Хетер немного посидела в темноте, ритмично нажимая ногой на акселератор. Потом, повернувшись к Полю, проговорила:
— Вы сказали это неспроста, Поль.
Поль вытирал носовым платком руки и не ответил. Почему-то Хетер пробудила в нем гнев. Для нее безработица всего лишь отвлеченный вопрос, если она вообще об этом задумывается.
— Неумелость нельзя оправдывать экономическими причинами,— продолжала Хетер.— Мне стыдно, что я не разбираюсь в машине, которую вожу.
Гнев Поля прошел, да и что толку сердиться? Когда он снова заговорил, голос его звучал спокойно.
— Я и сам не больно смыслю в двигателях. Больше на руки полагаюсь. Два лета проработал в гараже.
Хетер запустила двигатель, направила машину вверх по склону, свернула на улицу Принца Артура и поехала по улице Дуроушер. Через несколько минут Поль показал ей дом, в котором жил. Она не стала выключать двигатель, но Поль как будто и не собирался выходить из машины. Оба молчали. Тихо сидели в темном автомобиле и смотрели на забрызганное дождем лобовое стекло.
Наконец Хетер нарушила молчание:
— Греческий вы знаете, в машинах разбираетесь, да к тому же играете в хоккей. Потрясающее сочетание! Чем еще вы занимались с тех пор, как мы вместе ловили рыбу в Сен-Марке?
— Главным образом старался выжить. А может, вы расскажете, что вы делали?
Она покачивала руль, словно проверяла люфт.
— Да что делают такие, как я? Ничего особенно интересного.
Поль открыл дверцу, но Хетер задержала его еще одним вопросом:
— Поль, очень я изменилась с тех пор?
Он прикрыл дверцу и вынул из кармана сигареты.
— Не знаю, Хетер.— Он протянул ей пачку, по привычке прикинув, сколько сигарет остается.— С тех пор прошло много времени.
— Вы часто бываете у деда?
— После того как он переехал в Монреаль, часто. Раза два я ездил к нему в Сен-Марк, чаще не получалось.— Он добавил, что все эти годы Ярдли исправно писал ему раз в месяц. Поль до сих пор хранит его письма, две полные коробки от ботинок.
— Дед, по-моему, совершенно удивительный человек, как вы считаете?
— Насчет этого не берусь судить, я думаю, он просто естественный, так мне кажется,— и Поль добавил, будто про себя: — Таких людей, как он, больше не делают. Хотелось бы знать почему.
Хетер силилась разглядеть профиль Поля, но различала только, как поблескивают его глаза и темные волосы.
— После Сен-Марка вы ведь поступили во Фро-бишер?
— Да. Откуда вы знаете?
— Кажется, кто-то говорил.
— Фробишер и прочие места, где я учился, хорошо потрудились, чтобы сделать из меня ни то ни се,— и поскольку Хетер не отозвалась, Поль пояснил:— Так, во всяком случае, считает мой брат.
Хетер смутно припомнился худой юноша с затравленным взглядом. Он прятался в кленовой роще от них с Дафной и от Поля. Дафна рассказала о нем матери и передала ей то, что он говорил Полю. Потом стало известно, что его арестовали, потому что Дженит кому-то сообщила обо всем этом, и вскоре они уехали из Сен-Марка и больше туда не приезжали. А у дедушки тогда было расстроенное лицо. Хетер вспомнила об этом, и даже сейчас ей стало неприятно и как-то совестно.
Вдруг Поль коротко рассмеялся.
— Впрочем, неудивительно, что вы не понимаете, о чем я говорю. Ведь вы англичанка. У нас в Канаде заведено быть либо англичанином, либо французом. А я ни то, ни другое.
— Не вижу разницы.
Теперь пришла очередь Поля пытаться рассмотреть ее лицо в темноте.
— Почему вы учили греческий, Поль? Никто из моих знакомых им теперь не занимается.
Поль приоткрыл дверцу, чтобы выбросить окурок, Хетер протянула ему свой, и он выбросил его тоже. Затем захлопнул дверцу и повернулся к девушке. Он не спешил отвечать ей, потом бесстрастно сказал:
— Одно время я подумывал стать священником. Мариус старался мне внушить, что у меня есть призвание. Если француз неплохо учится, ему обязательно посоветуют стать священником.
— Но вы-то не француз,— воспротивилась Хетер.— Вы же говорите без малейшего французского акцента.
— А по-французски — без малейшего английского,— отозвался он с иронией.
Как вспыхнула на этот раз Хетер, 8 темноте видно не было. Поль продолжал без всякой горечи:
— Отец хотел, чтобы я занимался науками. Вот и отдал меня во Фробишер. Науки там, правда, не слишком процветали, но он считал, что, когда я окончу эту школу, у меня будет больше возможностей.
— Ас наукой, значит, дело не пошло? — Даже смутившись, Хетер не теряла интереса к другим пюдя/л.— С какой именно?
— Да со всеми. Иногда мне жаль, что не пошло. В университете я старался, как мог. Видит бог, в наши дни только с наукой и считаются. Ведь наука — та же новая религия. Мне бы и сейчас хотелось стать хорошим физиком. Тогда я мог бы заниматься своим делом и послать всех к черту. Кто знает, вдруг бы я и впрямь изобрел способ всех туда отправлять? Единственное место, где на науку еще не молятся, так это Квебек. №ы слишком старомодны,— он коротко рассмеялся,— все горе в том, что мне не давалась математика. Я, правда, получил степень бакалавра, но не такой я дурак, чтобы из-за этого считать себя ученым.
Он снова открыл дверцу и на этот раз вышел из машины.
— Спасибо, Хетер. Не буду вас больше задерживать.
— Дед сказал, что вы скоро уезжаете из Монреаля. Когда?
— Не знаю. Это зависит от того, получу ли я работу. Капитан Ярдли написал кое-кому из своих старых знакомых в судоходной компании. Надеюсь, матросом на грузовое судно меня возьмут.
— На грузовое? Но это же безобразие!
— Не стоит расстраиваться,— сказал Поль спокойно.
— Но это действительно безобразие. И глупо вам быть простым матросом.
— Зато у меня будет работа. Слишком часто, Хе-тер, передо мной захлопывают двери.
— Разве такой работы вам хочется? Быть матросом?
Он поглядел в один конец улицы, потом в другой.
— Что ж, посмотреть мир я, конечно, не прочь,— сказал он, снова повернувшись к ней.— И, думаю, это — одна из возможностей.
Мимо них, наклонив голову, прошла под зонтиком какая-то женщина. Она чуть не наткнулась на Поля, и он молчал до тех пор, пока ее не поглотили туман и темнота.
— Во всяком случае, отсюда надо убираться. Здесь я задыхаюсь.
У них над головой зашелестел под ветром вяз, и капли с тихим шорохом посыпались с листьев, как легкий дождь.
— Поль, давайте встретимся еще раз!
Он заколебался, и Хетер быстро добавила:
— Я учусь рисовать. Может, вы зайдете ко мне в студию и объясните, что у меня не получается.
Поль неожиданно рассмеялся в темноте.
— Я мало смыслю в живописи. А где ваша студия?
— Да это просто комната на улице Лабель. Вот, держите.— Она достала из сумочки карандаш с бумагой и написала номер дома.-— Только не завтра. Завтра мне придется идти куда-то с мамой. Может, послезавтра днем?
— Бог свидетель, меня ничто не связывает, я безработный.
— Значит, придете? Часа в три?
— Ладно, Хетер, приду. С удовольствием.
Хетер уехала, оставив Поля на тротуаре. Он смотрел, как задние огни ее машины постепенно удалялись в глубь улицы и наконец исчезли за углом. Где-то в стороне, за пределами окружавшей его темноты, опять проворчал гром, под новым порывом ветра на тротуар еще раз с легким шумом посыпались капли.
38
Стоя у окна в студии Хетер, Поль смотрел на улицу. Напротив тускло краснели кирпичные дома. Они казались очень старыми, их крашеные двери, как в Европе, начинались от самого тротуара. После грозы, бушевавшей более суток, воздух очистился. Теперь крыши сверкали на солнце, листва ярко зеленела, и по мостовой скользили розовато-лиловые тени.
Поль обернулся, чтобы взять предложенную Хетер чашку чая. В углу мастерской стояла небольшая электрическая плита, маленький стол, несколько стульев, у стены — кушетка, покрытая веселым ситчиком, и рабочий стол, заваленный бумагой, карандашами, красками. Полю нравился запах скипидара и масляных красок, пятна на полу, груда холстов, прислоненных к стене.
Хетер устроилась на кушетке, поджав ноги, а Поль несколько смущенно присел на один из стульев. Хетер показала на картину, стоявшую на мольберте.
—- А теперь скажите, как вам это нравится, только честно,— попросила она.
Поль снова посмотрел на картину; с тех пор, как он пришел сюда, он то и дело на нее поглядывал. Он не знал, что сказать, потому что ничего не смыслил в технике живописи. Но чувствовал, что в картине чего-то недостает. Поль перевел взгляд с холста на девушку на кушетке. Вот у нее никаких недостатков: плавная линия бедер, высокая грудь ровно поднимается и опускается под простым льняным платьем. Вздернутый нос придает лицу выражение задорного прямодушия, а когда она сосредоточенно хмурится, как сейчас, то кажется совсем юной. Может быть, Хетер чересчур похожа на Ярдли, чтобы стать художницей? Полю легко было представить себе, что Ярдли строит корабль, но чтобы он рисовал картины...
Он поднялся и поставил чашку на стол.
— Я не слишком силен в этих вопросах,— заметил он.— Сказать, что мне нравится, я могу, а что не нравится, вряд ли.
Перед ним был написанный маслом пейзаж — красивый вид где-то у дороги, идущей вдоль реки Св. Лаврентия, и выполнен он был хорошо. Изображая равнину, тянущуюся за Пьедмонтом, Хетер сумела передать спою любовь к этим местам. Но не -создавалось впечатления простора, не чувствовалось, что к северу отсюда свирепый ветер бушует над сотнями миль льда, тундры и безлюдья.
— Наверно, надо было сделать более грубый грунт,— сказала Хетер и снова нахмурилась.— А я нарочно писала на гладком, боялась, если будет слишком грубо, как бы не вышло подражание Джэксону 1. В том-то и сложность: окрестности Святого Лаврентия уже столько раз писали и так хорошо! Надо иметь действительно большой талант, чтобы изобразить это как-то по-новому, на свой лад. Как вы считаете?
— Не знаю,— признался Поль.— Я мало видел канадских картин. И других, по правде сказать, тоже.
— Что вы, Поль! Посмотрите обязательно. У канадских художников есть замечательные работы. Именно в живописи мы преуспели больше всего.
— Я много чего не видел и не знаю,— ответил Поль.
Хетер выпрямилась, встала с кушетки и заменила картину на мольберте другой. Эта изображала людей, которые поднимались по деревянным ступеням лестницы, идущей по склону горы Монт-Ройяль от начала улицы Драммон к Пайн-авеню. И в этой картине преобладали тусклые краски, удачно схваченные положения ног и плеч людей, поднимающихся в гору, передавали плавный ритм движения. Поль отошел подальше, стараясь оценить, насколько эта картина самостоятельна, но ему было не с чем сравнить. Картина отвечала каким-то его собственным представлениям, и потому ему нравилась, но все-таки он понимал: что-то в ней не так. Хетер намеренно писала ее в мрачных тонах. Изображенные на картине женщины были безликие и одинаковые, одетые бедно, словно в арестантскую форму.
Поль повернулся и посмотрел на Хетер.
— Вы сами-то верили в это, когда писали?— спросил он.
Она помедлила с ответом, а потом сказала:
— По-моему, да. Задумано как стилизация. В этом этюде я преследовала определенные цели,— она стала показывать рукой.— Вот эти линии должны урав-
1 Джэксон Александр Янг (1882—1974) — канадский художник-пейзажист.
новешивать эти... Мне хотелось передать однородность движения.
— Ну, это как раз получилось.
— А что-то, значит, не получилось. Поль указал на яркое пятно в углу.
— Вот единственное место, где чувствуетесь вы сами. Здесь краски радостные. И это здорово.
Хетер сняла картину и снова уселась на кушетку. Вдруг она заливисто засмеялась.
— На днях что-то в этом роде сказал мне Хантли Макквин. Он сказал, будто я выдумала, что мой долг — чувствовать себя несчастной из-за безработицы.
Поль опустился на стул и внимательно посмотрел на Хетер.
— После всего, что я слышал о Макквине, мне не хочется с ним соглашаться. Но в чем-то он прав. Вам ведь трудно не жилось. Люди к вам плохо не относились. Разве вы виноваты, что всего этого не испытали?
— Да я и не думаю, что виновата. Вы меня не понимаете. Все, наоборот, относятся ко мне чересчур хорошо.
Поль коротко рассмеялся, и Хетер вздернула голову.
— Не презирайте меня, Поль. Не моя вина, что мне никогда не приходилось думать, чем утолить голод.
Поль наполнил чашки, дал одну ей и снова сел.
— Вы так же прекрасно понимаете, как и я, что хорошее отношение ко мне ничего не значит,— продолжала Хетер.— Оно ведь ничего не стоит.
Поль внимательно рассматривал чай в чашке, но пить не спешил. Хетер откинула волосы с висков. Молчание разделило их, в ней нарастало разочарование. Наконец она сказала:
— Как вы считаете, может когда-нибудь получиться так, как вам хочется?
— Я упрямый. По-моему, может.
— Ну, если вы на самом деле так думаете, вам можно позавидовать.
Поль почувствовал, как в нем шевельнулось знакомое напряжение.
— Все требует времени. Вот в чем беда. Нужно быть терпеливым,— он сидел совершенно неподвижно, и эта неподвижность ломимо его воли придавала словам особую убедительность.— Труд художника — все равно что виноделие, нужны годы, чтобы получилось нечто стоящее, а не индейский хутч 1.
— А у меня, выходит, нет терпения?
— Теперь его нет ни у кого.
В ответ на его серьезность глаза Хетер насмешливо заблестели:
— Другими словами,— сказала ока,— мне надо пройти через муки и страдания, а уж потом заняться живописью.
Поль не обратил внимания на ее иронию.
— Забудьте вы о страданиях,— ответил он.— Ничего в них романтического нет,— он наклонился вперёд.— Вы — счастливый человек. В душе у вас радость. И бога ради, не стыдитесь этого. Мир погибает без радости.
Хетер удивилась такому повороту его мыслей. Все нравившиеся ей в колледже студенты были социалистами, и она легко усвоила их взгляды. Людей бедных, вынужденных самим зарабатывать себе на жизнь, ей встречать не приходилось, поэтому она была заранее уверена, что вызывает у Поля горечь и презрение из-за того, что богата. Наверно, он не читал Маркса, ведь его воспитывали как католика. Хетер наблюдала за Полем, он вытаскивал картины из кучи в углу и внимательно разглядывал их одну за другой, некоторые сразу откладывал в сторону, другие ставил на мольберт, отходил подальше, подолгу всматривался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65