Поль задумался и с минуту молчал; в камине громко трещали дрова, стекла в окнах дрожали под напором ветра. Он встал и выглянул наружу. Кап-Ша, обдуваемый штормовым ветром, тонул в темноте, не видно было ни зги. Вернувшись к огню, Поль снова опустился на корточки.
— Понимаешь, с уверенностью можно сказать только одно. В Канаде, наверно, одного общего патриотизма никогда не будет. Уж очень решительно каждая из наций не приемлет древних богов другой. Так что вряд ли кто-нибудь из канадских политиков сможет уподобиться Гитлеру; если такой и появится, то только в одной части страны. Но случись война...— Он замолчал, пожав плечами.
Не сводя глаз с огня, Хетер спросила, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно:
— Я правильно поняла? Насчет военного флота ты решил?
— Пожалуй, да. Не буду кривить душой. Решил.
— Моего отца убили в восемнадцатом году. Я его даже не помню.— Она обернулась.— Ох, Поль, неужели все начнется сначала?
— Начнется, можешь не сомневаться.— Он встал.— Давай не будем об этом говорить. У меня такие разговоры всю душу переворачивают. Если вырос среди меньшинства, к войне подход особый. Квебек, вступая в войну, будет стараться спасти свой легендарный уклад. На войну пойдут многие. Такие, как Мариус, начнут припоминать англичанам все обиды и оскорбления, нанесенные в ту войну. Такие, как я, будут переживать и за Квебек, и за всю страну. Нет... Давай не будем говорить об этом.
— Поль?
Он посмотрел на Хетер сверху вниз. Свернувшись у камина, она глядела в огонь. Он услышал новую ноту в ее голосе, но она не поднимала глаз.
— Я дочитала твою рукопись,— сказала она. Поль ждал, но какое-то время Хетер молчала. Весь
день она ломала себе голову, что сказать ему насчет его книги. Оба знали, как зависит их будущая жизнь от того, удался ли роман.
— Ну,— не выдержал наконец Поль,— как ты думаешь, можно ее печатать?
— А почему бы и нет?— Хетер продолжала смотреть в огонь.— Некоторые части очень хороши. И стиль у тебя просто великолепный. Когда я читала, я даже забывала, что это ты пишешь.
— Но что-то все же не вышло. Причем важное. И ты это заметила. Я понял по твоему голосу.
От его спокойного делового тона сердце у Хетер упало. Книга Поля поставила ее в тупик. Хетер не была профессиональным критиком, но, когда работала в музее в Нью-Йорке, ей приходилось много редактировать, и она участвовала в составлении небольшого пособия по искусству для школьников. Она умела профессионально подойти к любому тексту. Замысел романа был чересчур серьезен. Многие главы производили сильное впечатление, описания отличались свежестью и яркостью. Но равновесия между частями не получилось, и вся книга составляла какое-то странное чувство незавершенности.
С полчаса они вместе обсуждали роман. Поль достал рукопись и вместе с Хетер просмотрел наиболее важные места. В конце концов Хетер догадалась, в чем слабость книги.
Задача оказалась Полю не по плечу. У Хетер дух захватывало от широты его замысла. Молодой человек в тысяча девятьсот тридцать третьем году, призванный символизировать распад мира,— эта тема была настолько важной, что правильность сделанного Полем выбора поначалу не вызывала у нее сомнений. А теперь она убедилась, что чувства Поля расходятся с его выводами, и в этом вся беда.
— Слушай,— вдруг сказала Хетер,— я где-то читала, что главной целью романа должно быть прославление жизни.
— Наверно.
— Вот это получается у тебя лучше всего. Везде. Все твои герои — естественные живые люди. Но главная тема не дает им развернуться. И выходит, что они обречены.
Поль задумался, нахмурился. Потом вспомнил спор, который вел со своим руководителем в Оксфорде.
— Наверно, не следовало выбирать местом действия Европу. Конечно, в Европе все сфокусировано...— Он порывисто вскочил и зашагал по комнате.— Боже мой!— воскликнул он.— Я же осел! Год работы! Хетер, я потерял целый год!
Она с волнением смотрела на него. Оказывается, оба думали об одном и том же.
— Поль, а почему действие происходит не в Канаде?
Он остановился посреди комнаты.
— Потому что здесь у нас не родилось ни одного течения, которое повлияло бы на ход мировой истории. Я думал писать о Канаде, но ведь и фашизм, и депрессия, и коммунизм, и большой бизнес — все, что делает мир таким, какой он есть,— это результат философских учений других народов, их способ вершить дела. А писать о Канаде... все равно что писать о прошлом веке.
Сказав это, Поль задумался, а прав ли он? Он снова присел у камина и уставился в огонь. Может быть, следует избрать местом действия собственную страну, даже если эта страна — Канада? Канада, спору нет, всем во всем подражает. Да, но, может быть, это только на поверхности явлений? Может быть, если копнуть поглубже, увидишь другое? Но никто пока и не пробовал копнуть поглубже, вот в чем дело! Вон Пруст писал только о Франции, у Диккенса действие почти всех романов происходит в Лондоне, у Толстого — сплошная Россия. Герои Хемингуэя скитаются по свету, но о чем бы он ни писал, все отдает Соединенными Штатами. Хемингуэй помещает американца в итальянскую армию, и хоть бы что, ведь сейчас в англоязычном мире все знают, что представляет собой американец. А о Канаде никто ничего не знает. Большое красное пятно на карте. Страна, известная лишь своей Конной полицией, сырьем да пятеркой близнецов. Но раз в Канаде говорят и на английском, и на французском, то и книга о Канаде должна быть выдержана в англййских и французских традициях. Только традиции эти столь давние, что уже впадают в декаданс, а между тем Канада еще совсем незрелая. Если избрать ее местом действия, то как писать фон? Раздумывая над этим, Поль понял, что полное неведение читателей о его стране, об ее главных ценностях и противоречиях ставит перед ним совершенно необычную задачу. Его роман будет понятен только в том случае, если рассказ о месте действия начать с азов. Ничего нельзя считать само собой разумеющимся. Придется сначала строить сцену и писать декорации, а уж потом сочинять саму пьесу.
И вдруг Поль начал говорить. Он вскочил и зашагал по комнате. Он зажигал сигарету за сигаретой, бросал, не докурив, в огонь, зажигал новую. Хетер никогда не слышала от него такого потока слов. Она слушала, и ее томили дурные предчувствия. По словам Поля выходило, что его нынешняя книга — полная неудача и поправить дело нельзя.
Потом он так же внезапно замолчал и опустился перед камином на колени. Дрова прогорели, в камине мерцали угли. Немного помедлив, он глубоко вздохнул и повернулся к Хетер. За этот час лицо его, казалось, постарело на несколько лет, но глаза сияли. Он иронически рассмеялся.
— Что же я открыл для себя сегодня?— спросил он.— То, что все знали испокон веков. Художник должен изображать жизнь такой, какой он ее видит. Сама по себе жизнь всегда бесформенна, где бы ни происходило действие. Форму ей придает искусство,— он снова рассмеялся.— Итак, после всех этих лет я наконец понял, в чем моя задача.
И небрежно, так небрежно, что Хетер даже не сообразила, что он задумал, Поль взял рукопись и швырнул ее в огонь. Вскрикнув, Хетер бросилась к камину, чтобы спасти роман, но пламя вспыхнуло и поглотило бумагу. Поль подхватил Хетер под руки и отстранил от огня.
— Не надо,— сказал он,— с этим покончено. Ошибки надо искоренять сразу. Иначе они будут преследовать всю жизнь.
Признание неудачи, звучавшее у него в голосе, испугало Хетер. Она была потрясена: уничтожить труд, на который ушел целый год! Хетер смотрела, как полыхает кипа бумаг, и лицо ее горело от жара огня.
Листы медленно скручивались, съеживались, слои бумаги дрожали, чернели от краев к центру. И Хетер сознавала, что смотрит не просто на то, как превращается в пепел незаконченная книга. Она понимала, что у нее на глазах огонь пожирает два следующих года ее жизни.
44
На следующий день Поль и Хетер проснулись рано и, плотно позавтракав, тронулись в путь. Машина неслась по шоссе вдоль реки Св. Лаврентия в сторону города Квебека. В Римуски ветер, словно веник, подхватывал и выметал с реки клочья тумана. В Труа-Пистоль светило солнце. Когда Поль и Хетер остановились перекусить в Ривьер-дю-Лу, снова стало жарко, и горы на противоположном берегу реки казались розовыми на сияющем небе. Чем больше удалялись они от берега моря, тем уже становилась река Св. Лаврентия, а на склоне дня справа от них показались темные на фоне заходящего солнца очертания острова Орлеан. Земля в здешних местах была плодородной, приходы старые; Поль и Хетер ехали мимо амбаров, крытых красной черепицей, мимо старинных каменных домов с красивыми покатыми крышами. Кое-где фермеры уже начали косить, повсюду одуряюще, как наркоз, пахло клевером. Приближаясь к Леви, они увидели на другом берегу реки город Квебек, за ним пылал закат, в его лучах четко вырисовывались Шато и Цитадель, а от мыса Кейп-Дайамэнд на воду, словно масляное пятно, ложилась багровая тень. На пароме было прохладно, но крутые улочки Квебека удерживали зной и после захода солнца. В одном из переулков они нашли знакомую Хетер маленькую гостиницу, оставили вещи и пошли обедать. После обеда около часа простояли на Дюфференской террасе, облокотившись на перила, любуясь отражением огней в реке, потом пошли спать.
На другое утро за завтраком Поль увидел, что на первой странице газеты «Ле Девуар» упоминается Данциг. Просмотрев заголовки, он отшвырнул газету в сторону. Похоже, война неизбежна, но, конечно, раньше, чем соберут урожай, ее не начнут. Зная европейцев, это можно предсказать заранее.
Расплатившись в гостинице, Поль повел машину обратно на Леви, к переправе. Хетер промолчала. Она вспомнила, что шоссе вдоль левого берега Св. Лаврентия, по которому обычно ездят в Монреаль, проходит через Сен-Марк, и гадала, намеренно ли Поль выбрал другую дорогу.
В это утро Поль вел машину медленно, и Хетер тихо сидела рядом. До Монреаля, где корнями переплетались их жизни и судьбы, оставалось несколько часов. Город, словно притаившись, поджидал Поля и Хетер, пряча то, что всегда угнетало их, пока они жили в нем, то, от чего оба так и не избавились до сих пор. Время от времени Хетер всматривалась в профиль Поля, стараясь угадать его мысли. Ее муж. Какое-то бессмысленное слово! Оно придумано для посторонних, чтобы, как загородка, не подпускать их близко. Просто Поль. Хетер и Поль против всех остальных.
Хетер закрыла глаза и стиснула руки от гнева, вспомнив, как ее всю жизнь держали в клетке. Они начнут унижать Поля. Оскорбляя его, мать и все прочие постараются воздействовать на Хетер. Сидя с закрытыми глазами, Хетер размышляла, что случится, когда все узнают, что она вышла за Поля замуж. Она представила, как они будут терзать его, как больно изранят его гордость. Хетер понимала, что именно теперь, когда она освободилась от них, они смогут снова подчинить ее, играя на ее любви к Полю.
Открыв глаза, она опять взглянула на профиль Поля. Его челюсти были крепко сжаты, а руки, как ей показалось, нервно стискивали руль. Неужели и он думает о том же? Удивительно, как он решился жениться на ней в Галифаксе, ведь он — человек осторожный, всегда предвидит все «за» и «против» и тщательно их взвешивает. Взвесил ли на этот раз? Хетер отвела глаза. Если бы не надо было возвращаться в Монреаль! Если бы можно было уехать куда-нибудь, где их никто не знает! Но, чтобы уехать куда-нибудь, он должен прежде найти работу. А если он начнет работать, сможет ли он писать? Хетер снова посмотрела на Поля, придвинулась ближе и положила руку ему на колено.
Вскоре после ленча они увидели на горизонте дымы Монреаля, заволакивающие солнце. Дым стоял в нагретом воздухе, накрывая город, как зонт. Вода в реке потемнела, и вот уже перед ними возник громадный крест на вершине горы Монт-Ройяль, а дальше ажурные пролеты моста Жака Картье. Еще несколько минут, и они остановились у его южного конца. Поль заплатил пошлину, и машина вклинилась в длинную вереницу других машин. Но, доехав до места, где мост проходит над островом Сент-Элен, который лежит посреди реки, отделяя канал от мели, Поль вдруг повернул машину налево и съехал на пандус.
— Давай пока не поедем в город,— предложил он тихо.
Они проехали по острову и остановились на его дальнем берегу. В этот час людей здесь было немного. Поль и Хетер сели рядом на траву и стали смотреть на раскинувшийся у реки город. Он громоздился перед «ими, это чудовищное скопление собственности: верфи, тянущиеся на много миль, склады, элеваторы, заводы, трущобы, здания учреждений, жилые дома — гигантская мозаика из бетона, кирпича, извести и асфальта, покрывающая плоский берег до горы Монт-Ройяль и уходящая вдаль.
Поль тихо спросил:
— Хетер, как ты думаешь, очень здесь все изменилось с тех пор, как я уехал в тридцать четвертом году?
С неохотой она ответила:
— Не очень. А уж наш круг подавно не изменился вовсе. Хантли Макквин, Чизлетт, Руперт Айронс — эти какими были, такими и остались, да и все остальные тоже.— Хетер не сводила глаз с верфи на другом берегу реки.— По-моему, я их ненавижу.
Наступило долгое молчание. В конце концов его нарушил Поль:
— Выходит, мы с тобой думаем об одном и том же?
Она грустно улыбнулась.
— Вряд ли мне когда-нибудь хотелось обзавестись собственностью,— заметил Поль.— Но я никак не могу забыть старый дом в Сен-Марке. Наверно, любовь к земле у всех у нас, франко-канадцев, в крови.
Хетер разделяла на части травинку, а Поль продолжал :
— Мне хочется, чтобы когда-нибудь у нас с тобой был собственный дом. Конечно, звучит избито и банально, но мне бы хотелось увидеть, как ты срезаешь розы в нашем саду.— Хетер отвернулась, а Поль заговорил снова:— Как бы то ни было, мы должны вернуть человеческой жизни красоту. Мне кажется, я так мало ее видел. И скоро люди просто перестанут о ней вспоминать.
— Все это у нас будет, Поль! Будет!
— Но не в чужой же комнате.
Хетер все вглядывалась в противоположный берег. Одно она представляла ясно: Дженит постарается помочь им деньгами. Мать просто не сможет остаться в стороне, если ей покажется, что Хетер живет в бедности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65