Качественный Водолей
Но только мелкими группами. Выходили на передний край до рассвета и не более, чем по четыре человека. Все в солдатском обмундировании. Наблюдение вели весь день, а ночью — обратно в тыл. Уточняли исходные районы для атак, разграничительные линии, места переправ через реку, проходы в минных полях.
Повезло с командующим армией. Макс Андреевич Рейтер, весной сменивший на этом посту генерала Власова, фантазиями не отличался, пороха не изобретал, но слыл добросовестным, по-немецки педантичным исполнителем, способным организатором и требовательным начальником в отведённых ему рамках. Имел склонность к штабной работе. Подготовкой погорело-городищенской операции занимался охотно, со свойственной ему скрупулёзностью, провёл её хорошо, чем и заслужил выдвижение на более высокую должность.
Генералы Рейтер и Сандалов, по совету Шапошникова, удачно выбрали место для нанесения главного удара: десятикилометровый участок южнее районного центра Погорелое Городище, с тем, чтобы в дальнейшем разгромить противника между реками Держа, Вазуза и Гжать. Линия фронта, кстати, на участке прорыва проходила по реке Держа, это несколько осложняло первый этап операции, зато немцы там, за водной преградой, были уверены в своей неуязвимости и беспечны.
Все до мелочей определили Рейтер с Сандаловым: действия первых и вторых эшелонов, использование резервов, нанесение отвлекающего удара на левом фланге, порядок ввода в прорыв подвижных групп… Каждая стрелковая дивизия должна была прорывать фронт на участке от двух до двух с половиной километров, имея впереди два стрелковых полка, а третий полк во второй линии. Примерно так же строились боевые порядки батальонов и рот. Волна шла за волной, подкрепляя и наращивая удар. Пехоту поддерживали 225 танков и около тысячи артиллерийских орудий и миномётов, не считая реактивных установок. По 120 стволов на километр фронта — такая плотность была впервые достигнута нами с начала войны! Опыт сосредоточения и использования артиллерии тоже весьма пригодился вскоре под Сталинградом и в других сражениях. Ну и, конечно, вся эта большая работа проводилась не только штабом и командованием 20-й армии, не только штабом Западного фронта под руководством В. Л. Соколовского, но и при активной поддержке Генерального штаба, при зорком догляде заместителя Наркома обороны маршала Шапошникова. С привлечением большой группы штабных работников разных родов войск.
Сталин и Жуков погорело-городищенской операцией почти не занимались, их внимание было приковано к неудачно развивавшимся событиям на юге. Так что Погорело-городищенское сражение готовилось и проводилось не столько строевым командованием, сколько штабниками, и в этом тоже его своеобразие.
Зачинатель операции Борис Михайлович Шапошников, чей рабочий режим был ограничен самим Сталиным, настолько близко к сердцу принимал происходившее, что не смог усидеть в Москве и, махнув рукой на здоровье, в автомашине отправился в 20-ю армию. На только что созданный неподалёку от Княжьих Гор вспомогательный пункт управления Западного фронта, где уже находился Василий Данилович Соколовский, фактически командовавший теперь этим фронтом, замещая занятого в Москве Жукова. В машине Шапошникова нашлось место и для меня: он попросил отправиться с ним. Не без расчёта на то, чтобы смягчить недовольство Сталина, весьма не одобрявшего поездок руководителей высокого ранга к линии фронта, всегда связанных с определённым риском. Тем более выезды по собственной инициативе. Но мы с Шапошниковым надеялись на то, что путь недалёк и обернёмся быстро.
Поскольку мы, как и все, обязаны были соблюдать маскировку, то и экипировались соответствующе. Борис Михайлович обрядился в форму военного юриста среднего ранга, а я — в форму военного врача: что оказалось под рукой. Ну и плащ-палатки. Гимнастёрка была тесна Борису Михайловичу, рукава коротковаты, выглядел он в таком наряде непривычно: моложе и как-то несерьёзно. Да и я, пожалуй, не лучше.
День был пасмурный, дождливый. Ехали, не опасаясь авиации. За Волоколамском на коротком привале перекусили, подкрепились: Шапошников лекарствами, я содержимым своей фляги. Дорога пошла незаметней, нахлынули воспоминания. Борис Михайлович, оказывается, знал моего однокашника по училищу и сослуживца штабс-капитана Станислава Прокофьева. В пятнадцатом году Стаса завалило землёй при разрыве немецкого «чемодана». Лишь через пять суток нам удалось разыскать, откопать его труп.
Мы, друзья боевого офицера, подшучивали, бывало, над увлечением Стаса: все свободное время до войны и даже на войне отдавал он любимому занятию — топонимике, изучал географические названия и все, что связано с ними. Но, подшучивая, понимади, что увлечение это для офицера отнюдь не самое бесполезное, всем нам, особенно штабникам, артиллеристам, топографам, приходилось часто иметь дело с географическими картами, «прочитывать» их. И вот выяснилось, что Стае Прокофьев статьи когда-то печатал в специальных журналах, Шапошников помнил их, а одной воспользовался совсем недавно, обдумывая предстоящую операцию. Той статьёй, в которой Прокофьев описывает топонимические особенности обширного района, простирающегося западнее и юго-западнее Москвы, где в старину обитало большое племя, большая община людей зарождающейся Руси. Даже по одним только старым географическим названиям можно очертить определённый круг, связанный, кстати, с типом местности, растительным покровом, климатическими условиями. Сколько одинаковости, созвучности в названиях! Речки Лузы (московская и гжатская), Вазуза, Зубцов, Зуша, Клязьма, Калязин, Вязьма, Гжатск, Осуга, Можайск, Ярцево, Руза (в некоторых источниках Руса), две Тарусы (город и речка, разделённые многими километрами. Читай: Та руса). Нашёл Шапошников в статье даже описание речки Держа, того отрезка её южнее Погорелого Городища, где намечен был наш прорыв. Ширина Держи там от 50 до 30 метров, глубина кое-где до 2 метров, но много и мелких перекатов, бродов с каменистым дном, удобных для форсирования. Однако во время дождей (а лето как раз было дождливым) уровень воды поднимается на 50-70 сантиметров, а иногда и до метра…
Повздыхали, пофилософствовали мы с Борисом Михайловичем о странностях бытия. Давно уж истлело в земле тело Станислава Прокофьева, даже могила затеряна, не осталось ничего материального, а нечто эфемерное, мысли его, соображения его, плоды работы мозга прошли сквозь время, живут, приносят пользу. И сейчас, во Второй мировой войне, штабс-капитан Прокофьев продолжал вместе с нами сражаться с германцами. В ушах, у меня, как наяву, звучал его звонкий весёлый голос с часто повторявшейся присказкой: «Эх, Руза-Вазуза!»
10
На вспомогательном пункте управления штаба Западного фронта нас встретил Василий Данилович Соколовский. Человек спокойный, рассудительный, он не мог на этот раз скрыть своей озабоченности. Двое суток в районе намеченного прорыва шли проливные дожди. Броды на реке Держа затоплены, болота разбухли, почва размокла, на просёлках застряли сотни автомашин с боеприпасами. Пехота и артиллерия заняли исходное положение, а вот подвижные группы, танки и конница, выдвинуться на свои рубежи не успели. Им требуются ещё сутки. К тому же наступление, начатое накануне правым соседом, успеха не принесло, развивается вяло и грозит заглохнуть. Понимая всю сложность положения, Соколовский своею властью перенёс начало операции на 4 августа, полностью сохранив при этом плановую таблицу боя для всех родов войск, в том числе для авиации. О своём решении сообщил Жукову и Василевскому, но ответа пока нет.
— Вы правильно поступили, голубчик, — одобрил Борис Михайлович. — Вот мы теперь ехали и сами видели, каковы дороги. В таких условиях поспешишь — людей насмешишь. Можете ссылаться на это моё мнение. И отдохните-ка вы, голубчик, поспите, а мы с Николаем Алексеевичем подежурим возле ВЧ.
Соколовский ещё не успел выйти из комнаты, как раздался звонок. Я был ближе к телефону и взял трубку:
— Здесь Лукашов. Слушаю.
— Военный врач Лукашов, вы уже доехали? — в голосе Сталина ирония и недовольство. — Как ваше самочувствие, товарищ военный врач, не намокли, не простудились?
— Спасибо, все в порядке.
— Как дела у товарища Соколовского?
— Все готово, плюс сутки из-за дождя.
— А ваш приятель, военный юрист, рядом с вами?
— Да.
— Спросите, пожалуйста, у товарища военного юриста, знатока законов, какие меры принимаются к лицам, в военное время покинувшим свой гарнизон, не поставив в известность непосредственного начальника?
— Какие меры? — не сразу нашёлся я. — Зависит от того, в какую сторону направились, на фронт или подальше в тыл.
— Шалуны! — с резким акцентом произнёс Иосиф Виссарионович. — Два больших шалуна… Ужо вам! — и положил трубку.
— Верховный? — угадал Борис Михайлович. — Что он?
— Ворчит… Ворчит и завидует. Он-то лишён возможности самовольной отлучки, начальства над ним нет.
— Достанется нам, — улыбнулся Шапошников. — Домашним арестом не грозил?.. Зато от Соколовского, как понимаю, мы гнев отвели. Работайте спокойно, Василий Данилович. Но сначала все-таки отдохните. А мы над картами покумекаем и погоду получше закажем.
Действительно, насчёт погоды мы хоть и не очень, но преуспели. Дождь помаленьку сошёл на нет. И вот наступило памятное для нас утро, наступил, выражаясь военным языком, артиллерийский рассвет. Мы с Шапошниковым встали рано, к шести часам успели привести себя в порядок, позавтракать. Вышли, поёживаясь, из дома, поднялись на небольшую возвышенность, на наблюдательный пункт. Небо затянуто было как будто серым брезентом, потемневшим кое-где от влаги. На траве, на листьях тускло блестели капли. Горьковато-остро, освежающе пахло мокрой берёзой. Медленно, длинными волнами полз туман, открывая поля и луга, накапливаясь, густея в лесных чащобах: лишь макушки высоких деревьев плыли над белым пологом. И тишина — полнейшая, первозданная, от которой закладывало уши и которую, казалось, ничем невозможно было нарушить, она поглотила бы все звуки… Но нет, не поглотила. Кончилась она разом и на много дней.
В 6 часов 15 минут начался наш долгожданный праздник! Абсолютно неожиданно для врага потрясающий гром расколол окрестности, содрогнулась земля, всколыхнулась вода в озёрах и реках. Тысяча орудий беглым огнём ударила по восьмикилометровому вражескому рубежу, разрушая траншеи и блиндажи, разбивая технику и проволочные заграждения.
Точно по нотам, словно повинуясь палочке невидимого дирижёра, играл могучий артиллерийский оркестр. Десять минут снаряды и мины кромсали передний край неприятеля. Затем огневой вал обрушился на позиции вражеской артиллерии, на его резервы и командные пункты. Это была прелюдия, после которой пушкари приступили к методичному подавлению заранее разведанных и вновь проявившихся целей.
Ровно в семь — антракт. Артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны, да и темп огня снизился, били только крупные калибры. Батарейцы получили возможность малость передохнуть, сбросить мокрые от пота гимнастёрки. Появились наши самолёты, поставили дымовые завесы: в низких местах клубы дыма смешивались с туманом. Противник, естественно, решил, что сейчас начнётся штурм, вывел свои уцелевшие подразделения из укрытий в траншеи. И по этим подразделениям вновь шквальным огнём полоснула вся тысяча артиллерийских стволов. Нахлынули эскадрильи наших бомбардировщиков, громя не только передний край, но и штабы, узлы связи, уцелевшие ещё вражеские батареи. Последние десять минут этого великолепного концерта вся наша артиллерия работала на полную мощность, и как заключительные аккорды прозвучали залпы шестнадцати дивизионов «катюш», добивая на позициях врага все, что ещё можно было добить. В 7 часов 45 минут «под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки», о чем мечтал Сталин, о чем писал он в своей январской директиве, пошли вперёд штурмовые батальоны, двинулись передовые части стрелковых дивизий, поддерживавшие их танки. По штурмовым мостикам, на лодках, на плотах, вплавь и вброд, стремительно форсировали они Держу и ворвались во вражеские траншеи. Преодолели первую оборонительную позицию, затем вторую, открыв путь для подвижных групп. Немецкая оборона рухнула на всем участке прорыва, а потери наши при этом были самые минимальные. Потери начались потом, через несколько дней, когда фашисты, опамятовавшись, начали бросать навстречу нашим войскам одну дивизию за другой.
Погорело-Городищенская операция продолжалась двадцать дней. Представление о ней дают некоторые цифры. Войска 20-й армии продвинулись на запад на 45 километров. О количестве погибших с той и другой стороны, о разбитой технике судить не берусь, утраты, конечно, были большие, исчислялись десятками тысяч, но не напрасно гибли люди, как в некоторых других местах. Скажу о трофеях, они были подсчитаны точно. Мы захватили 203 вражеских танка, в том числе 62 исправных, 380 артиллерийских орудий и почти столько же миномётов. И полторы тысячи автомашин. Таковы масштабы.
Однако не трофеи были главным достижением этой операции. И даже не то, что немцы, в период решающих боев на юге, не взяли из группы армий «Центр» ни одной дивизии, ни одной эскадрильи, а наоборот, вынуждены были направить сюда часть стратегических резервов. Важно, что германский Генеральный штаб, опасаясь за центральное, московское направление, прозевал, не заметил потом сосредоточения больших масс наших войск для контрнаступления под Сталинградом. С учётом ведь навыков погорело-городищенских событий создавали и маскировали мы возле Сталинграда свой ударный кулак. Но самым важным, самым главным результатом был многогранный опыт проведения крупных наступательных операций, полученный и осмысленный нами. Как в новых условиях прорывать оборону противника? Как вводить в прорыв подвижные танковые и конно-механизированные группы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344
Повезло с командующим армией. Макс Андреевич Рейтер, весной сменивший на этом посту генерала Власова, фантазиями не отличался, пороха не изобретал, но слыл добросовестным, по-немецки педантичным исполнителем, способным организатором и требовательным начальником в отведённых ему рамках. Имел склонность к штабной работе. Подготовкой погорело-городищенской операции занимался охотно, со свойственной ему скрупулёзностью, провёл её хорошо, чем и заслужил выдвижение на более высокую должность.
Генералы Рейтер и Сандалов, по совету Шапошникова, удачно выбрали место для нанесения главного удара: десятикилометровый участок южнее районного центра Погорелое Городище, с тем, чтобы в дальнейшем разгромить противника между реками Держа, Вазуза и Гжать. Линия фронта, кстати, на участке прорыва проходила по реке Держа, это несколько осложняло первый этап операции, зато немцы там, за водной преградой, были уверены в своей неуязвимости и беспечны.
Все до мелочей определили Рейтер с Сандаловым: действия первых и вторых эшелонов, использование резервов, нанесение отвлекающего удара на левом фланге, порядок ввода в прорыв подвижных групп… Каждая стрелковая дивизия должна была прорывать фронт на участке от двух до двух с половиной километров, имея впереди два стрелковых полка, а третий полк во второй линии. Примерно так же строились боевые порядки батальонов и рот. Волна шла за волной, подкрепляя и наращивая удар. Пехоту поддерживали 225 танков и около тысячи артиллерийских орудий и миномётов, не считая реактивных установок. По 120 стволов на километр фронта — такая плотность была впервые достигнута нами с начала войны! Опыт сосредоточения и использования артиллерии тоже весьма пригодился вскоре под Сталинградом и в других сражениях. Ну и, конечно, вся эта большая работа проводилась не только штабом и командованием 20-й армии, не только штабом Западного фронта под руководством В. Л. Соколовского, но и при активной поддержке Генерального штаба, при зорком догляде заместителя Наркома обороны маршала Шапошникова. С привлечением большой группы штабных работников разных родов войск.
Сталин и Жуков погорело-городищенской операцией почти не занимались, их внимание было приковано к неудачно развивавшимся событиям на юге. Так что Погорело-городищенское сражение готовилось и проводилось не столько строевым командованием, сколько штабниками, и в этом тоже его своеобразие.
Зачинатель операции Борис Михайлович Шапошников, чей рабочий режим был ограничен самим Сталиным, настолько близко к сердцу принимал происходившее, что не смог усидеть в Москве и, махнув рукой на здоровье, в автомашине отправился в 20-ю армию. На только что созданный неподалёку от Княжьих Гор вспомогательный пункт управления Западного фронта, где уже находился Василий Данилович Соколовский, фактически командовавший теперь этим фронтом, замещая занятого в Москве Жукова. В машине Шапошникова нашлось место и для меня: он попросил отправиться с ним. Не без расчёта на то, чтобы смягчить недовольство Сталина, весьма не одобрявшего поездок руководителей высокого ранга к линии фронта, всегда связанных с определённым риском. Тем более выезды по собственной инициативе. Но мы с Шапошниковым надеялись на то, что путь недалёк и обернёмся быстро.
Поскольку мы, как и все, обязаны были соблюдать маскировку, то и экипировались соответствующе. Борис Михайлович обрядился в форму военного юриста среднего ранга, а я — в форму военного врача: что оказалось под рукой. Ну и плащ-палатки. Гимнастёрка была тесна Борису Михайловичу, рукава коротковаты, выглядел он в таком наряде непривычно: моложе и как-то несерьёзно. Да и я, пожалуй, не лучше.
День был пасмурный, дождливый. Ехали, не опасаясь авиации. За Волоколамском на коротком привале перекусили, подкрепились: Шапошников лекарствами, я содержимым своей фляги. Дорога пошла незаметней, нахлынули воспоминания. Борис Михайлович, оказывается, знал моего однокашника по училищу и сослуживца штабс-капитана Станислава Прокофьева. В пятнадцатом году Стаса завалило землёй при разрыве немецкого «чемодана». Лишь через пять суток нам удалось разыскать, откопать его труп.
Мы, друзья боевого офицера, подшучивали, бывало, над увлечением Стаса: все свободное время до войны и даже на войне отдавал он любимому занятию — топонимике, изучал географические названия и все, что связано с ними. Но, подшучивая, понимади, что увлечение это для офицера отнюдь не самое бесполезное, всем нам, особенно штабникам, артиллеристам, топографам, приходилось часто иметь дело с географическими картами, «прочитывать» их. И вот выяснилось, что Стае Прокофьев статьи когда-то печатал в специальных журналах, Шапошников помнил их, а одной воспользовался совсем недавно, обдумывая предстоящую операцию. Той статьёй, в которой Прокофьев описывает топонимические особенности обширного района, простирающегося западнее и юго-западнее Москвы, где в старину обитало большое племя, большая община людей зарождающейся Руси. Даже по одним только старым географическим названиям можно очертить определённый круг, связанный, кстати, с типом местности, растительным покровом, климатическими условиями. Сколько одинаковости, созвучности в названиях! Речки Лузы (московская и гжатская), Вазуза, Зубцов, Зуша, Клязьма, Калязин, Вязьма, Гжатск, Осуга, Можайск, Ярцево, Руза (в некоторых источниках Руса), две Тарусы (город и речка, разделённые многими километрами. Читай: Та руса). Нашёл Шапошников в статье даже описание речки Держа, того отрезка её южнее Погорелого Городища, где намечен был наш прорыв. Ширина Держи там от 50 до 30 метров, глубина кое-где до 2 метров, но много и мелких перекатов, бродов с каменистым дном, удобных для форсирования. Однако во время дождей (а лето как раз было дождливым) уровень воды поднимается на 50-70 сантиметров, а иногда и до метра…
Повздыхали, пофилософствовали мы с Борисом Михайловичем о странностях бытия. Давно уж истлело в земле тело Станислава Прокофьева, даже могила затеряна, не осталось ничего материального, а нечто эфемерное, мысли его, соображения его, плоды работы мозга прошли сквозь время, живут, приносят пользу. И сейчас, во Второй мировой войне, штабс-капитан Прокофьев продолжал вместе с нами сражаться с германцами. В ушах, у меня, как наяву, звучал его звонкий весёлый голос с часто повторявшейся присказкой: «Эх, Руза-Вазуза!»
10
На вспомогательном пункте управления штаба Западного фронта нас встретил Василий Данилович Соколовский. Человек спокойный, рассудительный, он не мог на этот раз скрыть своей озабоченности. Двое суток в районе намеченного прорыва шли проливные дожди. Броды на реке Держа затоплены, болота разбухли, почва размокла, на просёлках застряли сотни автомашин с боеприпасами. Пехота и артиллерия заняли исходное положение, а вот подвижные группы, танки и конница, выдвинуться на свои рубежи не успели. Им требуются ещё сутки. К тому же наступление, начатое накануне правым соседом, успеха не принесло, развивается вяло и грозит заглохнуть. Понимая всю сложность положения, Соколовский своею властью перенёс начало операции на 4 августа, полностью сохранив при этом плановую таблицу боя для всех родов войск, в том числе для авиации. О своём решении сообщил Жукову и Василевскому, но ответа пока нет.
— Вы правильно поступили, голубчик, — одобрил Борис Михайлович. — Вот мы теперь ехали и сами видели, каковы дороги. В таких условиях поспешишь — людей насмешишь. Можете ссылаться на это моё мнение. И отдохните-ка вы, голубчик, поспите, а мы с Николаем Алексеевичем подежурим возле ВЧ.
Соколовский ещё не успел выйти из комнаты, как раздался звонок. Я был ближе к телефону и взял трубку:
— Здесь Лукашов. Слушаю.
— Военный врач Лукашов, вы уже доехали? — в голосе Сталина ирония и недовольство. — Как ваше самочувствие, товарищ военный врач, не намокли, не простудились?
— Спасибо, все в порядке.
— Как дела у товарища Соколовского?
— Все готово, плюс сутки из-за дождя.
— А ваш приятель, военный юрист, рядом с вами?
— Да.
— Спросите, пожалуйста, у товарища военного юриста, знатока законов, какие меры принимаются к лицам, в военное время покинувшим свой гарнизон, не поставив в известность непосредственного начальника?
— Какие меры? — не сразу нашёлся я. — Зависит от того, в какую сторону направились, на фронт или подальше в тыл.
— Шалуны! — с резким акцентом произнёс Иосиф Виссарионович. — Два больших шалуна… Ужо вам! — и положил трубку.
— Верховный? — угадал Борис Михайлович. — Что он?
— Ворчит… Ворчит и завидует. Он-то лишён возможности самовольной отлучки, начальства над ним нет.
— Достанется нам, — улыбнулся Шапошников. — Домашним арестом не грозил?.. Зато от Соколовского, как понимаю, мы гнев отвели. Работайте спокойно, Василий Данилович. Но сначала все-таки отдохните. А мы над картами покумекаем и погоду получше закажем.
Действительно, насчёт погоды мы хоть и не очень, но преуспели. Дождь помаленьку сошёл на нет. И вот наступило памятное для нас утро, наступил, выражаясь военным языком, артиллерийский рассвет. Мы с Шапошниковым встали рано, к шести часам успели привести себя в порядок, позавтракать. Вышли, поёживаясь, из дома, поднялись на небольшую возвышенность, на наблюдательный пункт. Небо затянуто было как будто серым брезентом, потемневшим кое-где от влаги. На траве, на листьях тускло блестели капли. Горьковато-остро, освежающе пахло мокрой берёзой. Медленно, длинными волнами полз туман, открывая поля и луга, накапливаясь, густея в лесных чащобах: лишь макушки высоких деревьев плыли над белым пологом. И тишина — полнейшая, первозданная, от которой закладывало уши и которую, казалось, ничем невозможно было нарушить, она поглотила бы все звуки… Но нет, не поглотила. Кончилась она разом и на много дней.
В 6 часов 15 минут начался наш долгожданный праздник! Абсолютно неожиданно для врага потрясающий гром расколол окрестности, содрогнулась земля, всколыхнулась вода в озёрах и реках. Тысяча орудий беглым огнём ударила по восьмикилометровому вражескому рубежу, разрушая траншеи и блиндажи, разбивая технику и проволочные заграждения.
Точно по нотам, словно повинуясь палочке невидимого дирижёра, играл могучий артиллерийский оркестр. Десять минут снаряды и мины кромсали передний край неприятеля. Затем огневой вал обрушился на позиции вражеской артиллерии, на его резервы и командные пункты. Это была прелюдия, после которой пушкари приступили к методичному подавлению заранее разведанных и вновь проявившихся целей.
Ровно в семь — антракт. Артиллерия перенесла огонь в глубину вражеской обороны, да и темп огня снизился, били только крупные калибры. Батарейцы получили возможность малость передохнуть, сбросить мокрые от пота гимнастёрки. Появились наши самолёты, поставили дымовые завесы: в низких местах клубы дыма смешивались с туманом. Противник, естественно, решил, что сейчас начнётся штурм, вывел свои уцелевшие подразделения из укрытий в траншеи. И по этим подразделениям вновь шквальным огнём полоснула вся тысяча артиллерийских стволов. Нахлынули эскадрильи наших бомбардировщиков, громя не только передний край, но и штабы, узлы связи, уцелевшие ещё вражеские батареи. Последние десять минут этого великолепного концерта вся наша артиллерия работала на полную мощность, и как заключительные аккорды прозвучали залпы шестнадцати дивизионов «катюш», добивая на позициях врага все, что ещё можно было добить. В 7 часов 45 минут «под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки», о чем мечтал Сталин, о чем писал он в своей январской директиве, пошли вперёд штурмовые батальоны, двинулись передовые части стрелковых дивизий, поддерживавшие их танки. По штурмовым мостикам, на лодках, на плотах, вплавь и вброд, стремительно форсировали они Держу и ворвались во вражеские траншеи. Преодолели первую оборонительную позицию, затем вторую, открыв путь для подвижных групп. Немецкая оборона рухнула на всем участке прорыва, а потери наши при этом были самые минимальные. Потери начались потом, через несколько дней, когда фашисты, опамятовавшись, начали бросать навстречу нашим войскам одну дивизию за другой.
Погорело-Городищенская операция продолжалась двадцать дней. Представление о ней дают некоторые цифры. Войска 20-й армии продвинулись на запад на 45 километров. О количестве погибших с той и другой стороны, о разбитой технике судить не берусь, утраты, конечно, были большие, исчислялись десятками тысяч, но не напрасно гибли люди, как в некоторых других местах. Скажу о трофеях, они были подсчитаны точно. Мы захватили 203 вражеских танка, в том числе 62 исправных, 380 артиллерийских орудий и почти столько же миномётов. И полторы тысячи автомашин. Таковы масштабы.
Однако не трофеи были главным достижением этой операции. И даже не то, что немцы, в период решающих боев на юге, не взяли из группы армий «Центр» ни одной дивизии, ни одной эскадрильи, а наоборот, вынуждены были направить сюда часть стратегических резервов. Важно, что германский Генеральный штаб, опасаясь за центральное, московское направление, прозевал, не заметил потом сосредоточения больших масс наших войск для контрнаступления под Сталинградом. С учётом ведь навыков погорело-городищенских событий создавали и маскировали мы возле Сталинграда свой ударный кулак. Но самым важным, самым главным результатом был многогранный опыт проведения крупных наступательных операций, полученный и осмысленный нами. Как в новых условиях прорывать оборону противника? Как вводить в прорыв подвижные танковые и конно-механизированные группы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344