.. Что же теперь со мной сдела
ют?.. Я нахожусь, конечно, не в обычной камере... Тогда что же это?
Он прервал свою речь и энергично принюхался.
Ц Какого дьявола, что это за аромат?.. Ведь здесь же не будуар хорошенькой
женщины!.. Ах, черт подери, понял!.. Фауста!.. Какая другая женщина, кроме Фауст
ы, согласится по собственной воле спуститься в такую могильную яму? Тем б
олее, что меня охватывают странные ощущения. Я с трудом дышу... Голова дела
ется тяжелой... я весь цепенею... меня одолевает сон...
И с лукавой улыбкой, поистине поразительной в подобных обстоятельствах,
шевалье спросил самого себя:
Ц Хотел бы я знать, что еще могла придумать Фауста, испробовав в своих по
пытках убить меня столько всяческих способов?
В этот момент, словно отвечая на его вопрос, наверху, в потолке, открылось
отверстие величиной с ладонь, через которое пробился едва заметный луч с
вета, и одновременно с этим, голос, тотчас же узнанный Пардальяном, произн
ес следующие слова:
Ц Ты умрешь, Пардальян.
Ц Черт возьми, Ц отозвался шевалье, Ц раз уж милейшая Фауста обращает
ся ко мне с речью, стало быть, дело может идти только о смерти. Посмотрим, чт
о она приберегла для меня на сей раз.
Ц Пардальян, Ц продолжала принцесса, Ц я хотела убить тебя железом Ц
ты победил железо, я хотела убить тебя, утопив, Ц ты победил воду, я хотела
убить тебя огнем Ц ты победил огонь. Ты спросил меня: «К какой стихии вы п
рибегнете теперь?» И я отвечаю тебе: «К воздуху». Ты Пардальян, дышишь возд
ухом, напоенным ядом. Через два часа ты погибнешь.
Ц Вот оно Ц объяснение, которое я искал. Представьте себе, сударыня, что
я был заинтригован этим ароматом; как только я его почувствовал Ц вы, быт
ь может, мне не поверите, но, честное слово, это так, Ц я тут же подумал о вас.

Ц Я верю тебе, Пардальян, Ц голос Фаусты звучал сурово. Ц И что же ты под
умал?
Ц Я подумал, Ц холодно сказал Пардальян, Ц что на свете существует тол
ько одна женщина, способная добровольно спуститься в яму вроде этой Ц в
ы, сударыня. Я подумал, что уж коли Фауста спустилась в эту яму, то исключит
ельно ради того, чтобы принести сюда смерть и превратить яму в могилу. Вот
что я подумал, сударыня.
Ц Ты верно все понял, Пардальян, и ты умрешь, убитый тем воздухом, который
ты вдыхаешь и который я отравила.
Было нечто фантастическое в этом разговоре двух человек, которые не виде
ли друг друга и которые беседовали друг с другом, разделенные толщей пот
олка и говоря спокойным и словно бы даже равнодушным тоном совершенно чу
довищные вещи, причем один из собеседников был, если можно так выразитьс
я, уже в могиле.
Тем временем Пардальян отвечал:
Ц «Ты умрешь, Пардальян! Ты умрешь, Пардальян!» Ну, это вы поторопились, су
дарыня. У меня, видите ли, крепкие легкие, и будь я проклят, если мне не сдает
ся, что я из тех людей, кто устоит перед любым ядом, чем бы вы там ни пропитал
и воздух! Мне очень горько за вас, сударыня, ведь это у вас прямо-таки помеш
ательство Ц во что бы то ни стало и любым способом убить меня... вот только,
черт побери, хотел бы я знать Ц почему?
Ц Потому что я люблю тебя, Пардальян, Ц мрачно произнес голос Фаусты.
Ц Но, разрази меня гром, это уж скорее причина для того, чтобы, напротив, ос
тавить меня в живых! По крайней мере, по моим наблюдениям, люди, искренне л
юбящие друг друга, всегда дорожат жизнью любимого существа более, чем св
оей собственной. Как бы там ни было, сударыня, я полагаю, что избегну вашег
о яда точно так же, как избежал железа, воды и огня.
Ц Возможно, Пардальян, но даже если ты избегнешь яда, ты все равно обрече
н.
Ц Ну-ка, объясните мне, сударыня, в чем тут дело... надеюсь, я не покажусь вам
излишне любопытным.
Ц Ты умрешь от голода и жажды.
Ц Дьявол! Это весьма непривлекательно, сударыня, и представьте себе мою
наивность: еще минуту назад я бы счел для себя позором мысль о том, что вы с
пособны на такую гнусность... Как же плохо я разбираюсь в людях!..
Ц Я знаю, Пардальян Ц это медленная и ужасная смерть, потому-то я и хотел
а избавить тебя от нее, потому-то и прибегла к яду. Моли Бога, чтобы этот яд
подействовал на тебя Ц это единственная оставшаяся у тебя возможность
избегнуть пытки голодом.
Ц Ну что ж, Ц усмехнулся шевалье, Ц узнаю вашу обычную осмотрительнос
ть. Вы безумно боитесь, что я ускользну от вас, и потому убедили себя в том, ч
то две предосторожности всегда лучше, чем одна.
Ц Верно, Пардальян. Вот почему я приняла не две, а все возможные предосто
рожности. Ты видишь эту дверь, которая закрывает вход в твою могилу?
Ц Не вижу, сударыня, черт меня побери! Я не сова, чтобы видеть в темноте. Но
если я и не вижу ее, то рукой все-таки ощущаю.
Ц Ключ от этой двери я бросила в реку, а сама дверь через несколько часов
окажется замурованной... Механизм, раскрывающий потолок, разрушат, а двер
и и окна комнаты, где я нахожусь, также будут замурованы. И тогда ты окажеш
ься заживо погребен, никто и не заподозрит, что ты там, никто не сможет теб
я услышать, если ты позовешь на помощь, никто не сможет проникнуть к тебе,
даже я... Теперь ты понимаешь, Пардальян, что ты обречен, и ничто на свете не
спасет тебя?
Ц Ба! Пожалуйста, нагромождайте всяческие преграды, я все равно ускольз
ну от яда, не умру от голода и выйду отсюда живым... Единственное преимущес
тво, которое вы извлечете из этого еще одного доказательства вашей любви
, которое вам угодно было мне дать... Ц ведь вы хотите непременно вычеркну
ть меня из числа живых, чтобы засвидетельствовать мне свою любовь, не так
ли?..
Ц Да, Пардальян, ты должен умереть именно потому, что я люблю тебя, Ц проз
вучал голос Фаусты.
Ц М-да, сударыня, Ц засмеялся Пардальян, Ц забери меня чума, если я хоть
что-нибудь понимаю в этой манере любить людей... Итак, я говорил: единствен
ное преимущество, которое вы извлечете из очередного доказательства лю
бви, что вам угодно было мне дать, состоит в следующем: когда-нибудь нам с в
ами предстоит уладить наш счет... и теперь он станет немного длиннее...
Эти последние слова были произнесены тоном, не оставлявшим ни малейшего
сомнения в намерениях шевалье, намерениях, как легко можно догадаться, н
е вполне дружелюбных.
Фауста, являвшаяся по самой своей природе гениальной актрисой, способно
й на самое изощренное лицедейство, в чем-то, напротив, была беспредельно п
рямодушна и даже наивна. Это была своего рода непосредственность яснови
дящей. Однако пока она двигалась к своей цели, пылкая вера, когда-то владе
вшая ею, под воздействием превратностей судьбы понемногу угасала. Фауст
а упорствовала, но теперь ее вела вперед не вера, а гордость, стремление к
господству (недаром в ней текла кровь Борджиа) Ц и именно это стремление
направляло все ее решения.
Низвергнутая с заоблачных высот, куда ее подняла и где долго удерживала
ее вера, она сумела встать на ноги, истерзанная, растерянная, бесконечно и
зумленная тем, как жестоко бросили ее оземь, Ц ее, искренне объявившую се
бя «Девой», ее, считавшую себя Посланницей и Избранницей Господа.
И кто же низверг ее? Пардальян.
С тех пор ею овладело суеверие и в это, дотоле неукротимое сердце вошел ст
рах; суеверие и страх, соединившись, оказали на нее разлагающее воздейст
вие. Долгое время она считала, будто убив Пардальяна, она тем самым убьет и
эти новые ощущения, которые оскорбляли, не могли не оскорблять ее, потому
что она была слишком изысканной, слишком подлинной артисткой, влюбленно
й во всякую красоту Ц пусть даже эту красоту порождал ужас.
Пардальян устоял под всеми ее ударами. Подобно птице-фениксу из легенды,
этот человек вновь появлялся перед ней в тот самый момент, когда она была
совершенно убеждена, что убила его, убила раз и навсегда, причем самые хит
роумные ее построения, долго и терпеливо возводимые ею, оказывались напр
асными. Потом ее изумление уступило место страху. И поскольку к нему прим
ешивалось суеверие, то она была недалека от мысли, что этот человек непоб
едим, более чем непобедим Ц бессмертен. От этой мысли до мысли, что Пардал
ьян Ц ее злой гений и тщетно она будет изнемогать в борьбе с ним, что Пард
альяну роковым образом удастся вырываться из всех ловушек вплоть до тог
о дня, когда она сама падет под его ударами, Ц до этой мысли был один лишь ш
аг, который казался очень коротким.
Жестоко, упорно продолжала Фауста свою борьбу. Но она уже не верила в себя
, в ней уже поселилось сомнение, она уже была готова решить, что все напрас
но Ц что бы она ни предпринимала, Пардальян, этот дьявольски хитрый Пард
альян, воскреснув в последний раз, выйдет из могилы, где как ей думалось, о
на похоронила его, и нанесет ей смертельный удар.
При таких обстоятельствах легко себе представить, какое действие произ
вели на нее слова Пардальяна, утверждавшего со спокойной уверенностью, ч
то он спасется и от яда, и от пытки голодом.
А со стороны шевалье это никоим образом не было бахвальством, как можно б
ыло бы подумать. Вследствие целого ряда заключений, противоположных тем
, к каким приходила Фауста, видя, что он всегда, словно чудом, разрушает все,
даже самые изощренные ее планы убить его, он в конце концов и сам вполне ис
кренне поверил, что в этой долгой и трагической дуэли именно ему, Пардаль
яну, суждено одержать верх над своей зловещей и настойчивой соперницей.

С тех пор, каким бы безвыходным ни казалось положение, в какое загоняла ег
о Фауста, он свято верил, что в нужный момент выйдет из него Ц ведь в конеч
ном счете именно ему суждено одержать верх.
Услышав заверения Пардальяна, что он останется в живых и вырвется из сво
ей нынешней могилы, Фауста содрогнулась и принялась с тревогой спрашива
ть себя Ц все ли необходимые меры она приняла, не ускользнула ли от нее, н
есмотря на всю тщательность приготовлений, какая-нибудь возможность бе
гства для Пардальяна. И потому она неуверенно спросила его:
Ц Так ты думаешь, Пардальян, будто ты спасешься, как и в предыдущих случа
ях?
Ц Разрази меня гром! Ц заверил шевалье.
Ц Почему же? Ц произнесла Фауста, задыхаясь. Язвительным тоном, от кото
рого у нее заледенело сердце, он ответил:
Ц Потому что, как я вам уже сказал, нам предстоит свести счеты... Потому что
я наконец понял: вы Ц не человеческое существо, но извращенное, вредонос
ное чудовище; щадить вас, как я это делал до сих пор, было бы не просто безум
ием Ц это было бы преступлением... Ваши злость и коварство переполнили ча
шу моего терпения, и я наконец решил сокрушить вас... Я вижу Ц самой судьбо
й предначертано, что Пардальян усмирит Фаусту и победит ее... Так что вы ви
дите Ц вам не удастся меня убить, как вы того желаете, и мне суждено выйти
отсюда живым. Теперь, когда я осознал, что вы не женщина, а чудовище, порожд
ение ада, я предупреждаю вас: берегитесь, сударыня, берегитесь, ибо я говор
ю вам правду Ц в тот день, когда эта рука опустится на плечо Фаусты, наста
нет ее последний час, она искупит все свои преступления, и мир будет избав
лен от бедствия по имени Фауста!
Пока Пардальян ограничивался объяснением, почему он был так уверен, что
избегнет всех ее ударов, Фауста слушала, трепеща, и суеверно, точно заклин
ание, повторяла:
Ц Да, да, он спасется, как он и говорит, это предначертано, это неотвратимо
... Фаусте не удастся нанести удар Пардальяну, ибо ему самому суждено убить
Фаусту!..
Однако когда Пардальян, не без причины разъяренный, со все большим и боль
шим ожесточением стал говорить, что близок тот час, когда он отплатит ей и
заставит ее искупить все грехи, неукротимая натура этой женщины одержал
а верх.
Угрозы такого человека, грозившего крайне редко и никогда Ц попусту, эт
и угрозы, которые совершенно обоснованно поселили бы ужас в самом мужест
венном и твердом сердце, Фаусту, напротив, вовсе не обескуражили и не напу
гали, а лишь вернули уверенность ее воинственной натуре.
Она тотчас же вновь обрела трезвость ума и хладнокровие и потому очень с
покойно ответила:
Ц Не волнуйтесь, шевалье, я поберегусь и сделаю так, что вы никогда больш
е не сможете принести мне вред.
Ц Однако, Ц пробурчал Пардальян, Ц я вновь призываю вас остерегаться...
И извините, сударыня, но я буду с вами несколько бесцеремонен... Не знаю, быт
ь может это действует яд, которого вы для меня не пожалели, но суть дела в т
ом, что я безумно хочу спать. Прервем же эту интересную беседу; с вашего по
зволения, я лягу на эти плиты, хотя они вовсе не напоминают пуховики; и все
же придется мне довольствоваться ими, раз уж Ваше Святейшество не изволи
ло даровать приговоренному к смерти даже жалкой охапки соломы Ц так-то
было бы, не в упрек вам будь сказано, все же менее бесчеловечно... Засим Ц сп
окойной ночи!..
И Пардальян, чувствуя как под действием тлетворных миазмов, порожденных
отравленной пастилкой, силы покидают его и все кружится в раскалывающей
ся от боли голове, укутался в свой плащ и постарался устроиться поудобне
е на холодных плитах.
Ц Прощай, Пардальян, Ц тихонько сказала Фауста.
Ц Нет, не прощай, клянусь всеми чертями! Ц еще смог насмешливо воскликн
уть шевалье, уже наполовину спавший. Ц Нет, не прощай, а до свидания... Прок
лятье! Мы еще свидимся... нам еще нужно кое-что уладить...
Последние слова замерли у него на губах; теперь он лежал неподвижно, заст
ывший словно труп, заснувший... может быть, умерший.

Глава 21
УКРОЩЕННЫЙ ЦЕНТУРИОН

Фауста подождала еще некоторое время, внимательно прислушиваясь, и не ус
лышала ничего... кроме биения собственного сердца, стучавшего вдвое быст
рее обычного. Она позвала Пардальяна, она еще что-то ему говорила. Но как о
на ни напрягала слух, никакой ответ не долетел до нее.
Тогда она выпрямилась и медленно вышла; по-видимому, всецело положившис
ь на принятые ею меры, она даже не стала закрывать за собой дверь.
Она вернулась в тот кабинет, где мы видели ее беседующей с Центурионом, и д
олго размышляла там, недвижно замерев в своем кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59