и войскам противника. Что вам для того требуется?
— Прежде всего — полное ваше доверие.
— Это само собой разумеется.
— Доступ ко всем источникам информации, к сводкам, разведываемым данным в оперативном управлении или отделе высшего штаба, если таковой здесь имеется.
— Штаб есть, — нахмурился Сталин, — нечто подобное штабу.
— Почему «подобное»?
— Потому что бывший полковник Носович, присланный сюда Троцким, не сумел или не захотел наладить работу, по сделал все, чтобы её развалить… Вы знакомы с Носовичем?
— Нет. Но наслышан.
— Он принёс здесь не пользу, а вред. Если и имеются достоверные сведения, то в группе войск товарища Ворошилова. Разумно будет прикомандировать вас туда. Меня вообще интересуют положительные стороны и недостатки наших штабов снизу доверху. А вам есть с чем сравнить, сопоставить. Будет полезно получить ваши соображения. — Помолчав, произнёс тихо, даже проникновенно: — Я очень надеюсь на вас, Николай Алексеевич, У нас почти нет своих военных специалистов, а те, которых направляет Троцкий, не внушают доверия. Наши командиры воюют с ошибками, спотыкаются на ровном месте. Нам очень нужны специалисты, способные послужить надёжной опорой.
— Но опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление.
— Это ваши слова? — быстро спросил Сталин.
— Кажется, Стендаля. Считаю их правильными.
Иосиф Виссарионович не сразу высказал своё мнение. Прошёлся вдоль салона, бесшумно ступая, и я опять обратил внимание на его сапоги: это была обувь особого пошива, не стесняющая ногу, на довольно толстой подошве. Возвратившись к столу, Сталин произнёс:
— В этом есть рациональное зерно. Разве можно надеяться на людей, которые бросаются выполнять распоряжение, не задумываясь, как и что. Трудно верить людям, которые только поддакивают, только соглашаются. Либо это глупцы, либо двурушники, приспособленцы, которые скрывают свои мысли. — И, улыбнувшись, повторил: — Опираться можно лишь на то, что сопротивляется… Что же, Николай Алексеевич, это надёжная основа для нашей совместной работы.
9
Должен признаться, что пользы от меня в ту пору, особенно в первое время, было немного, хотя бы потому, что я оказался среди новых, непонятных мне людей, отличавшихся от тех, с кем приходилось общаться прежде. И ещё потому, что штаба как мыслящего, объединяющего центра в группе войск Ворошилова попросту не существовало. Боевые действия велись полупартизанскими способами на самой примитивной основе. Сведения о противнике были скудные. Предвидение, планирование, разработка операций — все это полностью отсутствовало. Начинали белые наступать на определённом участке — туда направлялись и наши силы. Обнаруживалось слабое место у противника — наши там развивали активность.
В общем, все это было довольно естественно в тех условиях, когда новые вооружённые силы только начинали складываться. Но ведь это — стратегия одного дня. Наши войска под Царицыном не имели ни планов на будущее, ни ясной, конкретной цели. Чего мы намерены достигнуть? Удержать город? Этого слишком мало. Пассивной обороной положение не спасёшь. Рано или поздно белые соберут силы, обойдут Царицын, захватят его штурмом. Успех придёт к нам лишь в том случае, если мы наметим задачи по разгрому неприятеля и будем действовать для выполнения этих задач.
Таковы были мои соображения, когда я согласился принять участие в организации штаба новой 10-й армии, которая начала создаваться в последних числах сентября 1918 года из разрозненных соединений, частей и отрядов, составлявших до сей поры группу войск товарища Ворошилова. Он же назначен был и командовать армией. С созданием её следовало спешить, не теряя ни часа, так как было совершенно ясно: белые концентрируют под Царицыном большие силы, готовят новое наступление, чтобы ещё до зимы овладеть важнейшей крепостью на Волге.
Занятый этими заботами, я переселился на Московскую улицу, в дом 12, в трехэтажное здание, взятое себе армейским Реввоенсоветом. Помещение было просторное и достаточно удобное. Внизу — телефонная и телеграфная станции, комендантская команда. Непосредственно штаб занимал второй этаж. Здесь же я и спал, а обедал этажом выше, в столовой, руководствовала которой жена Ворошилова Екатерина Давыдовна, жившая там же.
Памятуя разговор со Сталиным, я неохотно занимался конкретными делами. Хотелось подняться до того уровня, на котором, к примеру, работал в годы германской войны штаб 8-й армии, не говоря уже о штабе Юго-Западного фронта. Сталину требовались не детали, не подробности — их он получал ло другим каналам, — ему нужен был анализ, нужны были замыслы, предложения. Над этим я и трудился, опять же без особого успеха, так как не было достаточной информации. Мне все же удалось установить реальную численность наших войск под Царицыном и приблизительно определить силы, средства и потенциальные возможности противостоящего неприятеля.
В общем-то, я был доволен. У меня имелось какое-то место и занятие на этом свете.
Людей для пополнения наших полков под Царицыном было тогда достаточно. А вот с оружием и обмундированием — плохо. Осень на дворе, а одеть бойцов не во что, винтовок — мизерное количество. Сталин и Ворошилов слали в Москву, в Реввоенсовет республики телеграммы, требуя доставки оружия и боеприпасов. Я как раз находился в вагоне у Сталина, когда готовилась очередная депеша. В ней говорилось: «Обещанных же в Москве винтовок и обмундирования до сих пор нет. В настоящее время в Царицынских складах: 1. Нет снарядов (осталось 150 — сто пятьдесят штук). 2. Нет ни одного пулемёта. 3. Нет обмундирования (осталось 500 комплектов). 4. Нет патронов (остался всего миллион патронов)».
Иосиф Виссарионович сам составлял эту депешу, уточняя у меня цифры. Усталый Ворошилов, только что вернувшийся с передовой, молча поставил под документом свою подпись ниже подписи Сталина. Затем, распростившись, уехал. Тогда я высказал то, что не считал уместным говорить при других. Довольно резко я заметил, что у Москвы не один Царицын, не один фронт, она физически не в состоянии обеспечить всех вооружением и боеприпасами, тем более что важнейшие промышленные и сырьевые районы страны захвачены белыми. Да ведь и раньше центральные военные органы занимались не выпуском военной продукции, а её разумным распределением. Уж что-что, а обмундирование шилось во всех округах, да и техника, боеприпасы изготавливались не только в Петербурге и Москве, но и во многих других городах, в том числе и в Царицыне. А мы здесь только разрушаем, только останавливаем производство, вместо того чтобы на месте организовать выпуск необходимого.
Было такое впечатление, что подобная мысль просто не приходила Иосифу Виссарионовичу в голову. Он, как и другие руководители, выдвинутые революцией, был озабочен лишь одним: удержаться, победить любой ценой. Для этого использовать все возможности. Приехал, мобилизовал, поднял, бросил в бой — и дальше. Эти люди не понимали, что если берёшь, то надо и производить, по крайней мере, столько же, если не больше, чтобы удержать экономику от полного краха. Сталину же, занятому чрезвычайными делами, латавшему дыры на фронте, вероятно, некогда было думать об этом, а уж заниматься тем более.
— Ещё три месяца назад промышленность Царицына давала почти половину довоенной продукции, благодаря этому удержали город. А сейчас заводы, фабрики, мастерские практически стоят, — сказал я.
— Мы взяли людей для обороны города, — недовольно ответил Сталин. — Хуже, если бы враг захватил Царицын вместе с действующими предприятиями.
— Есть уголь, есть металл, есть даже взрывчатка.
— Знаю об этом не хуже вас, — тяжело ронял Сталин. — Мы не можем вернуть с фронта рабочих.
— Хотя бы минимум. Привлечь женщин, подростков. Обеспечить хлебом.
— Это легко сказать, Николай Алексеевич. Говорим мы много. А что конкретного можете сделать вы?
Начиная разговор, я не думал, что он приобретёт такой характер. Но и лицом в грязь не хотелось ударить. Вспомнилось поступившее в штаб донесение о вагонах с чёрным немецким сукном, которое удалось захватить у казаков. Противнику послали германцы, а попали вагоны к нам. Сообщил об этом Сталину, прибавив:
— Можно шить гимнастёрки и шаровары.
Вот как? — голос Иосифа Виссарионовича звучал доброжелательно. — Сколько обмундирования можно изготовить?
— До двух тысяч комплектов.
— На целый полк! А какое потребуется время?
— Две недели, примерно, — не очень уверенно произнёс я.
— Понимаю, дело для вас непривычное, — улыбнулся Сталин, — товарищ Власик поможет вам, он неплохой организатор.
— Тем, кто будет работать, — полтора фунта хлеба в день.
— Согласен.
— И заинтересовать их. За добросовестное и досрочное выполнение заказа — премия сукном. Два-три метра.
— Не слишком ли? — усомнился Иосиф Виссарионович.
— Мы выиграем во времени и в качестве.
— Хорошо, — утвердил Сталин.
И, ей-богу, я испытывал большое удовлетворение, когда в октябре, в дни сильного наступления белогвардейцев, мы отправили на передовую несколько батальонов. Холодно уже было, а на бойцах не истлевшие (с той войны!) гимнастёрки, а новая форма из плотного, тёплого материала. Это была заметная польза делу, которому я начал служить.
10
Не забыть бы о другой барже, стоявшей у причала, про которую Власик сказал, что там находится «внутренняя контра». Как я узнал впоследствии, на эту баржу царицынские чекисты отправляли тех, кого считали предателями, опасными преступниками. Наверное, и эта баржа очутилась бы на дне .вместе со своим живым грузом (и «концы в воду»), если бы не помешали некоторые обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344