Какое блаженство побыть одной!
В двадцать три года Хетер почувствовала, что в ее жизни наступил кризис. Хотя ее с детства учили не считать себя богатой, она прекрасно понимала, что у них большое состояние. Поэтому, а также из-за положения семьи в обществе, Хетер ощущала себя оторванной от большинства своих сверстников. Ее мать неукоснительно придерживалась правил, принятых в семействе Метьюнов: Метьюны не выносили никакого бахвальства, никогда не кичились своими деньгами, зато безмерно гордились своей значительностью. Они порицали экстравагантность везде и во всем, и на карманные расходы Хетер получала весьма скромные суммы.
Мать следовала всем правилам Метьюнов, а Хетер выполняла все требования матери. Да казалось, что иначе и быть не может. Два года Хетер провела в школе в Лозанне и выучила французский больше ради бесед в светских гостиных, чем для облегчения жизни в провинции Квебек. Вернувшись в Канаду, она дебютировала на балу в день Св. Эндрю через два года после Дафны. Потом четыре года училась в колледже, и Дженит хоть не протестовала, но относилась к этому без особого энтузиазма. Окончив колледж, Хетер ничего не делала, разве что ездила танцевать с сыновьями друзей своей матери да заседала в исполнительном комитете юношеской лиги.
Хетер знала, что подруги шепчутся у нее за спиной, считая ее неудачницей. Большинство ее соучениц уже вышли замуж, а некоторые составили партии, которые представители старшего поколения именовали блестящими. Две девушки вышли замуж за англичан, говоривших с таким же акцентом, как Ноэль, одна стала женой французского графа, четверо обвенчались с молодыми людьми, которые пока занимались продажей ценных бумаг, дожидаясь, когда сделаются компаньонами в отцовских трестах и страховых компаниях. С тех пор как Дафна выбыла из игры, неустроенность Хетер стала больше бросаться в глаза. Мать это определенно тревожило.
На людях Дженит была сдержанна и тактична, но дома мать и дочь в последнее время уже не раз ссорились. Эти ссоры всегда заканчивались тем, что Дженит заливалась слезами, а Хетер каялась и всячески старалась загладить вину. Она готова была выносить что угодно, только не сцены, которые закатывала ей мать. Дженит никогда прямо не заговаривала о том, что Хетер ни с кем не помолвлена, однако вряд ли можно было считать случайностью, что в прошлые каникулы она решила поехать с Хетер на тот же курорт в Мэне 1, где отдыхал со своими родителями Алан Фаркхар. И не случайно, разумеется, Макквин ни с того ни с сего пускался в разговоры об Алане, называя его благоразумным молодым человеком.
В том-то и беда, подумала Хетер, вспомнив об Алане. Алан настолько благоразумен, что жизнь с ним будет сплошным торжеством благоразумия. В первые шесть лет его жена непременно родит троих детей и на этом остановится. Сначала молодые поселятся в каком-нибудь доме в Уэстмаунте, а когда умрут родители Алана, переедут в готический особняк Фаркха-роз на склоне горы над улицей Шербрук. Детей будут учить в соответствующих школах, где им предстоит играть только с детьми тех бывших девочек и мальчиков, с которыми разрешали играть Алану и Хетер. Из-за размеров особняка супруги будут испытывать затруд-
1 М э н — штат на северо-восточном побережье США.
нения с прислугой, а от знакомых им придется вечно выслушивать сетования на рост налогов. Летом они будут поигрывать в гольф и теннис, зимой — кататься на лыжах, время от времени будут ездить в Нью-Йорк и в Лондон. Остаток своей жизни Алан проработает в тресте отца на улице Сент-Джеймс. Он такой здоровяк, что к тридцати годам у него появятся первые признаки брюшка. К тридцати пяти он начнет носить черные фетровые шляпы, а к сорока пяти будет так же регулярно завтракать в клубе «Монт-Ройяль», как и Макквин. Читать он станет только газеты и популярные журналы. На ее рисование будет смотреть со снисходительной улыбкой, при условии, конечно, что она мало чего добьется в своих занятиях и рисование останется просто хобби. Алан будет добрым, мягким, благородным мужем и прекрасным отцом. Но поскольку он уже с самого начала может служить образцом и совершенствоваться ему просто дальше некуда, то, как прекрасно понимала Хетер, девушка, решившаяся связать с ним судьбу, выйдет замуж не за мужчину, а за образ жизни.
Когда из Англии вернулась Дафна, Хетер пришла к окончательному убеждению, что ей необходимо подыскать себе какое-то самостоятельное занятие, иначе она просто погибнет. Раньше Дафна всегда затмевала ее. Прежде сестра полностью разделяла взгляды матери на жизнь и постоянно выговаривала Хетер за то, что та думает, выглядит и поступает не так, как их общие друзья. Но в Англии с Дафной что-то произошло. Теперь она уже не осуждала Хетер, она ее попросту презирала. Устраивала ли Дафну жизнь с Ноэлем Флетчером, этого Хетер сказать не могла. Однако перемена с Дафной произошла разительная.
Но одно дело рассуждать о том, что нужно подыскать себе какое-то занятие, и совсем другое — найти его. Ясно только, что из Монреаля придется уехать. С тех пор как началась депрессия, кое-кто из подруг Хетер нашел работу, но все они делали вид, что работают либо ради развлечения, либо из благотворительных целей. В Канаде девушка из общества может серьезно рассчитывать только на одну из трех или четырех профессий. Она может стать медсестрой или составлять диеты, преподавать в школе или работать в библиотеке; можно даже поступить в лабораторию при больнице, но для этого нужно пройти специальную
10 X. Макленнан подготовку. Однако чем бы ни занялась девушка в Канаде, платить ей за работу будут гроши. Все то, на чем делают карьеру американки: реклама, художественное оформление, сочинение сценариев, редактирование, прикладное искусство, даже профессия продавщиц или служащих в учреждениях, юридических конторах, в больницах, в проектных бюро — все это для канадских женщин совершенно недоступно. Многие девушки пытались добиться успеха, но ни одной не удалось достичь хоть какого-либо положения.
Хетер вышла из машины и, осторожно ступая в нарядных блестящих туфлях, придерживая рукой длинную шифоновую юбку, подошла к парапету. Знай Дженит, что Хетер находится тут ночью одна, она ужаснулась бы такому неприличию. В стоящих на площадке автомобилях целовались влюбленные, по вьющейся внизу дорожке, обсаженной кустами, обнявшись, прогуливались парочки.
Хетер облокотилась на каменную балюстраду и стала смотреть вниз на город.
— Какая красота!— вырвалось у нее.
Залитый лунным светом Монреаль казался серебряным, он широко раскинулся перед ней, весь усеянный огнями, как звездами. Казалось, смотришь сверху вниз на опрокинувшееся ночное небо. Вершина горы в Узстмаунте ниже находящейся слева от нее вершины Монт-Ройяль, поэтому взгляду Хетер открывалась только часть города; направо и налево, насколько хватало глаз, по склонам горы сбегали огни, рассыпались по долине и спускались к реке. Милях в трех от Хетер к востоку огни выбирались из города двумя параллельными цепочками, обозначая мост Жака Картье, посреди реки они падали с башни моста вниз геометрически правильными созвездиями, плыли к темному пятну острова Сент-Элен и оттуда уносились дальше, на другой берег реки. А там, до самых Зеленых гор в Вермонте, простиралась светящаяся под луной равнина.
В памяти Хетер всплывали строки стихов, исчезали, всплывали вновь, сливаясь с настроением этого вечера. Снизу из города долетал едва слышный ровный гул, автомобили на площадке были безмолвны, как камни. Под балюстрадой уходил вниз парк, а за ним, утопая в зелени деревьев, высились дома, и почти в каждом из них жили знакомые Хетер люди. Наверно, думала она, многие из них сейчас лежат у себя в темных комнатах, закрыв глаза. Интересно, сколько среди них молодых? Сколько таких, кто ощущает рядом тепло любимого тела? Как хорошо лежать вот так, бок о бок с человеком, которого любишь, просыпаться ночью и знать, что он с тобой.
32
Как только гости спустились по дорожке и перешли через улицу, Макквин поднялся на верхний этаж в библиотеку. У него стало привычкой каждый вечер проводить там некоторое время перед тем, как лечь спать; в окружении книг ему легче было разложить по полочкам события дня и все обдумать. Кроме того, перед сном он любил с полчаса почитать какой-нибудь толстый том. Это улучшало настроение, а сведения, почерпнутые из книг, укрепляли его авторитет среди членов литературного клуба, в который он вступил вскоре после войны.
Клуб этот значил для Макквина очень много. Сегодня он намеревался перед сном с часок поработать над докладом, который намечал прочесть осенью на открытии клуба. Хотя впереди было больше трех месяцев, Маккзин старался подготовить все досконально. Такого доклада никому в клубе еще не доводилось слышать, а требования там весьма высокие. Конечно, в манере изложения ему далеко до Мастермана — президента энергетической компании «Минто» и автора книги «Джентльмены, король!». Но почему бы ему не превзойти Мастермана в подборе фактов и в их анализе? Доклад будет называться: «Канада. Феномен стабильности в смятенном мире».
Макквин улыбнулся, представив себе, какое впечатление он произведет на членов клуба. Он знал, что они подшучивают над ним за спиной, называют старым сухарем, но такое подшучивание ему даже нравилось. Оно свидетельствовало об уважении и даже известной теплоте. Во всяком случае, Макквина считали примечательной личностью.
Из окон библиотеки, поверх росших в его саду вязов, Макквин видел город. В открытые окна в комнату, пропахшую старыми переплетами и типографской краской, вливался ночной воздух. Уличные фонари
10* слабо освещали пустое пространство внизу. Макквин различал запах роз, долетавший к нему на четвертый этаж из сада. Как все же приятно, что даже так высоко можно вдыхать их аромат! Лучше его роз по соседству с улицей Шербрук не найдешь. Вдруг он уловил шум полизальной установки на газоне и прищелкнул языком. Придется утром сделать внушение садовнику, парень стал небрежен. Вот уже второй раз за месяц забывает отключить насос. Необходимо напомнить ему, что в наши дни работу найти нелегко.
Издалека до склона, где стоял дом, сквозь ветки деревьев в открытые окна доносился слабый шум города, словно урчание огромного зверя, которого Макквин сумел покорить, но к которому продолжал относиться настороженно. В этот поздний час шум часто прерывался, был едва слышен и далек.
Мысли Макквина снова вернулись к безработице и к темам, которые он намеревался осветить в докладе для литературного клуба. Сейчас в стране полтора миллиона человек получают пособие по безработице, почти седьмая часть нации. И, несмотря на это, нигде никаких беспорядков, никаких глупостей вроде американского «нового курса». Макквин думал об этом с большим удовлетворением.
Его успех был настолько прочен, суждения о делах настолько верны, он так безошибочно чуял малейшие перемены на бирже, что не видел причин сомневаться в правильности собственных умозаключений о чем бы то ни было. Взять хотя бы рабочий класс: кое-кто склонен жалеть рабочих, но, откровенно говоря, он-то, Макквин, совершенно уверен, что они сами повинны в своих бедах. Никогда не откладывают деньги, да и моральные их устои оставляют желать лучшего. К тому же все рабочие — лентяи, именно из-за лени они не могут превратиться в настоящую угрозу. Копошатся где-то на нижних улицах Монреаля, и никому из них даже в голову не приходит подняться по склону выше улицы Шербрук да посмотреть, какую превосходную жизнь сумели создать себе их хозяева. Пусть социалисты обливают грязью таких, как Макквин, и даже таких, как генерал Метьюн, самих рабочих это, по-видимому, нисколько не интересует. Возможно, они даже понимают, что в безработице Макквин не повинен. Если бы на Уолл-стрит хоть о чем-то думали, то и депрессии бы не было.
Незаметно мысли Макквина приняли другое направление, он забыл о докладе, который собирался писать. Все-таки Хетер повела себя не очень вежливо, сбежала с его вечера, ни слова не сказав. Она вообще ни с кем не считается, но такого он за ней раньше не замечал. Уж не замешан ли тут Ноэль Флетчер? Макквин нахмурился и прищелкнул языком. Несомненно, с этим субъектом Дженит еще наплачется.
Насколько Макквин мог припомнить, ему уже много лет не встречался человек, который, как Ноэль Флетчер, раздражал бы его самим фактом своего существования. К чему идет Англия, если в ней вырастают подобные люди? Личности такого сорта как раз и одержимы авиацией. Макквин ненавидел самолеты. Он считал их дьявольским изобретением, худшим из всего, 4то хитроумные янки сумели навязать человечеству. Эти самолеты превращают оседлых людей в бродяг, денег на них просаживается уйма, все, кто с ними связан, становятся вроде Флетчера, а сколько состояний они еще погубят, одному богу известно.
Снова перед глазами у Макквина возник Флетчер. Испортил весь обед. Клянусь Юпитером, думал Макквин, я бы ему порядочную девушку даже до угла проводить не доверил. О чем только думает Дженит, как она могла дать этому типу обвести себя вокруг пальца! Полюбуйтесь, что он сделал с Дафной! Еще несколько лет назад такая была девушка — прелесть, а посмотрите на нее теперь! Он не удивится, если...
Макквин сел за стол и включил настольную лампу. Открыл картотеку и принялся рыться в ней. Как только он вернулся мыслями к своему докладу, у него сразу стало спокойнее и легче на душе. Вчера вечером он поставил в картотеку под рубрикой «Политика» карточку, на которой записал важную мысль, выраженную, как ему казалось, чрезвычайно удачно. Весь день он вспоминал эту фразу с большим удовольствием. Наконец он нашел карточку и перечитал еще раз: «Революцию затевает безумец, использует политик и прекращает солдат». Очень хорошо сказано насчет безумца. Вот-то посмеются в клубе, когда он это прочтет!
Макквин встал и начал ходить по библиотеке, не снимая с переносицы пенсне с черной ленточкой, конец которой прятался в нагрудном кармане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65